— Нет. Пусть без меня все решается.

— Хотя бы разок, в виде эксперимента.

— Я не могу брать на себя ответственность за других. Я не бог!

— Она хорошая девочка — моя будущая невестка. Тебе понравится. Если я ее попрошу, она согласится.

— Нет. А вы… Вы — просто чудовище!

— Она даже не поймет, что участвовала в эксперименте. Мы все подготовим.

— Нет! Вы меня не заставите!

Когда я вошла в кабинет, она сидела, мило беседуя за чашкой чая с Блонским. С новой модной стрижкой, похорошевшая и счастливая.

— Лерочка?! — Сердце забухало.

Она повернулась ко мне и удивленно протянула пухлыми блестящими губами:

— Женя? Вот не ожидала тебя здесь увидеть. Сергей Витальевич сказал, что приготовил мне сюрприз к свадьбе.

Мое сердце запрыгало. Лерочка выходит замуж за сына Блонского. Значит, у них с Игорем все?

— Ну, ладно, девочки, я вас одних оставлю, — ласково прокудахтал Блонский и ретировался в подсобку, шепнув мне: — Кепку не забудь.

За нами следил пяток видеокамер. Монитор, обвивавший, как браслет, мое запястье, начал натирать. Я нацепила кепку с электродами.

— Даже не ожидала, что вы знакомы. Так, значит, ты теперь здесь работаешь? Лаборанткой?

Я едва кивнула головой, размешивая хну в плошке.

— А ты, значит, замуж выходишь?

Лерочка нахмурилась.

— Ты так внезапно исчезла. На звонки не отвечала. Игорь…

— Тебя это не касается.

— Да, конечно. Просто я хотела сказать, что ты все правильно сделала. Он говорит, что это было как наваждение. Он и не любил тебя совсем, а порвать не мог. Я понимаю, тебе, конечно, неприятно, что мы с ним…

Кровь ударила мне в голову. Снежные пики вероятных событий вспыхнули над ее головой с такой силой, словно атомная бомба взорвалась над Лерочкой. Счастливые глаза Игоря, рождение детей, первые шаги, тихие семейные обеды, благополучие, новый дом… Болезни, несчастные случаи, пьянство, боль, слезы, неверность…

— Игорь — сын Блонского?

— Ты разве не знала? От первого брака. У него материнская фамилия.

Я присела на стул, не в силах выносить бешеного сияния будущего.

— Прости. Зря я сюда пришла. Если бы знала, что это ты…

— Нет, Лер. — Я удержала ее за руку. — Не уходи. Это и правда как наваждение было.

Что угодно скажу, лишь бы она осталась. Стерва! И она мне смеет говорить, что я правильно сделала! Я сейчас все исправлю. На много лет вперед. Чтобы запомнила, как уводить чужих мужиков!

Качну маятник в обратную сторону. Наверняка получится. Нарисую ей десять, нет, двенадцать проклятий подряд. Глядишь, и семьдесят два благопожелания появятся на моих руках.

Может, та ведьма из подземелья именно так и делала. С чего я взяла, что она всех спасала. Вот еще! Делать ей больше нечего, что ли. Чем я хуже? Почему я должна страдать? В конце концов, я не хотела больше рисовать. Это они меня заставили. Пусть они за это и отвечают. И если я о себе не позабочусь, никто обо мне не позаботится.

Все верну себе с лихвой. И любовь, и нормальную жизнь, и смогу плюнуть на братца и свихнувшегося Блонского. Уеду куда-нибудь. И начну новую, счастливую жизнь, а она пускай расхлебывает свои несчастья за то, что увела Игоря.

Лерочка расслабилась и стала что-то рассказывать о наших общих знакомых из больницы. Я глупо подхихикивала в ответ, готовя ее нежные руки.

И, случайно повернув голову, вдруг увидела свое отражение в стеклянной дверце книжного шкафа. То ли утреннее солнце как-то по-особенному отразилось в оконных рамах, то ли стекло в шкафу было кривым. Меня словно оглушили.

Мое отражение напоминало гигантскую жирную паучиху, с жадностью в глазах, рассматривающую сияние над Лерочкиной головой. Мерзкую, готовую пожрать будущую жизнь.

А как же Игорь?

Его же это тоже коснется. Он меня предал. Сделал мне больно. Но обречь его и Лерочку, их будущих детей на тяжкое, безрадостное существование… Это слишком жестоко. Как я могу так мстить? Я? Боже, насколько же я злобная, низкая тварь! С жестоким, гадким сердцем. А еще когда-то о справедливости думала. О какой справедливости речь, когда я одним махом хотела перечеркнуть жизнь стольких людей. Как те гады, что предлагали избавиться от меня. За одни такие мысли убивать надо.

Я сделала глубокий вдох, фальшиво улыбнулась. Ладно, пусть все будет по справедливости. Нарисую ей равновесие. Шесть к одному, как раньше.

Первый рисунок лег на кожу ровно. Аккуратно. Рука не дрожала совсем, будто только что и не было этой безумной борьбы в моем сердце.

— Красиво, — ахнула Лерочка. — Я так рада, что все-таки пришла.

У меня все внутри похолодело. Знала бы она, что еще минуту назад я сжимала в руках топор, чтобы, как заправский убийца, оттяпать голову ее будущему счастью.

Шесть узоров закудрявились на правой руке. Какое проклятие ей нарисовать?

Разве же это справедливо — вот так хладнокровно выбирать. Забыла, как сама рыдала с ножом в руках, сидя под мойкой на кухне.

Справедливость! Поступай с нами бог по справедливости, никого бы сейчас в живых не было. Не справедливость нужна, а милость. Без нее все загнемся. Ведь защитил меня Блонский когда-то. Дал мне шанс выжить, хоть я его и не заслуживала! Неужели я, глядя в ее лучистые глаза, со спокойной улыбкой смогу вывести горе и жить с этим?

Когда Лерочка ушла, я открыла холодную воду и сунула голову под струю. Вода остужала разгоряченные щеки.

Сил никаких нет. Как долька лимона, выжатая в чай.

Проводив будущую невестку, Блонский вернулся, довольный, насвистывая извечный бравурный марш. Он выключил воду, накинул мне на голову полотенце, не обращая особого внимания на мое состояние.

— Результаты я тебе скажу, Женечка, просто потрясающие. Мы такого не ожидали, и, похоже, Ярослав теперь примерно представляет, что нужно с тобой делать, чтобы отправлять туда. За грань. Ты что такая бледная? Хорошо себя чувствуешь?

Я молчала, зная, что разревусь, как только открою рот. Ясь выглянул из подсобки.

— Доктор… А что это с ней?

— Знаете что, ребятки. Сходите-ка вы куда-нибудь пообедать, — напуганный моей реакцией, сказал Блонский. — Мы и так сегодня продвинулись настолько, что нам последние полгода и не снилось. И не возвращайтесь сегодня. Отдыхайте. Результаты до завтра подождут. Ярослав, купи ей шашлыков или хорошую отбивную, чтобы силы восстановить. И позвони, если что.

Мы с братом сидели в полупустом ресторане и молчали, не зная, о чем говорить. Впервые остались наедине за столько лет. Я без аппетита ковыряла вилкой отбивную, он, расправившись быстренько с порцией пельменей, нервно помешивал ложечкой чай в белой чашке.

— Ясь, у тебя когда-нибудь девушка была? — устало спросила я.

Он смущенно пожал плечами.

— Была одна… Намного старше.

— Ты ее любил?

— Да не особо. Нет, в общем. Она относилась ко мне по-матерински вроде, жалела, что ли. Разве за это можно любить?

— Не знаю. Уроды мы с тобой какие-то получились. Никто нас не любит, и мы с тобой тоже любить не умеем. Знаешь, кто сегодня приходил?

Он кивнул.

— Ничего ты не знаешь. Она моего Игоря увела, замуж теперь выходит, а я… — Я хлюпнула носом. Брат подал мне салфетку, озираясь, не видит ли кто. — Короче, я ей только хорошее нарисовала. В общем, приблизительно завтра в это время у меня еще два ужасных знака появятся.

Его брови поехали вверх.

— И ты никак это не можешь проконтролировать?

Я покачала головой, сморкаясь в салфетку. Знакомый страх, сжавший липкими пальцами мое сердце, никак не желал ослабить хватку.

— Зачем тогда ты это сделала?

— Потому что дура последняя! Потому что люблю Игоря до сих пор. Дурацкой любовью, но люблю. А ради любви можно хоть чем пожертвовать, понял? И всю жизнь страдать. Ты вроде всему учился, а таких элементарных вещей не понимаешь.

— Химические процессы в теле — это одно, — пожал он плечами. — А любовь твоя и все такое — понятия расплывчатые, исчислению и изучению не поддаются, а неприятных эмоций приносят море. Зачем это нужно?