— Карлик — пассивный!

— Сам ты карлик! Я выше тебя вырасту!

— Это еще что? — нахмурил брови Клод. — Ты, малявка… Лайош, ты зачем его дразнишь? Рад, что вымахал, кузнечик? Ты у меня допрыгаешься!..

Лайош сгорбился, вжавшись в парту. «Ой! Сейчас как даст по шее!» — явственно читалось в позе «кузнечика» и без помощи телепатии.

— А у меня папа тоже не высокий, — вдруг сказала Регина. — Зато он капитан! Целым корветом командует. Понял, Карл? А знаешь, как он в батутеннис играет? Лучше всех!

— Ага, — кивнул Карл. — Я тоже буду капитаном! А пассивным — не буду!

Едва оттаяв, он снова насупился.

— Ну, это не выбирают. Это от рождения. Как цвет волос…

Клод вспомнил, какого цвета его собственные кудри, и смутился.

— Клод прав. Наши способности — от рождения. Но пассивный телепат не хуже и не лучше активного, — пришел на выручку Гюйс, вставая. — Например, активный телепат не может так глубоко проникнуть в чужие мысли, как пассивный. То, что для телепакта — закрытая комната, телепасс читает, как запись в блокноте. А внешнее хватает с лету! Сильному телепассу нужен мощный блок. Верно, Клод?

— Угу, — буркнул Клод Лешуа, телепасс с предельной глубиной проникновения.

В свое время, пока парня не научили блокироваться наглухо, он чуть не рехнулся. Чужая информация днем и ночью ворочалась в его мозгу. Призрачные голоса, зыбкие картины — лишая сна и разума, растаскивая личность, как мозаику, на кусочки. Клод тонул, задыхался, шел на дно. Родители, колонисты с Фараджа, полагали это бесовским искушением. И лечили постом, молитвами, бичеванием…

К счастью, «Лебедь» успел вовремя.

Жестокость — изнанка обиды.

Ненависть — изнанка слабости.

Жалость — изнанка вгляда в зеркало.

Агрессия — тыл гордыни.

Теперь возьмем все это — плюс многое другое, — разделим на бумажные жребии, бросим в шляпу, встряхнем, хорошенько перемешаем и начнем тянуть билетики в другом порядке. Думаете, что-то изменится? Ничего подобного. От перемены мест слагаемых, даже если слагаются не числа, а чувства…

Банальность — изнанка мудрости.

— Номер вашей машины? — спросил охранник.

— 174-НР-45, - ответил капитан ван Фрассен. — Всестихийник модели «Луч».

Охранник кивнул и подошел к сенсорной панели. Глубокий старик, он двигался медленно, с предельной осторожностью. Словно ждал, что с минуты на минуту в ржавом механизме его тела хрустнет и сломается какая-нибудь важная деталь. Кожа лица и рук, открытых до локтя, чуть-чуть мерцала в сумраке «дежурки» — число допустимых сеансов омоложения этот человек исчерпал. Один из тех, подумал капитан, кто не мыслит себя без работы. Охрана платной городской стоянки — синекура для трудолюбивых старцев. Здесь легко — и гораздо быстрее — справился бы автомат.

Но куда в таком случае девать ветеранов?

— Славная модель, — мосластые пальцы охранника с силой тыкались в сенсоры. Казалось, от напора зависит: дойдет вызов до машины или нет. — Хоть в космос скачи! А, кэпс? Охота в космос, да?

Далеко, в глубине углового ангара, проснулся автопилот капитанского всестихийника. Сейчас, подчиняясь команде, откроются ангарные двери. Еще минут пять, и машина, обработав запрос на маршрут, вырулит к выезду со стоянки. Можно немного поболтать со стариком. Скрасить время дежурства.

Фамильярное обращение «кэпс» кое-что подсказало ван Фрассену.

— Если честно, неохота.

— Командировка? Академия?

— Я в отпуске. Жена, дочь…

— Уважаю. Семья — это правильно. Это по-мужски.

— Неделю как прилетел. Еще и не виделись толком.

— Ничего, кэпс. Реже видят — крепче любят. Я-то знаю…

— Вы где служили?

Старик подбоченился:

— 2-я гвардейская штурмовая. Истребитель «Ловкач».

— Пилот?

— Канонир расчета плазматоров. Дослужился до корпорала.

— Битва при Траббане?

— Было дело…

«Завидуй, сопляк!» — читалось во взгляде охранника.

— Награждены?

— «Звезда Славы». И «Знак за ранение» золотой степени.

Капитан присвистнул. «Золото» давали за утрату конечности или потерю зрения.

— Подлатали, — ухмыльнулся старик. — В лазарете свое дело туго знают. Вырастили лапу, как новенькую. Повезло, что вообще живым вернулся. Сколько наших легло под Траббаном…

Он угрюмо хохотнул и поправился:

— Над Траббаном. Батарею сменить, кэпс?

— Не надо, спасибо, — отказался ван Фрассен. — У меня динамическая гематрица. До конца отпуска хватит.

Тень упала на лицо старика.

— Гематрица? Дрянь-липучка. Вот скажи мне, кэпс, как солдат солдату…

Капитан пожалел, что затеял этот разговор. Шесть гематриц — от пяти со скидкой — он приобрел на Лулле, в энергетическом супермаркете «Шарон и сын». Не слишком патриотично, зато выгода налицо. На таком питании двигун «Луча» тянул, как зверь.

— Чья техника лучшая? Наша, ларгитасская. Чьих патентов в Ойкумене, как дерьма? Опять же наших. Звездолеты-вездеходы, клиники-заводы — везде мы впереди. Неокерамика, металлокварц; плексаноловое литье. Да хоть сушилку для волос возьми, или там маникюрный прибор… Наука! А где она, наука? — здесь, на Ларгитасе…

Охранник погрозил ван Фрассену пальцем.

— И спрошу я тебя, кэпс: доколе? Что же наши короли физики-химии себе думают? На чем наша чудо-техника ездит и летает? На гематрицах? На «гирляндах Шакры»? На вехденских аккумуляторах? Шестеренки, выходит, у нас свои, лучшие, а недолюди нам эти шестеренки крутят. Позор! Стыдоба…

— На своем тоже летаем, — вступился капитан за родину. — Термояд, кавитазмы… Установка Тора-Хаусмана. Вакууматор, наконец. Думаю, в самом скором времени…

Старик вздохнул.

— Вот и я так думал. В скором, значит, времени. Оглянулся: нет его больше, времени. Кончилось. Прошла жизнь. «Звезда Славы» есть, а жизни нет. Огарочек! — пыхтит, коптит… Думаешь, тебе подфартит? Доживешь? А пока, гори оно синим пламенем, на гематрице полетаю. Пусть мне гематр, компьютер двуногий, из задницы энергию достает…

К воротам, сигналя, подъехал «Луч».

— Извините, тороплюсь, — соврал ван Фрассен. — В другой раз…

Забираясь в кабину, он спиной чувствовал осуждающий взгляд охранника. Казалось, не кто иной, как корвет-капитан Теодор ван Фрассен, лично виноват в том, что расы энергетов далеко обошли техноложцев — даже таких просвещенных, как ларгитассцы, — во всем, что касалось производства энергии. Это он, корвет-капитан, в далеком прошлом дал брамайнам и вехденам, вудунам и гематрам совет отказаться от возможностей науки, презреть мощь человеческого разума — и двинуться животным путем эволюции, выращивая способность организма к энергетизации, как звери холодных климатических зон отращивают длинную шерсть и мощный слой подкожного жира. Это он, виновник всего на свете, включая дрейф галактик, большинством голосов постановил на Совете Галактической Лиги считать всех обитателей Ойкумены равными в правах, независимо от гражданства, происхождения и взглядов на прогресс человечества.

Ну и ладно, подумал капитан. Буду виноватым.

Он велел машине закрыть дверь и погрузил руки в рабочую сферу управления, собираясь немедленно взлететь. Зеленый огонек вызова, вспыхнув на блоке коммуникатора, помешал взлету. Кто ищет разговора? Анна-Мария? Ван Фрассен договаривался с женой забрать ее от университета сразу после заседания кафедры, чтобы вдвоем отправиться в «Лебедь». Заседание еще не закончилось. Кто-то из интерната? Проблемы с дочерью?

Я становлюсь невротиком, обругал себя капитан.

— Кто? — спросил он, не спеша принять вызов.

— Вице-адмирал Рейнеке, — приятным голосом ответила информателла. — Дядя вашей жены. Соединить?

Прошлой зимой, в день, когда капитан-лейтенант ван Фрассен стал корвет-капитаном, Рейнеке Кровопийцу тоже повысили в звании, сменив адмиральскую приставку «контр» на «вице». Буквально через месяц новоиспеченный вице-адмирал сдал командование 3-й Локанской эскадрой преемнику — и отбыл на Ларгитас в качестве заместителя начальника академии Генерального штаба.