Хоть Шульц и руководил первым этапом операции, но именно он, Дитрих фон Брандт, сумел отыскать этих девок среди ста двадцати отобранных славянок. Теперь их кровь поможет открыть Дверь между мирами. Штандартенфюрер сдержанно улыбнулся, представив, что тогда ждет русских.

Три месяца назад, в Польше, Ордену впервые удалось приоткрыть Дверь. И очень жаль, что у одного идиота из оцепления сдали нервы и он начал стрелять!

Дитрих почесал багровый рубец шрама на правой щеке и задумчиво посмотрел в иллюминатор. Внизу проплывала бескрайняя, ровная, как гладильная доска, выжженная летним августовским солнцем степь. Лишь иногда можно было разглядеть брошенную отступающими русскими разбитую бронетехнику. С высоты полета танки казались не больше спичечного коробка.

Хлопнув ладонью по портфелю, лежащему на коленях, Дитрих вернулся к своим размышлениям. Он подумал о том, что ему, в отличие от Шеллинга, Фихте и Гердера, еще повезло. Тварь, оказавшаяся неуязвимой для немецкого оружия, не стала его добивать, а убежала к ближайшему концентрационному лагерю.

Штандартенфюрер вздрогнул, вспомнив ту картину, которая предстала перед отрядом Ордена, когда они ворвались в лагерь. Никогда раньше фон Брандт не видел столько крови. А вот людей там не было. Ни охраны, ни заключенных. Вообще никого.

Та-тах-тах-тах — в нескольких сантиметрах от головы Дитриха кабину прошила пулеметная очередь. Его не задело, а вот эсэсовцу, сидевшему рядом, не повезло. С глухим стоном он повалился на пол.

— Шмульке, бинты! Вилле, следи за девками! — приказал Дитрих и ринулся в кабину пилотов. — В чем дело?! — отодвинув дверь в сторону, заорал он.

— Русские. Трое, — сквозь зубы процедил один из пилотов.

— Оторвемся?

Пилот лишь дернул головой, но ничего не ответил.

Дитрих щелкнул застежками портфеля. Обычно высокопоставленные чины Третьего рейха носили в таких государственные бумаги, штандартенфюрер же вытащил нож с длинным серповидным лезвием, мерцающим непривычным сапфировым цветом. По клинку скользили темно-синие пятна, то сливаясь друг с другом, то разбиваясь на десятки мелких осколков.

Прикусив губу, Дитрих полоснул ножом по запястью левой руки. Хлынула кровь, но на пол не упало ни капли. Лезвие тут же окрасилось красным, теперь оно стало похоже на язык неведомого зверя, слизывающего живительную влагу.

Штандартенфюрер прошептал несколько слов, но так тихо, что летчики, сидящие в кабине, не разобрали, что именно он сказал. Хотя если бы даже и услышали, то все равно ничего бы не поняли. Язык, на котором говорил Альтимус, считался мертвым.

Три советских самолета, чудом прорвавшихся через немецкие ПВО, заходили на транспортник. Им удалось сбить «Мессершмиты» прикрытия, и теперь у фашиста не оставалось ни единого шанса. Чего бы он ни вез, этот груз никогда не дойдет до Паулюса.

— Твою…! — Все пилоты, сидящие в разных самолетах, выругались одновременно. Туша «Юнкерса», до этого отчетливо видимая в перекрестье прицелов, исчезла! Нет, самолет не был сбит и не упал на землю, он просто растворился в воздухе.

— Летите, — с трудом разлепив посеревшие губы, прохрипел фон Брандт. — У вас есть ровно три минуты. Русские нас не видят.

Он убрал нож, лезвие которого уже приняло свой обычный мерцающий цвет, обратно в портфель и шаркающей походкой вышел из кабины пилотов. Сильно заболела голова, а руку до самого плеча пронзила вспышка боли.

Пошатнувшись, Дитрих чуть не упал, но подоспевший вовремя унтерштурмфюрер успел подхватить его. Барон потерял сознание.

Где-то на улицах Сталинграда

Пехота наступала с двух сторон, под кинжальным огнем перебираясь от укрытия к укрытию. Очень скоро Тохма потерял из виду сержанта и майора.

Бежавший рядом с Иваном боец вдруг нелепо взмахнул руками и опрокинулся навзничь. Тохма притаился за остовом легкового автомобиля и осторожно выглянул, отыскивая взглядом пулеметчиков. До проклятого дома оставалось еще метров сорок, не меньше. Тут же по корпусу машины защелкали пули, так что Иван был вынужден убрать голову.

Оставшиеся метры представляли собой открытое пространство, которое насквозь простреливалось немцами.

Тохма нашарил рукой под гимнастеркой висящий на шее медвежий клык и крепко его сжал. Чуть прикрыв раскосые глаза, он быстро прошептал несколько слов, которым давным-давно его научил дед. Тогда никому бы и в голову не пришло, что наговор остякских шаманов будет произнесен не на охоте в сибирской тайге, а здесь, в городе, на войне.

Иван резко выпрыгнул из-за своего укрытия и выстрелил. Один раз. Всего один выстрел. Из обычной трехлинейки, даже не снайперского варианта.

Боец побежал ко входу в дом. Один из пулеметов замолк, зато второй продолжал яростно стрекотать, захлебываясь очередями. Немец почему-то никак не мог попасть по, казалось бы, легкой цели.

До черного провала входа осталось рукой подать, как вдруг где-то за спиной прогремел мощный взрыв. По каске словно кузнечным молотом ударили. Мир перед глазами закружился, после чего все исчезло.

Тохма не знал, сколько времени пробыл без сознания, но, очнувшись, с изумлением обнаружил, что уже наступила ночь. Опершись на винтовку, солдат с трудом поднялся на ноги. Кружилась голова, а во рту чувствовался солоноватый привкус крови. Подняв руку, он потрогал затылок. Пальцы нащупали небольшую вмятину на каске.

— Камнем зацепило, — решил боец. Прямого попадания осколка или пули каска не держала, рвалась, словно армейская газета, из которой делали самокрутки.

Сглотнув и подавив в себе рвотный позыв, он, стараясь не шуметь, зашел в дом. На первом этаже, кроме трупов двух незнакомых солдат, никого не было. На втором он обнаружил три обезображенных тела. Похоже, немцев забросали гранатами.

Ивану не хватило сил забраться выше. Сильно болела голова, и тошнило. Прислонившись к стене, Тохма простоял несколько минут, пытаясь совладать с головокружением. Затем, глубоко вздохнув, стал спускаться. Нужно было добраться до своих.

Выйдя на улицу, боец огляделся по сторонам. Несмотря на то что стояла глубокая ночь, ближайшие предметы он видел довольно отчетливо. Звезды сияли сегодня удивительно ярко.

Иван побрел прочь от дома. Стоило отойти метров на десять, как ему попался первый убитый. Затем еще один и еще. Тохма начал узнавать знакомые лица. За штурм рота заплатила дорогую цену.

Только сейчас Иван осознал, какая вокруг стоит тишина. Не было слышно ни взрывов бомб, ни гула артиллерийской канонады, ни выстрелов. Вообще никаких звуков, свидетельствующих о том, что где-то идет сражение.

Оглох! — от ужасной догадки бешено застучало сердце, а голова, казалось, готова была разорваться от боли.

Но нет, Тохма слышал звуки своих шагов, хруст каменной крошки под ногами. Значит, со слухом все в порядке. А что тогда случилось?

Впереди, на самой границе видимости, мелькнула чья-то тень.

Немцы! — Тохма, мгновенно забыв про боль, пригнулся, вскинул винтовку и, крадучись, сделал несколько шагов вперед.

Его глазам предстало удивительное зрелище. Переходя от одного убитого к другому и наклоняясь к их лицам, между телами ходила женщина. Одетая в бесформенное черное одеяние, отливающее в лунном свете серебром, она медленно шла, не пропуская ни одного солдата.

Словно почувствовав на себе взгляд Ивана, женщина посмотрела в его сторону. Потом Тохма так и не смог вспомнить ее лицо, в памяти остался лишь серый овал с двумя горящими угольками глаз да длинные распущенные волосы.

— Менгва! — Иван сразу узнал ее. Дед рассказывал ему о них. Злые лесные духи, они ничего не могли сделать живым, но крали души погибших в глухой тайге охотников. Подобным тварям неоткуда было взяться в городе, находящемся в сотнях километрах от ближайшего леса, а вот поди ж ты!

Ее интересовали мертвые, а не живые, и для него она не представляла угрозы. Можно было просто обойти менгву и продолжать поиски своих. Но Тохма не смог так поступить. Души убитых солдат, его товарищей, заслужили покой, и никому не дано было его нарушить.