— Буду как штык, — пообещал сержант. — Мое слово — железо… — козырнул, подмигнул врачу и, круто повернувшись, исчез.

Они остались одни.

— Ээ… присаживайтесь, пожалуйста! — Михаил Терентьевич указал на кожаное кресло с широкими подлокотниками; в приемной преобладала мягкая тяжелая мебель темного цвета. — Меня зовут Михаил Терентьевич. А вас?

— Хм… занятный это у вас, землян, обычай называть себя и других сочетаниями слов, — проговорил тот, усаживаясь в кресло и непринужденно вытянув ноги. — Мы на Юпитере себя не именуем, различаем друг друга по иным признакам, по аромату мысли, например. Но и это, строго говоря, лишне: более важно чувствовать общее, нежели различия. Все мы единая материя, разве не так!

— Да, разумеется, — кивнул врач. — Ну, а все-таки?..

— Ну… именуйте меня хотя бы Александр Александрович Александров, или Шурик Шурикович Шуриков, как вам угодно.

— Александр Александрович, извините за прямой вопрос: вы не голодны? Михаил Терентьевич был опытный психиатр и знал, что в первой беседе с пациентом врач должен вести, проявлять инициативу и благожелательный напор. — Я позвоню, вам принесут обед, чай, кофе — что пожелаете. А?

— Нет, душевно благодарю, ничего не надо. Тоже весьма своеобразная сторона вашей жизни: обмен-вещественные процессы, пиша, напитки — вместо того, чтобы черпать энергию прямо из пространства. Я, когда прибыл сюда и облачился в это, — Александр Александрович указал на себя, но непонятным осталось, что он имеет в виду: костюм или тело, — то не смог удержаться и отведал ваши яства. Свеобразные ощущения пережил, очень своеобразные… пожалуй, они все-таки не для меня. Так что еще раз благодарствую — и не перейдем ли мы к делу?

— Да-да, разумеется! — Вид «пришельца», его жесты, изящность речи и ее содержание произвели впечатление на врача. «Какая разработка темы, какое вживание в образ… незаурядный пациент!» — Так вы?…

— Так я, как вас уведомил мой провожатый и первый доброволец, прибыл с Юпитера. Там мы давно превзошли стадию вещественной разумности, в которую вы, люди Земли, только вступаете, У нас в ходу свободные информационные и энергетические преобразования, взаимопроникновения по иным измерениям, все такое… вам это, пожалуй, неинтересно в силу малой доступности. Но в память о мин увших стадиях мы решили организовать — не на самом Юпитере, а на крупном и ближнем спутнике его, коий у вас называют Ганимедом, — музей с виварием. И представить там не только свои, но и собранные по всей Солнечной системе экспонаты, предметы и образцы разумной жизни. Сейчас эта планета-спутник одета в защитную оболочку, чтобы не было утечки газов…

Александр Александрович сделал округлый жест руками; он увлекся, глаза блестели, щеки порозовели.

— В каждый сектор запускаем соответствующую определенной планете атмосферу, образуем там нужную среду, природные условия, температуру, суточные циклы, влажность… вплоть до пейзажей, представляете? И заселяем. Думаю, что со временем наш музей-виварий приобретет известность далеко за пределом Солнечной, во всей Галактике.

«Великолепно!» Михаил Терентьевич сейчас искренне жалел, что в его столе нет магнитофона; все собирался вмонтировать для записи интересных речей пациентов — да откладывал, ленился. По опыту он знал, что состояние подъема, которое сейчас переживает его собеседник, скоро сменит депрессия, подавленность, вялость; чем выше подъем, тем глубже будет депрессия. Тогда не только речей — простого слова от Шурика Шуриковича не услышишь.

— Многие секторы уже заселены, — вдохновенно продолжал тот, — у нас есть меркурианские самокатящиеся шары, кремнийорганические венерианские стратозавры, хозяева заоблачной цивилизации там, матеноиды Марса, прозрачники Сатурна и Титана, метаноаммиачные кристаллоиды Нептуна… Но сектор Земли, самый обширный в виду обилия жизни на вашей планете и разнообразия ее разумных проявлений, нами еще далеко не укомплектован. Я чувствую, что заинтересовал вас, Михаил Терентьевич, поэтому не буду ходить вокруг да около: полетели, а?.. — Александр Александрович пленительно улыбнулся, протянул к врачу руки, в голосе появились искусительные коммивояжерские интонации. — Рослый, хорошо сложенный самец с интеллектом, производительного возраста… да вы будете украшением вивария!

Михаила Терентьевича настолько увлекла речь пациента, что он не сразу заметил, что уже тот ведет. Понял, спохватился, обеспокоился: ведет — и напористо, возбужденно. Так и к действиям перейти может. Не вызвать ли санитаров? Он потрогал кнопку, встроенную над ящиком стола. Но решил повременить.

— Заманчиво, конечно, — сказал он, — и для меня это большая честь: представлять там у вас нашу цивилизацию… кхе-гм! Но у меня здесь тоже определенное положение, круг обязанностей, связи — как быть с этим?

— Ах, Михаил Терентьевич, о чем вы говорите! — проникновенно воскликнул Александр Алескандрович. — Видное положение в в а ш е м мирке, тесном гетто связей, забот и потребительских интересов — нашли о чем жалеть! А если вы о вознаграждении, то разве может быть для разумного существа награда более высокая, чем служение дальнейшему развитию интеллектуальной жизни Солнечной системы, а тем и общему Разуму Вселенной!.. Кроме того стоит иметь в виду, что после кончины ваше тело может пойти на муляж. Или даже, если заслужите, из него набьют чучело и поставят на пьедестал — для экскурсантов. У вас на Земле, как я знаю, этого удостаивается далеко не всякий! — «пришелец» назидательно поднял палец.

«Нет, все-таки пора вызывать,» — решил врач и незаметно нажал кнопку.

— Нуу… что ж, в общем-то я согласен, убедили… — тянул он время в ожидании санитаров. — Но, Александр Александрович, насколько я понял, вам нужен не один и не двое, а много… э-э… разных представителей нашего мира?

— Да, конечно!

— Вот и пообщайтесь здесь с другими. Изложите им свои намерения, как мне, перспективы, все такое… Может, кто-то еще согласится. Кстати, вы стихи не пишете?

— Стихи?.. А, ритмические рифмованные высказывания! Нет, зачем мне это! — Пациент пожал широкими плечами.

— Жаль.

Михаил Терентьевич собирал материал по теме «Творчество душевнобольных», рассчитывал сделать диссертацию.

Широко распахнулась дверь, в кабинет вошли два санитара: дядя Боря повыше — и дядя Яша, пониже, но очень плотный. Оба в халатах и шапочках, надвинутых на брови; через руку дяди Яши была перекинута спецодежда для пациента из толстого полотна и с длинными рукавами; дядя Боря держал моток веревки.

— Вызывали?

— Да. Тут вот нас посетил товарищ с Юпитера, — сказал врач.

Александр Александрович легко развернулся с креслом, снизу вверх оценивающе оглядел вошедших; поморщился:

— Не-ет, Михаил Терентьевич, что вы… этих!? С такими лицами! Вас ведь должно заботить, чтобы Земля была представлена наилучшим образом. Впрочем, как хотите. Действительно, можно показать и разные ступени развития… Ну как, парни, — зычно обратился он к санитарам, — согласны полете ть со мной на Юпитер? Похряем, а? — В интонациях чувствовалось, что он не будет огорчен и отказом.

— А што ж… можно, — миролюбиво молвил дядя Боря. — На Юпитер так на Юпитер. Мы на все согласны.

— Чем больше согласия, тем меньше работы, — степенно добавил дядя Яша. Вопросительно взглянул на врача. — А в какую палату поместим… до стартато?

— Да я вот думаю… — отозвался Михаил Терентьевич; обратился к пациенту. — Видите, Александр Александрович, еще двое готовы. Теперь мы отведем вас в палату… в помещение, где вы сможете продолжить вербовку. Там точно окажутся желающие, всенепременно. Только сначала вам придется переодеться в нашу одежду, так у нас принято… принять ванну, пройти некоторые процедуры. И все будет хорошо.

В кабинет вошла чуть запыхавшаяся старшая сестра Жанна Борисовна; ей тоже полагалось быть здесь по тревожному звонку, но где-то замешкалась. Жанна Борисовна была в последнем, сорокалетнем расцвете женской красы: накрахмаленный халат хорошо облегал выразительную фигуру, волосы искусственного стального цвета были уложены бутоном, округлое лицо почти совершенно без морщин; не совсем удачный нос сапожком маскировали очки в тонкой золотой оправе. В руке она держала крышку стерилизатора с шприцом и ампулами.