Разве теперь она уже не Дукесса? Необходимо что-то предпринять, прямо сейчас, немедленно! Ее нервы были обнажены и натянуты до предела.

Она наблюдала, как Марк прошелся по комнате и потом уселся на стул в надменной позе, вытянув ноги в сапогах и скрестив на груди руки.

— Одевайся! — приказал он. — Ты должна показать мне свое женское искусство обольщения, я хочу увидеть, насколько ты талантлива в этом. Одевайся не спеша, кокетливо поворачивая головку, призывно покачивая бедрами, приподнимая грудь в вырезе лифа. Давай, соблазняй меня. Ты способна на такие вещи, Дукесса?

Она неотрывно смотрела на человека, которому отдала себя, которому дала богатство и право продолжения рода Уиндемов. Но вместо благодарности он вел себя с ней как тиран, дикарь. Никогда раньше она не предполагала, что одно человеческое существо может так унижать другое. Он считает ее по-прежнему ничтожным бастардом, над которым можно издеваться как угодно и который обязан с покорностью сносить все унижения.

Странно улыбаясь, она осматривалась в комнате, отыскивая какой-нибудь тяжелый предмет. Если бы здесь оказалось ружье… Вдруг ее взгляд упал на хлыст. И уже через мгновение, схватив его, Дукесса бросилась к Марку, безумно крича:

— Проклятый ублюдок! Думаешь, я позволю тебе безнаказанно унижать меня?! Или считаешь, что тебе все позволено?! Я ненавижу тебя, слышишь, Марк… Никогда тебе больше не удастся надругаться надо мной! Никогда!

Размахнувшись, она резко хлестнула его. На какой-то миг Марк замер, не веря словам, которые сорвались с ее языка, не чувствуя боли от удара. Он не мог поверить, что эта разъяренная бешеная тигрица — Дукесса, женщина, которую он знает уже десять лет.

— Желаешь, чтобы я соблазняла тебя, прыгая и откалывая разные забавные штуки, мой хозяин, мой повелитель? — кричала она, запыхавшись, размахивая перед ним хлыстом. — Проклятый ублюдок! — Она снова хлестнула его, и он увидел дыру, на сюртуке и рубашке.

— Довольно, черт побери! — крикнул он, отскакивая в сторону. — Что вдруг случилось с тобой? Всего минуту назад ты была спокойная и покорная, как глупая корова.

— Не смей называть меня глупой коровой, самодовольный дурак, — крикнула она, вновь стегнув его хлыстом. Он хотел броситься на нее, но она ловко отскочила в сторону и еще раз хлестнула его, рассекая одежду.

Марк не мог поверить в реальность происходящего.

— Прекрати, Дукесса! — кричал он голосом невероятно резким и властным. — Еще один удар, и ты горько пожалеешь об этом.

— Ты заслужил это, и я засеку тебя, глупый, неблагодарный болван. Боже, думать, будто я спасла тебя! Я буду бить тебя, пока ты не упадешь передо мной на колени. — Заметив в углу упряжь с металлическими заклепками, она схватила ее и со всей силы ударила его по голове. Раздался клацающий звук металла. — Вот что тебе нужно, вот что ты заслуживаешь! — в исступлении кричала она.

Какое-то мгновение Марк еще продолжал изумленно смотреть на нее, прижимая руки к голове, а потом вдруг рухнул к ее ногам как подкошенный, потеряв сознание.

Дукесса почувствовала себя могущественной амазонкой. Опустившись на колени, она послушала его сердце. Это были обычные ровные удары. “С ним все в порядке. Проклятый ублюдок!” — подумала она, отбрасывая упряжь.

Дукесса поднялась и быстро оделась. Выходя, она улыбнулась, несмотря на ужасное настроение и плачевное состояние, бросив последний взгляд на его изорванные в клочья сюртук и рубашку.

Начал накрапывать дождь, небо закрывали грозовые облака, и ветер раскачивал ветви лип и кленов. До ночи еще было далеко, но на улице было почти темно. “Похоже на ночь Бельтана, которую описывал монах”, — подумала она и вдруг рассмеялась, закидывая голову и ловя губами капли дождя, растекавшиеся по ее лицу и блестящей черной косе, закрученной вокруг головы. Она чувствовала себя теперь хозяйкой положения.

Дукесса сидела в Зеленой гостиной, в камине пылал огонь, и тяжелые драпировки на окнах были опущены. Она чувствовала себя очень одинокой в этот предсумеречный час. Мысли ее витали вокруг Марка. Что с ним теперь? Пришел ли он уже в себя? Возможно, как раз в этот момент он возвращается в дом… Не выйти ли ему навстречу? Нет, увидев его, она сразу рассмеется ему в лицо. Уж лучше оставаться здесь, у камина, наслаждаясь теплом и покоем.

— Привет, Дукесса! Кажется, ты одна? Могу я поговорить с тобой?

Медленно повернувшись, она посмотрела на Тревора, думая, что он весьма недурен и не так безнадежно упрям и глуп, как ее собственный муж.

— Входи, — сказала она.

Задержавшись на мгновение возле ее кресла, он подошел ближе к камину и прислонился плечом к каминной решетке.

— Я вижу, тебя что-то беспокоит, Дукесса. Можешь довериться мне. Возможно, я кажусь тебе странным. Но знаешь, странные люди не обязательно плохи. Они могут оказаться очень понимающими и скромными. Прошу тебя, доверься мне.

— У меня все хорошо, — отозвалась она. — Если и есть какое-то беспокойство, то не больше, чем обычно. Почему ты решил, будто что-то не так?

— Ты слишком спокойна, — не сразу ответил он. — Когда человек становится неподвижным подобно камню, это не очень хороший признак. Уверен, что ты чем-то подавлена.

К его удивлению, она рассмеялась.

— Ты очень наблюдателен, Тревор. Но я просто отдыхаю. Моя сегодняшняя неподвижность ничем не отличается от той, что была вчера или два месяца назад. Все как обычно. Поверь мне, я всего лишь чувствую себя усталой.

— Да, я знаю, Дукесса, тебе очень часто приходится быть молчаливой и замкнутой, и понимаю, что это всего лишь способ обороны, в то время как Марку твое поведение кажется образцом надменности и высокомерия. Ты была очень оживлена сегодня во время поездки, а потом вдруг опять превратилась в каменное изваяние. Значит, что-то случилось!

— О, ты не только наблюдателен, но еще и обеспокоен моим душевным состоянием… Не стоит так волноваться, кузен! Несчастной, обделенной девочки больше не существует. Я была оживлена, а теперь мне хочется покоя. Разве тебе не хочется иногда отдохнуть и забыться?.. Надеюсь, мы еще увидимся за обедом, кузен.

Дукесса поднялась с кресла со спинкой в виде раскрытых крыльев и направилась из комнаты, напевая какую-то песенку. Тревор смотрел на нее в изумлении, недоумевая. “Куда, черт возьми, мог подеваться Марк?"

— О чем ты говорил с этой маленькой распутницей, Тревор? — прервала его мысли мать, внезапно появившаяся в дверях.

— Она никакая не распутница, а графиня Чейз, леди до мозга костей. Никогда прежде я не встречал столь умной и великодушной женщины. — Тревор помолчал немного, слушая раздраженное ворчание матери, потом добавил:

— Если вы не хотите это понять и придержать свой язык, то боюсь, нам очень скоро могут указать на дверь. Меня удивляет ее терпение.

— Она не посмеет указать нам на дверь, у нее нет никакой власти здесь, муж не любит ее. Она по-прежнему жалкий бастард. Должна сказать тебе, что граф очень, очень любезен со мной.

Тревор в полном изумлении уставился на свою горячо любимую маму, кокетливо поправлявшую тугой завиток над ухом. Вздохнув, он сказал:

— Уверяю тебя, Марк без ума от своей жены. — Он хотел было поведать ей, как Марк ревновал Дукессу и как страстно смотрел на нее во время их совместной поездки, но раздумал. Он старался найти ключ к поведению Дукессы. Возможно, ее расстроила какая-то выходка Марка. Но нет, в ней чувствовалось слишком много силы и уверенности. И скорее всего, эту силу она черпала в любви Марка. Красивая и любимая женщина вполне может считать, что весь мир крутится лишь ради нее.

Тревор продолжал разглядывать свою мать, понимая вдруг, как мало он знает ее. С восемнадцати лет он оставил дом в Балтиморе и отправился в Вашингтон. Он хотел начать самостоятельную жизнь, и это ему вполне удалось, но ненадолго. Внезапно англичане осадили столицу, и, не желая быть замешанным в кровавых событиях, он вернулся домой. К тому времени ему было уже двадцать два, и он женился на Хелен, самой красивой и богатой девушке тех мест. В памяти у него она осталась мертвой, лежащей с серым восковым лицом.