Из паланкина Верховного доставали рабы, осторожно, бережно даже. И поставив на ноги, эти ноги разминали, помогая крови расходиться. Ему поднесли теплого молока, приправленного медом и травами, и отерли лицо влажными полотенцами.

- Как ваше самочувствие? – осведомился Владыка Копий. И в голосе его звучала неподдельная обеспокоенность.

- Пройдет, - Верховный сделал шаг. Ноги еще держали, мышцы начало покалывать, и пальцы рабов, разминающие икры, почти не чувствовались. – Старость.

- Вы нужны.

Это было сказано жестко.

- Я здесь, - Верховный ответил с мягкой улыбкой. – Если на то угодно богам.

- Угодно. Я думаю. Без вас будет сложнее.

Но он справится.

Под его рукой сотни, которые были верны Императору. И сохранили верность свою. Ныне во главе избранных встал неистовый Ицтли чья любовь и преданность Дарительнице жизни были несомненны.

И понимал это не только Верховный Жрец.

- Идемте, - Владыка не повернулся спиной, но напротив, выказывая немалое уважение подстроил свой шаг под неторопливую поступь Верховного. – Она устала. И она печалится. Мы не понимаем, почему.

- Потому что отец её умер. И не только он, - Верховному было удивительно, что столь очевидные причины не понятны. – А еще она на самом деле устала. От представления. От почестей. Она и вправду все же дитя.

И дитя сидело на ступеньках, укрытых драгоценными коврами. Её одежды казались ныне несоразмерно роскошными, пусть даже примялись и утратили прежнее великолепие. Она словно запуталась в них.

Лицо её казалось бледным.

А во взгляде жила печаль.

- Ты как? – Верховный опустился на ступеньку рядом.

- Тяжелые, - дитя подняло руку, и с нею распрямился широкий рукав платья, расшитый шишками и птицами. Ткань была плотной, а шитье – золотым и обильным. То тут, то там поблескивали драгоценные камни.

- Тяжелые. Даже для меня, - признался Верховный. – Снимем?

- А можно?

- Конечно.

Она выдохнула и позволила снять верхнее одеяние, под которым обнаружилось еще одно.

И еще.

- Принесите воды, - Верховный нахмурился. Губы у девочки вовсе пересохли и потрескались, и даже золотая краска не могла скрыть того. – Когда ты пила в последний раз?

- Не помню.

Она хотела было подняться, но сил не хватило.

- Не спеши. Эй, - Верховный оглянулся.

Ну да, Советники собрались вместе, что-то обсуждают. Лошадей распрягли и увели рабы, и паланкин убрали. Слуги суетились, но там, внизу, не смея приблизиться к золотой горе. Стража тоже держалась в стороне.

Вот ведь.

Народу тьма, а дитяти позаботиться некому.

- Воды, - рявкнул Верховный с неожиданной для себя самого злостью. – Принесите. И помогите. Кто-нибудь.

И не удивился, когда рядом оказался Владыка Копий, лишь испытал раздражение. Мог бы и раньше сообразить. И не только он.

- Она переутомилась. И перегрелась. Никто не подумал оставить воды или еще чего-нибудь, - Верховный держал горячую руку девочки. – Надо унести. И подумать, что сделать, чтобы это вот не повторилась.

- Прости, - сказал Владыка Копий, склоняя голову. – Я должен был подумать.

Не только он, но и сам Верховный.

Хоть кто-нибудь.

Владыка Копий с легкостью подхватил божественное дитя, и тонкие руки обвили могучую его шею. Девочка пристроила голову на плече и прикрыла глаза. В ней не осталось былого величия, одна лишь бесконечная усталость.

А она ведь не так и сильна.

Она ведь болела и долго. И не может ли случиться, что вновь вернется эта болезнь? Будет весьма некстати. Совершенно некстати будет. Разве боги болеют?

Шли быстро. И теперь уже Верховному приходилось ускорять шаг, но он все одно отстал, ибо, оказавшись в коридорах, Владыка Копий перешел на бег.

К тому времени, как Верховный добрался-таки до покоев юной императрицы, там уже суетились слуги и служанки, рабы и рабыни, и в этой суете было что-то донельзя бестолковое.

Раздражающее.

Девочка лежала на шелковых простынях, нагая и прикрытая лишь тонким покрывалом, которое не могло скрыть всей хрупкости детского тела. Одни косточки.

Рядом сидел маг. Он держал в пальцах тонкое запястье и хмурился.

- Она истощена до крайности, - произнес он, увидев Верховного. – Сильно обезвожена. Когда она ела в последний раз? И что?

Суета усилилась.

- Вон, - Верховный обвел покои, весьма роскошные, но пустые. – Все вон.

Слуги замерли.

- Вон! – теперь голос его вновь гремел. – И принесите… что ей можно?

- Мясной бульон. Кашу.

- Вот это и принесите, - Верховный со вздохом опустился на пол и поглядел на Владыку Копий. – Наша вина… определенно, наша. Слишком много всех здесь, вот и… нужен кто-то один.

- Хорошо бы женщина, - подал голос маг. И поспешил пояснить. – Женщины лучше умеют ладить с детьми. И вообще знают, что им надо.

- Женщина, - согласился Верховный. – Пускай будет женщина, которая возьмется навести здесь порядок.

Владыка Копий склонился и ударил себя в грудь.

И так же, не произнеся ни слова, вышел.

- Он злится? – тихо спросил маг.

- Отнюдь. Скорее чувствует вину. Как и я. Нам стоило бы подумать. Понять, что она не способна еще позаботиться о себе, - Верховный покачал головой. – Она поправится?

- Должна, но… есть кое-что еще, - маг отпустил руку и поднялся. – Надо… поговорить. Я получил послание от моего друга. Того, о котором я вам рассказывал.

- И?

Маг покачал головой и приложил палец к губам.

- Она уснула. Надо проследить, чтобы, когда проснется, ей дали напиться. Вода. Ложка меда. Можно – ягодный отвар. Затем обязательно поесть, хотя бы несколько ложек. Не заставлять, лучше понемногу. И снова напиться. В ближайшие дни ей стоит побольше отдыхать.

- Об этом позаботятся, - Верховный посмотрел на спящего ребенка, и на душе отчего-то было неспокойно. – Я прослежу.

- Тогда хорошо.

Они молчали.

Вернулся Владыка Копий с женщиной. Она не была молода, но и старой назвать её не получалось. Скорее уж пребывала она в той золотой поре женской осени, когда тело еще полно сил.

Первые морщины тронули темную кожу её, а в темных волосах появились нити серебра.

- Моя сестра, Ксочитл.

Женщина поклонилась, прижав ладони к груди. А Верховный подумал, что одета она просто и даже бедно для сестры человека столь важного.

Отчего?

- Её супруг ушел небесною тропой, а она слишком любила его, чтобы обратить взор на другого мужчину. Боги не даровали им детей.

Она выглядела мягкой и самую малость печальной.

- Она редко бывала в свете, но она умна и ласкова. Детей любит. Вырастила всех моих, хотя могла бы и своих еще родить… - это Владыка Копий проворчал в сторону, но не зло.

Сестру он явно любил.

Позже, в собственных покоях, до которых Верховный добрел исключительно на упрямстве – а когда-то его нещадно пороли за оное – он со вздохом растянется на постели. Та покажется вдруг неимоверно жесткой и холодной.

Руки мага коснуться головы.

Шеи.

И сам он, давно растерявший всякое почтение, заворчит:

- Вы совсем себя не бережете. А я здесь один. И двоих просто-напросто не вытяну.

Он поможет напиться.

И станет втирать в ноги дурно пахнущую мазь, от которой затихнет боль в суставах, а сами конечности онемеют. После маг снимет повязки с руки, бросивши их, темные и грязные, в таз. После будет долго и бережно промывать кожу, счищая темные пленки гноя. И столь же долго принюхиваться, выискивая тот самый дурной запах, который станет свидетельством начала конца.

И всякий раз сердце обмирало.

Скажет ли руку отнимать?

- Ты говорил, что у тебя есть новости, - Верховный нарушит тягостное молчание. – Что сказал твой друг?

- Что поищет про тех, кто питается кровью. Что он знает, где. Такие существа появлялись и прежде, в городе магов. В дни великого Исхода или, может, позже. Ты должен понять, что чем дальше в прошлое, тем оно все запутанней.