Но в Прибалтике дела обстояли не лучше.
В первый же день кампании 56-й моторизованный корпус под командованием генерал-полковника Эриха фон Манштейна легко преодолел сопротивление 125-й стрелковой дивизии генерал-майора Павла Петровича Богайчука — слишком уж неравны были силы. Фактически, это и стало единственной безоговорочной победой группы армий «Север». Развивая успех, 16-я и 18-я полевые армии, а также 4-я танковая группа генерал-полковника Гёпнера продолжили наступление по территории Литовской ССР; отмечалось существенно меньшее по сравнению с предполагаемым противодействие русских. Части РККА, не принимая невыгодных условий боя, отступали в организованном порядке. Не мудрствуя лукаво, русские построили оборону с опорой на Западную Двину. Неглубокая и относительно узкая река, безусловно, не могла служить надёжной преградой для вермахта — такой преградой стали грамотно сконцентрированные части РККА, своевременно выведенные из-под угрозы гибели в приграничном сражении.
«Нерушимой стеной, обороной стальной...»
Ресурсы. Всё и всегда — только лишь ресурсы.
Главное — потратить их с толком.
Форсировать Двину с наскоку немцам не удалось. По всей линии Рига
- Двинск развернулись крайне ожесточённые бои. Западную часть Риги пришлось оставить, взорвав мосты; восточная сторона тоже лежала в руинах — немцы подтянули тяжёлую артиллерию. Но главная ударная сила вермахта, железный танковый кулак утратил свою сокрушительную мощь. Теперь Советское командование имело возможность тасовать войска — отводить измотанные и обескровленные части, подтягивать отдохнувшие резервы. Основные потери русские несли от действий вражеской авиации; примерно до конца сентября — затем силы и опыт лётчиков начали понемногу равняться. В общем, блицкриг не задался; война в Прибалтике приняла самый неприятный для немцев характер — позиционный.
Нельзя сказать, что фрицы не пытались проломить русскую оборону... просто уже не могли.
При отражении четвёртого саласпилского десанта неустрашимый и неугомонный маршал Ворошилов, как раз в это время инспектировавший линию фронта, лично поднял бойцов в контратаку.
- Ребятушки! — заорал Климент Ефремович, широко расставив кривоватые кавалерийские ноги на краю траншеи. Закалка Гражданской давала о себе знать. — А ну! Давай их, ура-а!
Ясно дело, увидав перед собой Ворошилова, ребятушки ринулись в атаку. Маршал всё-таки.
- Большой отваги человек, — заметил Сталин, узнав об инциденте. И немедленно снял Климента Ефремовича с должности главнокомандующего войск Северо-Западного направления.
В XX веке война окончательно приняла характер производственного процесса. А производственный, промышленный процесс нуждается не в героизме, а, прежде всего, в грамотном управлении. Знай себе, промышляй фашистскую гадину — и поменьше надрыва, пожалуйста. Нет, без героизма, разумеется, тоже никуда: на протяжении всей своей истории русские, со всех сторон окружённые враждебными племенами, поневоле выработали особый характер. Но в противостоянии СССР с Европой, — а точнее, со всем подлым старым миром, — отстаивалось не только само право русского народа на существование, но и судьба социалистической системы хозяйствования. Эффективность социализма приходилось доказывать на поле брани; да ведь иначе и не могло быть.
Заправилы Запада иллюзий не питали: социализм эффективнее. Поэтому капиталисты охотно заимствовали элементы социалистической системы хозяйствования, адаптировали финансовые схемы СССР, вчистую пёрли научно
- технические и культурные достижения. Капитализм, — как любое зло, — склонен к мимикрии; его паразитическая природа с неизбежностью проявляет себя и в воровстве слов, образов, названий.
Но какие бы маски ни натягивал на себя капитализм, — «шведского социализма», «национал-социализма», «модернизированной нано-республики», — из-под каждой из этих личин одинаково скалится всё та же хищная морда с ненасытно-пустыми глазницами.
На южном направлении, там, где «глаза» инопланетного линкора видели несколько хуже, дела у гитлеровцев шли веселее.
Киев пал 30 сентября; 22 октября — Таганрог.
Генерал-полковник Михаил Петрович Кирпонос погиб в Харькове, ноября, от случайного осколка немецкой авиабомбы.
Судьба.
Да, Харьков пришлось сдать на следующий день, ноября, после двух недель предельно ожесточённых боёв. К середине октября практически всё гражданское население, учреждения и оборудование заводов удалось вывезти на восток; беречь город было уже бессмысленно.
Перед войной Гитлер справедливо полагал Харьков одним из столпов, на которых держится экономика Советского Союза.
- Петроград и Харьков! — кричал фюрер, потрясая бледными кистями рук, — Забери у русских Харьков и Петроград — и ты лишишь их экономику силы, ты принудишь русских к капитуляции. Я, я прину... приню… смогу принудить их к капитуляции!..
Немцы предпочли тактику мощных фронтальных ударов; в самом городе противостояла им 6-я армия под командованием генерал-майора Родиона Яковлевича Малиновского — военачальника тоже на редкость упрямого. На Юго-Западном фронте тогда вообще компания подобралась будь здоров: Малиновский, Лизюков, Павел Алексеевич Белов, Черевиченко, Баданов... ну и Семён Константинович Тимошенко, как вишенка на торте. Немцы и русские столкнулись лбами в битве за Харьков. Город пришлось оставить: немцы оказались упрямее — русские умнее. Тимошенко окончательно убедился, что дальнейшее противостояние лишено смысла, и добился от Ставки разрешения на отход.
Дальше немцам продвинуться не удалось — Белгород и Ростов-на-Дону, в которых успели подготовить мощную стационарную оборону, держались намертво; на линии Изюм-Краматорск-Макеевка шли манёвренные бои. Измотанные части вермахта, встречая упорное сопротивление, яростно искали лазейки в Советской обороне. Русские части, используя превосходство в разведке, активно опирались на артиллерию и фланговые угрозы. Блицкриг буксовал. Практически вся территория Украины оказалась под властью немцев, но Советское командование пока предпочитало выигрывать по очкам — время нокаутирующих «сталинских ударов» ещё не настало. 18-ю армию удалось спасти, выведя в Крым через Чонгар. Перекопский перешеек минировался и укутывался колючей проволокой; части готовились к долговременной обороне; укреплялись территории, пригодные для высадки морских десантов. В Ставке к тому времени отчётливо понимали, что серьёзного прикрытия Чонгарского полуострова и Арабатской стрелки не потребуется — и оборону Перекопа удалось усилить ещё двумя дивизиями, снятыми со второстепенного направления.
Несмотря на укрепление Советских позиций, фон Манштейн, принявший командование 11-й армией, методично «выгрызал» оборону РККА, преодолел Турецкий вал и занял Армянск.
октября в штаб 51-й Отдельной Армии в сопровождении двух офицеров связи прибыл армейский комиссар 1-го ранга Лев Захарович Мехлис. Общение с командармом, генерал-полковником Фёдором Исидоровичем Кузнецовым, Лев Захарович начал с крика, затем швырнул в лицо Кузнецову стопку каких-то бумажных листов. Это были сводки и прогнозы разведки, те самые, «колмогоровские».
Вообще говоря, Лев Захарович конфликта не искал — просто по другому общаться не умел. Однако Фёдор Исидорович спектакля не оценил и, угодив в состояние аффекта, назвал Льва Захаровича обидным словом. Лев Захарович раскраснелся и потянул было из кобуры пистолет — да Фёдор Исидорович и здесь не сплоховал: выстрелил первым.
Льва Захаровича кремировали и похоронили в Кремлёвской стене; Фёдора Исидоровича судили, оправдали и перевели в заместители начальника Академии Генерального штаба; командование 51-й Отдельной Армией принял генерал-лейтенант П.И. Батов. Павел Иванович закрутил такую дисциплину, что через полторы недели 106-я дивизия выбила немцев из Армянска и с тех пор вопрос сдачи Крыма всерьёз уже не поднимался.
Впрочем, этому немало способствовали прибывающие пополнения, как с «Большой земли», так и из Одесского оборонительного района. Приморская особая группа войск настолько уверенно удерживала окружённую с суши Одессу, что в Ставке некоторое время сомневались в необходимости оставлять город. Решение об эвакуации было принято лишь после того, как на помощь 4-й румынской армии немцы перебросили танковые части генерал-майора Хубе — свеженькие, только что с отдыха и перевооружения. Дальнейшее упорство привело бы лишь к медленному, но неизбежному «истаиванию» Советской группировки, поэтому части, находившиеся в непосредственном огневом контакте с противником, тайно вывезли в Севастополь.
