— О Боже, я думал, у тебя теперь все в порядке, ты стал графом, женился, залечил свою рану, и вдруг выясняется, что кто-то хочет убить твою жену.

— Да, именно так. Хочешь бренди, Норт? У моего ублюдка дядюшки, предыдущего графа Чейза, сотри Бог в порошок его душу, остались неплохие запасы. Он покупал только самый лучший французский бренди.

— Марк, этот почтенный джентльмен, твой дворецкий, заламывал руки и чуть не заливался слезами, крича, что Дукесса была беременна. Это правда?

— Да.

— Прекрасно. С этим все в порядке?

— Надеюсь, что да. Доктор осмотрел ее и прописал лишь два дня постельного режима.

— Прими мои поздравления. Со счастливой женитьбой и скорым рождением сына или дочери! Марк усмехнулся.

— Итак, этот кто-то, желавший убить твою жену, надеется стянуть и сокровище? Я правильно понял?

— Не стоит забивать этим голову, у тебя хватает и своих дел, Норт.

— Разумеется. Например, я хотел бы принять ванну перед завтраком и немного отдохнуть. Необходимо набраться сил перед встречей с Вильгельминой. Как думаешь, она не подсыплет отравы в мой суп за то, что я спас Дукессу?

Марк рассмеялся.

— Этого не знает никто. Не могу точно сказать, какова ее роль в происшедшем, но ясно одно — она не очень-то чтит мою жену. — Твою беременную жену, Марк. Это очень важно.

— Проклятие. Довольно, Норт, иди к черту. Тот усмехнулся, но взгляд его был очень серьезным, когда он покидал комнату.

— Марк уверял, что вы очень молчаливы и загадочны, погружены в постоянные раздумья и что с вами опасно иметь дело.

— Вовсе нет, Урсула. По крайней мере, во мне нет ничего загадочного. Это он загадочный и таинственный, как жаба в пруду посреди лилий.

— О, какое романтическое сравнение. Вы всегда так находчивы, сэр?

— Возможно. Видишь ли, Урсула, я просто немного грустный и не очень умный парень, любящий мрачные шутки. Вильгельмина вдруг громко заявила на весь стол:

— Джентльмены, в особенности благородные, Урсула, находят особый шик в том, чтобы казаться мрачными и раздражительными в глазах юных леди. Они считают, что грубость делает их более романтичными.

— Но, мама, не путай грубость и мрачность с задумчивостью и загадочностью.

— Да, последнее — это уже предел наглости и настоящий вызов окружающим. Весьма достойно мужчины, не так ли? — Вильгельмина снова вернулась к своей ветчине, тщательно приправляя каждый ломтик абрикосовым желе.

Тревор рассмеялся.

— Поздравляю, милорд, вы положены на обе лопатки американской колонисткой.

— Можете называть меня просто Норт. Если я позволяю это Марку, то почему бы не оказать такую же любезность и его кузену?

Тревор кивнул, поднимая бокал с вином:

— Марк, как глава американской ветви семейства Уиндемов, я принял решение выехать из Чейза в пятницу. Да, дружище, всего каких-то четыре дня, и ты будешь свободен. Тебе останется избавиться лишь от Норта, чтобы без всяких помех наслаждаться обществом своей Дукессы.

— О нет! — вскрикнула тетушка Гвент. — Вилли, ты даже не предупредила меня, что собираешься уехать так скоро.

— Я не знала. Если бы она умерла, то я бы, пожалуй, осталась.

— Боже, что ты говоришь, мама?

— Моя дорогая девочка, я лишь сказала, что мы бы остались, если бы она не ревновала к нам Марка. Норт застыл с полуоткрытым ртом.

— Нет, это совершенно изумительно, почище отравления, — сказал он.

— Вы, кажется, претендовали на отстраненность и задумчивость! Не лучше ли вам продолжать в том же духе?

— Слушаюсь, мэм, — сказал Норт, возвращаясь к грушам, посыпанным корицей.

— Но, Вилли, ты не должна уезжать теперь, — вмешалась тетушка Гвент. — В Лондоне нет ничего хорошего летом.

— Дорогая тетя Гвент, — сказал Марк, улыбаясь ей. — Вы никогда не выезжали дальше Йорка. Лондон прекрасен в любое время года.

— Но, Марк, летом в Лондоне слишком пыльно и жарко. И там так мало зелени… Нет, я не хочу, чтобы они сейчас уезжали. Что скажешь, Тревор?

— Ах, тетя Гвент, нам действительно пора. Все эти детские игры с наследством Уиндемов просто смешны. Кроме того, если какое-то сокровище и существует, оно принадлежит" Марку. Нас это не касается.

— Тревор!

— Успокойся, мама. Мы еще не совсем бедняки и можем поправить свое состояние. Я думаю, почему бы нам не женить Джеймса на богатой английской невесте? Как ты смотришь на это, брат?

Джеймс выглядел совсем растерянным.

— Женить, меня? Боже, Тревор, мне всего двадцать лет! Мне еще надо время, чтобы осмотреться.., для…

— Кутежей и диких выходок, — прервал его Тревор. — Я тоже не досыта вкусил свободной жизни, прежде чем был брошен на супружескую наковальню в двадцать два. Марк переводил глаза с одного брата на другого. Казалось, они оба получали удовольствие от столь раскованной беседы, однако Джеймс все же заметил:

— О Боже, но ты же хотел Хелен, Тревор! Ты бегал за ней как комнатный щенок, она олицетворяла все, о чем ты только мог мечтать.

Вмешалась Антония.

— Урсула рассказывала нам, что Хелен была самой красивой девушкой в Балтиморе. По ее словам, вы были прекрасной парой, как из романа миссис Рэдклиф.

— Она была красива? Хм.., не знаю. Помню лишь, что она была очень молода.

— Но, Тревор, — сказала Урсула со смущенной улыбкой. — Я всегда думала, что ты обожал Хелен, что она была самой прекрасной женщиной, которую ты только мог пожелать.

Фанни молчала, с вожделением поглядывая на груши, присыпанные корицей, но неожиданно для себя почему-то выбрала яблоко.

Тревор ничего не ответил.

Они стояли лицом к лицу в спальне Дукессы.

— Нет, я запрещаю. Это невозможно.

— Марк, я прекрасно чувствую себя, все будет в порядке, обещаю. Пожалуйста, мне очень нужно прогуляться верхом. Я буду очень осторожна.

Ему нужно было заняться делами со своим управляющим, мистером Фрэнксом, что заняло бы не менее двух часов. Кроме того, на нем висел еще и Криттакер с охапкой счетов и писем. Двое друзей-офицеров изъявляли желание увидеться с ним. И все же он сказал:

— Я поеду с тобой. Одну тебя отпускать нельзя. Дукесса в восторге протянула к нему руки:

— О, благодарю!

Он обнял ее в ответ и нежно прижал к себе.

— Как ты хитра, Дукесса.

— Это не займет много времени. Я лишь хочу проехаться вокруг тыквенных полей мистера Поплвела.

Он молча смотрел на нее, не выпуская из рук.

— Но… Марк…

Она потянулась к нему навстречу, и он увидел в ее темно-голубых глазах, казавшихся сейчас особенно глубокими, желание. Желание? Почему бы и нет? Разве она не была его женой? Но вот так, посреди дня? Подобная несдержанность вполне извинительна для мужчины, но чтобы женщина… Как это согласуется с ее честью? Он не знал как, но в ее женской чести больше не сомневался. Марк поцеловал ее, скользя языком между ее губ.

— Я не занимался с тобой любовью с визита этого молодого дарования — доктора Рейвна. Нет, Дукесса, не теперь. Ах, если бы ты знала, какие вкусные у тебя губы, какая ты вся до невозможности нежная и податливая! Тебе приятно со мной?

— Такого, как ты, нет в мире, Марк! Даже искатель чужих наследств Тревор и байроновский тип Норт Найтингаль не могут сравниться с тобой.

Он усмехнулся, продолжая целовать ее, слегка покусывая ее нижнюю губу, проводя языком внутри ее рта.

— Это комплимент мне или насмешка над моими друзьями? Как я должен понимать?

— Как хочешь, Марк. Я чувствую тебя.

— Еще бы тебе меня не чувствовать! Я хочу тебя каждый раз, как только подумаю о тебе, а думаю я о тебе почти всегда. Хочу, стоит лишь мне почувствовать запах твоих духов или услышать шорох юбок.

"Да, но ты не хочешь ребенка, которого я ношу, потому что ненавидишь моего отца”, — подумала Дукесса. Она удивлялась, не понимая, как он может желать ее и не хотеть их ребенка. Нет, он даже не хочет до конца поверить в то, что она беременна. Как бы там ни было, но он — ее муж, занимающий главенствующее место в ее сердце, да и в жизни.