– Поверь, Джесси, с каждой женщиной бывает такое.

Он вонзался в нее все с большей силой, понимая, что может, не сумеет остановиться, иначе просто умрет.

Джеймс улыбнулся жене, не двигаясь, пока не увидел, что она немного успокоилась и улыбнулась в ответ. И когда мощным рывком вошел в нее до конца Джесси оглушительно завопила. Джеймс от всей души надеялся, что миссис Кэтсдор не начнет колотить в дверь. Только бы Джесси не вздумала больше визжать! Она слишком тугая, он причинил ей боль, но теперь все кончено, и Джеймс нисколько не чувствовал, что изнасиловал собственную сестру! Нет, перед ним его жена, и он наконец сделал ее своей.

– Я не двигаюсь. Не отталкивай меня, не шевелись! Я мужчина, и для меня все, связанное с плотью, кажется совершенно иным.

Он припал к ее свежему рту, скользнул губами по тонкой шее, потерся подбородком о грудь.

– Тебе лучше? Боль прошла?

– Немного. Дачесс ничего мне об этом не говорила. Так всегда бывает?

Дачесс рассказывала ей о том, что происходит в постели между мужчиной и женщиной?

Но в эту минуту Джесси дернулась, и Джеймс понял, что для него тоже все кончено. Он распластался на ней, отдаваясь горячему приливу, дрожа в ознобной лихорадке.

– О Джесси, – пробормотал он ошеломленно.

Она сцепила руки за его спиной, крепко прижимая к себе мужа. Огненные волосы щекотали его щеку. Она втягивала его в себя, и Джеймс снова содрогнулся от невероятного наслаждения. Он навалился на нее всей тяжестью своего тела, но не двигался из страха, что разорвется сердце. Наконец он вновь обрел способность дышать и приподнялся. Однако она стиснула его и замолотила по спине кулачками.

– Это все, Джеймс? Осторожнее, ты едва не попал рукой в телячьи мозги!

Телячьи мозги? Он только что взял Джесси Уорфилд, чересчур любопытную соплячку, любящую подслушивать до того, что она провалилась сквозь потолок конюшни! Он взглянул туда, где они по-прежнему были соединены, на ослепительно белый живот и пламенеющий островок волос, на точеные груди, прежде чем смог наконец посмотреть ей в глаза. Она смущенно уставилась на мужа.

– Что с тобой?

– И это все? – осведомилась Джесси, опуская ноги. – Ужасно затекли, и мышцы, кажется, растянуты.

Джеймс улыбнулся и нежно коснулся набухшей, влажной плоти.

– Нет, но для тебя пока все. Прежде чем я встану, Джесси, признайся, что сказала тебе Дачесс?

– Велела мне считать ее старшей сестрой, спрашивать обо всем и ничего не стесняться. Но я объяснила, что знаю все. О случках, конечно. Только она почему-то считает, что этого недостаточно, но ты обо всем позаботишься. Правда, она не говорила, как это больно. И что ты позволишь себе такие вольности.

– Но теперь уже не так болит, верно?

– Чуть меньше, – подумав, кивнула Джесси.

– Лежи спокойно и дай мне вытереть тебя.

Он начал одеваться и только в этот миг с ужасом понял, что наделал. Лишил жену девственности прямо на обеденном столе! Джеймс на мгновение прикрыл глаза. Ни одного нежного слова... даже не нашел времени, чтобы подготовить ее, успокоить и приласкать. Но она едва не сбросила его... дважды. Значит, была готова?

Джеймс покачал головой, смочил водой салфетку и прижал к тому месту, откуда еще сочилась кровь. Наверное, салфетка слишком жесткая. Ее кожа, во всяком случае, гораздо мягче. Осторожно орудуя салфеткой, он поднял голову и увидел, что Джесси лежит, крепко зажмурившись.

– Бедняжка Джесси, – вздохнул Джеймс. – Прости, что вел себя, как бессердечный негодяй.

– Интересно, – прошептала она, не открывая глаз, – жеребцы тоже извиняются перед кобылами?

– Конечно.

Ресницы Джесси взлетели вверх.

– Неправда! Ты не можешь знать наверняка. О Джеймс, пожалуйста, помоги мне встать.

Она, казалось, лишь теперь поняла, что сидит с обнаженной грудью, и принялась поспешно застегиваться, но тут же сообразила, что ноги тоже голые, и резко одернула юбки.

– Давай я сам сделаю.

Пальцы Джеймса запутались в бесконечных петлях.

– Терпеть не могу это платье, – пробормотал он после того, как сумел справиться всего с двумя пуговками. – Обещай, что переоденешься и швырнешь проклятую тряпку в мусорное ведро!

В тот же день Джесси столкнулась с отцом первой жены Джеймса. Раздевшись догола, она плавала в маленьком пруду неподалеку от дома. На воде покачивались лилии, по берегу росли плакучие ивы и рогоз.

– Кто вы, черт возьми?!

От неожиданности Джесси глотнула воды, поперхнулась, привскочила, но тут же вновь присела, надеясь, что незнакомец не успел ничего увидеть.

– Я Джесси. А вы кто?

– Жена Джеймса?

– Да. А вы, сэр?

– Линдон Фротинджилл, барон Хьюз. Я отец Алисии, тесть Джеймса.

– Вот как, – пролепетала Джесси. Ноги по щиколотку утонули в иле, и ей хотелось поскорее выбраться на сушу.

– Не могли бы вы удалиться, сэр? Мне нужно выйти на берег.

Барон неожиданно застыл.

– Вы американка! Стоит лишь услышать ваш выговор! Словно безграмотное ничтожество! Ни одной благовоспитанной английской леди в голову не придет полезть в пруд, да еще в таком виде! Моя красавица Алисия даже плавать не умела. Да вы просто похожи на потаскуху, с этими рыжими лохмами! Вы беременны, верно? Именно поэтому Джеймсу пришлось жениться – ведь уж он-то настоящий джентльмен!

Интересно, могла она забеременеть всего после одного раза... сегодня в столовой?

Барон принял ее задумчивый взгляд за признание в постыдном грехе и, шагнув к воде, закричал, потрясая кулаками:

– Ты, сучонка проклятая, посмела поймать его, прежде чем я вмешался! Я хотел дать ему время забыть Алисию! Джеймс любил ее больше жизни! После ее смерти я боялся за него и ждал три года, пока он придет в себя! Я как раз собирался познакомить его с Лорой, кузиной моей дорогой Алисии! Именно она должна была стать его женой, а не какая-то чертова шлюха из колоний!

– Сэр, пожалуйста, я замерзла. Не могли бы вы оставить меня в покое?

Но барон Хьюз подбоченясь, без стеснения разглядывал ее полыхающими злобой глазами.

– Почему бы тебе не выйти? Хотелось бы посмотреть, какова без прикрас вторая жена Джеймса!

Джесси видела перед собой рассерженного, полного горечи человека, состарившегося раньше времени. Он наверняка ровесник ее отца, но глубокие морщины, избороздившие лицо барона, делали его похожим на старика. Однако тонкие, растянутые в ухмылке губы говорили, что их обладатель злой и мелочный человек. Каким он был при жизни дочери?

– Скорблю о вашем горе, сэр. Джеймс очень любил свою первую жену. Я не пыталась его поймать, во всяком случае, это совсем не то, что вы думаете. Я не потаскуха, а наездница. Что-то вроде жокея.

На какое-то мгновение злоба во взгляде барона сменилась потрясенным удивлением, но он тут же оправился;

– Ты даже лгать как следует не умеешь!

– Джеймс тоже так считает. Пожалуйста, сэр, позвольте мне выйти. Уходите.

– Ни за что. И поскольку ты беременна, возможно, не заживешься долго на этой земле. Впрочем, распутницы, подобные тебе, всегда цепляются за жизнь, а таких ангелов, как моя Алисия, Господь забирает до срока. Молюсь, чтобы ты издохла в родах!

– И тогда вам придется ждать еще три года, прежде чем вы подсунете ему свою племянницу?

– Зачем? Джеймс забудет тебя и женится, раньше чем твоя могила порастет травой!

– Все это крайне неприятно, сэр. Прошу вас, оставьте меня в покое. Я вежлива с вами лишь потому, что сочувствую вашему горю. Но не я виновница смерти вашей дочери. Джеймс – мой муж, и вы должны привыкнуть к этой мысли. Если вы немедленно не уйдете, я буду вынуждена сделать то, что вам, вероятно, не очень понравится.

– И что же такого ты сделаешь, чертово отродье?

– Ну...

– Думаю, сэр, что моей жене хотелось бы остаться одной.

– Джеймс!

Обернувшись, барон увидел своего бывшего зятя, стоявшего под низко нависшими ветвями ивы.

– Джесси не лгала вам. Она не потаскуха. Она жокей. Пойдемте в дом, сэр, вам не мешает выпить бренди. Джесси, хорошенько вытрись. Не хватало тебе еще простудиться!