— Очень хорошо, — повторила Ниска. — И он не помешает, и тебе легче отдать плату будет.

— Мой брат…

— Будет жить.

— Благодарю, — безжизненно прошелестел голосок Лиаль, больше она не сказала ни слова.

Пока шли до дома ведьмы, пока та готовила все для своего ритуала, который стал платой за жизнь Ригнарда, Лиаль не произнесла ни слова. Молчала лаисса, и когда ведьма затачивала нож. Девушка сидела, закрыв глаза, и молилась. Жизнь за жизнь, что может быть проще и понятней?

— Сердце девственности, — приговаривала ведьма, чертя на полу непонятные лаиссе знаки, — познавшее любовь и страдание, и отданное добровольно — это то, что я давно искала. Ты даже не представляешь, девонька, как тяжело найти все это разом. Из твоего сердечка выйдет мой лучший амулет. Ты не бойся, все будет быстро и не больно, ты даже понять ничего не успеешь. Закроешь глазоньки, и уже увидишь Небесных покровителей. И матушку свою увидишь, и пращуров всех. И того, кто умер за тебя. Поговоришь с ними, обнимешься. Ласс твой что, погорюет-погорюет, да другую найдет. Зато брат быстро поправится, домой вернется, женится, детишек ему жена нарожает. А дочку он твоим именем назовет и любить ее больше всех будет. Ты сверху на него поглядишь, да порадуешься. Ну, давай, раздевайся, ягодка. Быстрей начнем, быстрей для тебя все закончится.

— Мой муж будет мстить брату? — спросила Лиа, открывая глаза.

— Не до того ему будет, — ответила Ниска. — Что медлишь, или передумала?

— Нет, — лаисса мотнула головой. — Забирай. Коли не для любимого бьется, так брата вернет.

— И то верно, — кивнула ведьма, снимая с Лиаль плащ. — Умница, ягодка, все верно мыслишь.

Лаисса Ренваль послушно раздевалась, стараясь не думать о скорой смерти. Не смотрела она и на приготовленные нож и чашу, куда старуха собиралась положить ее сердце. Послушно легла на стол и закрыла глаза, до крови закусив губу и сжав пальцами края стола до побелевших костяшек. Жить! Ей безумно хотелось жить! Но так же безумно хотелось, чтобы жил Ригн, единственный, по-настоящему, любимый ею мужчина, ее брат, ее плоть и кровь… Был единственный, пока не появился Гаэрд. Но Гаэрда Дальвейга Лиа знала так мало, а брата всю жизнь, и она не видела своего счастья, если по ее вине умрет Ригнард.

Ведьма накрыла лаиссу куском полотна, оставив открытой грудь, зажгла витые свечи, расставив их вокруг стола, и заговорила непонятные слова. К кому она взывала, что говорила, как долго длилось ее бормотание, Лиаль не могла понять. Ее сознание плавало в вязком тумане страха и надежды. Не верилось, что вскоре ее юная жизнь оборвется, так и не успев начаться. Как не верилось, что, познав радость поцелуя возлюбленного, она отравила его душу ложью, прогнав, чтобы он не вмешался и не прервал ритуал. Молитвы и слова, обращенные к Гаэрду, смешались воедино, и Лиа уже сама не понимала, кому и что она говорит мысленно. Она не заметила, как голос старухи стал громче, как поднесла ведьма острый нож к горлу благородной лаиссы. В девичьей груди отчаянно билось преданное и горячее сердце. Отстукивало свои последние мгновения. Тук-тук-тук… тук… тук…

Верный Ветер уносил Гаэрда все дальше, прорывался сквозь метель, ожесточенно завывавшей, кружившей вокруг всадника и его коня, будто голодный зверь. Гаэрд зло пришпорил скакуна. Тот протестующе заржал, но остался не услышан. Кровь огненным потоком неслась по телу благородного ласса. Слова Лиаль все еще звучали в его ушах. Омерзителен, противен, ненавижу…

Но ведь были дни, проведенные в замке и тот вечер, когда невозможно было наговориться, не было сил расстаться даже на ночь. Были дни, проведенные рядом в дороге. И ее касания были, и взгляд, наполненный грустью и чем-то еще, от чего сладко ныло его сердце. То, что позволило ему сегодня целовать лаиссу, и был ее несмелый ответ. И ее руки на его плечах тоже были, как и срывающийся шепот, которым она произнесла: «Гаэрд». Все это было и противоречило последним словам, брошенным Лиаль в лицо мужчине.

— Стой! — вскрикнул он, натягивая поводья. — Она прогоняла меня! Святые, она гнала меня, чтобы я не мешал… Чему?

Выругавшись и обозвав себя дураком, ласс Дальвейг развернул Ветра и вновь пришпорил. Теперь ветер подгонял коня, словно понукая его и вынуждая бежать быстрей, и жеребец бежал так быстро, насколько мог, насколько ему позволял снег, сыпавший под копыта.

— К Нечистому! — воскликнул Гаэрд, не в силах справиться с обуревающей его тревогой.

Почему послушался? Ведь чувствовал же, что будет что-то нехорошее. Знал, что нельзя доверять ведьме.

— Дурак! Какой же легковерный дурак, — приговаривал он, выплескивая в словах переживания и страх, вдруг сковавший душу льдом. — Святые, не оставьте, — ладонь сжалась на рукояти Халидура.

В деревню Ветер влетел, подобно своему тезке, продолжавшему подгонять жеребца, налетая на него и всадника яростными порывами. Гаэрд натянул поводья, спрыгивая на землю, вбежал в крестьянский дом и накинулся на Эльгу, расстилавшую постель.

— Где дом ведьмы?

— Так там, — женщина указала в сторону рукой. — За деревней, недалече. Низенький такой, одинокий. А что случилось-то, господин?! — крикнула она в спину выбегающего обратно на улицу Гаэрда.

— Знаешь, зачем она лаиссу забрала? — полуобернувшись, нетерпеливо спросил Дальвейг.

Женщина пожала плечами.

— Да мало ли… Ниска зла не делает. Ну, снеди принести, в доме, там, прибрать. Сорочку пошить, или хлеба испечь. Старая же уже. Может, каприз ее такой, чтобы благородная лаисса полы ей вымела. Кто же ее разберет.

— Полы вымела? — криво усмехнулся Гаэрд. — И для того меня из деревни велела выгнать? Нет, тут не полы.

Дверь за ним захлопнулась, оставив женщину в растерянности. Он вновь вскочил в седло и тронул поводья.

— Неси, друг, неси так быстро, словно за нами гонится сам Нечистый, — взмолился мужчина.

Конь, словно поняв хозяина, сорвался с места. За деревней они остановились, пытаясь понять, куда ехать дальше. Луны не было, и ласса окружила тьма. Теперь же мужчина напряженно вглядывался в непроглядную ночь до боли в глазах.

— Туда! — воскликнул он, заметив далекий блик.

Свет был настолько слаб, что через мгновение Гаэрду подумалось, что блик ему привиделся. И все-таки он гнал в ту сторону Ветра, стирая с лица снег, стиснув зубы и молясь Святым, не оставить его и сейчас. Вскоре сугробы не позволили коню бежать, и пришлось замедлиться. Но дом ведьмы уже манил всадника, слабым светлячком поблескивая среди ночной мглы.

Достигнув низкой избушки, Дальвейг спрыгнул на землю, сразу провалившись в сугроб. Тихо выругавшись, он подобрался к окну, затянутому морозным узором. Дохнув на него, Гаэрд расчистил себе небольшое кусок и заглянул в него. Увиденное потрясло мужчину. Он бросился к двери, рванул ее, но дверь оказалась заперта. Не желая медлить и требовать открыть, ласс отцепил от седла притороченный к нему лук, взятый у одного из ратников после столкновения с охотниками, вытянул из колчана стрелу, наложив ее на тетиву. Затем снова заглянул в окно и ударил по нему локтем.

Ведьма, поднесшая нож к горлу Лиаль, отрешенно лежавшей на столе, вздрогнула и подняла голову. Большего она сделать не успела. Вжикнула выпущенная твердой рукой стрела, пробила череп старухи, войдя точно между глаз.

— Дверь открой, живо! — гаркнул Гаэрд.

Лиаль, слабо понимающая, что происходит, поднялась со стола, прикрываясь тканью, и послушно направилась к двери, отодвигая засов. Затем обернулась, взглянула на мертвую старуху и вскрикнула.

— Ниска… Ригн… Ты! — Лиа обернулась к Гаэрду. — Что ты наделал! Ригн теперь умрет! Моя жизнь была платой, мое сердце было платой, а ты… ты все испортил! — истерично выкрикнула она, бросаясь на мужчину с кулаками. — Почему ты не уехал?!

Гаэрд перехватил ее руки, сжал запястья и с силой встряхнул.

— Это что ты чуть не сделала?! — закричал он в ответ. — Совсем разума лишилась? Меня выгнала, чтобы пойти под нож убийце! Глупая, глупая Лиа! Зачем?! Зачем… — совсем тихо повторил он, опускаясь на колени и обнимая лаиссу.