Джесси прижалась лбом к его плечу, и Джеймс понял, что она больше не плачет. Она словно застыла на несколько минут и наконец тихо проговорила, не отрывая головы от мокрого батиста его сорочки:

– Джеймс, ты единственный мужчина, который меня целовал.

Джеймс, ухмыльнувшись, чмокнул ее в макушку.

– Я буду целовать тебя, пока мы оба не отправимся на тот свет, если ты, конечно, позволишь.

Джесси отступила, чтобы получше его разглядеть.

– Позволю. Но сначала хочу, чтобы ты согласился кое на что.

Джеймс оцепенел, твердо зная, что ему это «кое-что» не понравится, однако все же уточнил:

– На что именно?

– Ты словно пес, ухвативший кость, и не успокоишься, пока не уничтожишь ее... или меня. Ты рассматриваешь всю ситуацию, как скачки, которые необходимо выиграть. Жаждешь победить меня, заставить смириться с поражением. И не имеет значения, что ты считаешь, будто поступаешь правильно. Я сделала глупость. Мне следовало бы сразу же согласиться. В этом случае ты, возможно, побледнел бы, пробормотал, заикаясь, что совершил ужасную ошибку, и немедленно исчез.

– Что ты хочешь доказать, Джесси? И на что просишь согласиться?

Девушка глубоко вздохнула, отбросила со щеки прилипший локон и сказала:

– Для меня замужество – это навсегда, Джеймс. Для многих мужчин – тоже, но они не способны хранить верность одной женщине, а именно жене. И поскольку ты меня не любишь, значит, я быстро тебе надоем. Ты захочешь вернуться к Конни Максуэлл или к другим, таким же как она. Я готова смириться с этим, если ты предоставишь мне ту же свободу. Когда ты устанешь от меня, я буду заводить любовников. Не желаю, чтобы между нами стояла ложь.

– Ты много чего наговорила, Джесси. Позволь мне кое-что прояснить. Никаких любовников. В отличие от мужчин ты можешь забеременеть, а мне не нужен ребенок от другого.

– О, я об этом не подумала. И нет способов не зачать ребенка?

– Почему же? Есть несколько!

– И?

– Ты не поймешь, даже если я объясню.

– Хочешь сказать, что женщины, с которыми ты спишь, знают, как предохраняться?

– Да, но всегда бывают промахи.

– В таком случае мой возможный любовник будет так же осторожен. Стоит предположить, что мужчина, который неверен жене, не захочет иметь незаконных детей.

– Я уже сказал, никаких любовников, Джесси.

– Если ты не будешь мне изменять, тогда и я не буду.

Джеймс раздраженно пригладил мокрые пряди.

– Проклятие, я просто ушам не верю! Кленси только что подтолкнул меня в плечо. Он считает меня круглым идиотом, который стоит здесь и слушает весь вздор, изливающийся из твоего глупого ротика. Немедленно заткнись, Джесси. Позволь заметить, что Конни Максуэлл не захочет оставаться любовницей женатого человека. Это тебя удивляет?

– В общем, да! Будь я на ее месте, наверное, не смогла бы отвергнуть тебя.

Джеймс шумно втянул в себя воздух, словно получил неожиданный удар в живот.

– Хватит! Больше я этого не вынесу! Мы оба мокрые до нитки. Не желаю, чтобы кто-то из нас подхватил воспаление легких. Давай вернемся.

Джесси шагала рядом, молчаливая, глядя прямо перед собой. Дождь все еще шел, но уже не такой сильный, превратившись в легкую морось. Поднялся туман, окутавший окружающий пейзаж мягким серым покрывалом. Донесся крик Фреда, резкий, гортанный, словно вопль бьющегося в агонии стервятника. Сам павлин, очевидно, считал его страстным любовным призывом.

Джесси рассмеялась. Джеймс посмотрел на нее, но девушка ничего не объяснила. Он сжал ее пальчики. Они направились к дому рука об руку.

Ни тот ни другая не простудились. Когда они вошли в кухню, там уже ожидал «трибунал», готовый к любому несчастью.

– Вот и вы, – облегченно вздохнул Баджер. – Мы надеялись, что вы придете на кухню. И даже приготовили халаты. Джесси, идите первой в кладовую и переоденьтесь. Потом вы, Джеймс. Есть горячий чай и изумительные яблоки по-португальски, рецепт которых я только что получил почтой от повара-француза, живущего в Руане.

– Ну а потом мы обсудим приготовления к свадьбе, – вмешался Спирс. – Его милость поговорит с мистером Багли, помощником священника. О Господи, нужно же сделать оглашение, а это займет три недели. Никто не желает ждать так долго.

– Джеймс, можно получить специальное разрешение, с помощью его милости, конечно, – предложил Баджер.

– Я уже поговорила с Дачесс насчет свадебного наряда Джесси, – вставила Мэгги.

Джеймс просунул голову в дверь кухни.

– Я позвал его милость и Дачесс. Они оба здесь.

Из-за плеча Самсона выглянул граф:

– Ну? Пригласить мистера Багли?

– Да, – ответил Джеймс.

– Да, – повторила Джесси.

– Может, – спросил Маркус Джеймса, – ты расскажешь, как завоевал ее? Сделал что-то романтическое? Совершил подвиг? Прижал ее к мокрой траве и научил дышать? Или наоборот, закрыл собой от дождя и ласкал, пока она не начала стонать от желания?

– Дорогой муженек, – вмешалась Дачесс, проскальзывая между ним и Самсоном, – мне кажется, Джесси слегка раскраснелась... вероятно, потому, что тебе никогда не приходит в голову придержать язык, прежде чем облечь мысли в слова.

– Но ей это понравилось, – возразил граф. – Присмотрись к ней повнимательнее. Видишь, как она косит глазами? И все потому, что смотрит на Джеймса. Я считаю, их нужно поженить как можно скорее, прежде чем она швырнет его на пол кухни и сделает с ним то, чего давно желает.

– Специальное разрешение, – пропыхтел Джеймс. – Только подскажи, что делать, Маркус, и я немедленно этим займусь.

– Пока вы и Джесси переодеваетесь, – объявил Спирс, – мы обсудим, что предпринять, а потом расскажем вам.

Джеймс бросил полотенцем в Спирса, который немедленно принял крайне оскорбленный вид.

Граф рассмеялся:

– Я голоден, Баджер. У вас не осталось от обеда этих восхитительных пышек с изюмом?

– Да, – произнес Джеймс и выжидательно взглянул на необычно бледную Джесси.

Подвенечный наряд изумрудно-зеленого цвета оттенял ослепительную белизну ее плеч. Изумрудно-зеленый шелк, идеально подходивший Джесси. Рыжие волосы казались пламенными.

Джеймс неожиданно осознал, что последние пять дней только подобные наблюдения как на грех застревали у него в мозгу. Он купил Джесси белые туфельки вместо испорченных во время беготни под дождем. И до сих пор помнил, как она повела себя, когда он вручил ей прелестную обновку, завернутую в серебряную бумагу. При одном взгляде на содержимое свертка девушка замерла.

– Они тебе в самый раз, Джесси, – успокаивала Дачесс. – Мы с Мэгги отдали твои старые туфли мистеру Доббсу, сапожнику, чтобы тот сшил новые по мерке.

Однако Джесси по-прежнему молчала. Лишь спустя несколько минут она подняла глаза, и Джеймс мог бы поклясться: она чего-то боится. Это было совершенно непохоже на Джесси. Боится, но чего именно?

– Спасибо, Джеймс, – выдавила она и, повернувшись, отошла.

– Снова отправилась к Чарльзу, – вздохнула Дачесс. – В его присутствии она словно обретает некую уверенность.

На что Джеймс, последовав примеру невесты, тоже повернулся и молча удалился.

И теперь он не сводил глаз с Джесси все то время, пока епископ Йоркский, один из высших церковных сановников, согласившийся проводить церемонию из почтения к могущественному графу Чейзу, призывал ее повиноваться мужу. Сам Джеймс предпочел бы мистера Багли, но Маркус решил, что излишняя торжественность не помешает.

Два прихотливых «ручейка» свисали над ушами Джесси. Белые маленькие ушки. Он никогда не думал, что у Джесси Уорфилд такие белые изящные ушки.

Так много... и так мало изменилось с того дня. Она превратилась в странное, совершенно непонятное создание, ничем не напоминавшее даже новую Джесси. Сдержанная, тихая, молчаливая, открывавшая рот, лишь когда к ней обращались. Возможно, пыталась походить на Дачесс? Но в таком случае это ей не удалось! Ничуть не удалось! Джесси избегала Джеймса и почти все время проводила с Чарльзом и Энтони. Но это Джеймса не волновало. Он был так занят своими конюшнями в Кендлторпе, что откровенно радовался, не замечая на лице Джесси ни обиды, ни разочарования, ни упрека в те дни, когда принимал приглашение Дачесс поужинать и являлся в Чейз-парк. Он не представлял себя в роли опьяненного любовью поклонника, особенно поклонника девушки, которую жаждал втоптать в землю на каждой скачке, где они оказывались соперниками. Скорее всего, Джесси тоже не надеялась, что он будет почтительно и нежно за ней ухаживать. Глупо ожидать от него каждодневных визитов в Чейз-парк только затем, чтобы он нашептывал ей о поэзии, страсти, восторгах и тому подобной чуши. Джеймс уже однажды разыгрывал романтика, когда ухаживал за Алисией, и не собирался вновь рядиться в эту личину. Тогда он был совершенно иным человеком, действительно по уши влюбленным, и едва мог связно выговорить несколько слов в присутствии дамы сердца. И он хотел ее. Умирал от желания. Думал только о том, как бы поскорее очутиться рядом с ней. Множество раз он сгорал от стыда, поскольку стоило лишь притронуться к ее руке, чтобы плоть мгновенно закаменела. Он без конца представлял, как обнаженная Алисия стонет под ним, извиваясь в судорогах блаженства, и при этом не сомневался, что она желает его так же сильно, как он – ее.