В 1991 году Дэвид Дойч отметил, что, благодаря многомировой интерпретации, квантовомеханические путешествия во времени никоим образом не угрожают свободе воли. Парадокс дедушки перестает быть таковым, потому что дедушка будет убит (или уже умрет к тому моменту) не в исходной вселенной, а в одной из альтернативных реальностей.

Нам такой выход кажется немного нечестным. Он, конечно же, устраняет парадокс, но при этом говорит нам, что в действительности никакого путешествия во времени не было. Кроме того, мы разделяем мнение ряда физиков — включая Роджера Пенроуза, — которые считают «многомировую» интерпретацию квантовой механики эффективным подходом к ее математическому описанию, но отрицают реальное существование параллельных миров в какой бы то ни было форме. Вот вам аналогия. С помощью математического метода, известного как гармонический анализ, любой периодический звук — например, ноту, сыгранную на кларнете — можно представить в виде суперпозиции «чистых» звуков, которых содержат только одну частоту колебаний. В каком-то смысле чистые звуки образуют последовательность «параллельных нот», которые вместе создают настоящее звучание. Однако же никто не станет утверждать, будто из сказанного следует существование аналогичной последовательности параллельных кларнетов, каждый из которых воспроизводит соответствующую чистую ноту. Математическое представление не обязательно должно соответствовать какому-то физическому явлению.

А как же настоящие парадоксы путешествий во времени, без всяких глупостей про параллельные миры? Теория относительности, в которой подобные вопросы возникают наиболее естественным образом, предлагает интересный способ решения. В ситуации, допускающей возможность парадокса, выбор адекватного решения происходит автоматически.

В данном случае стандартный мысленный эксперимент состоит в том, чтобы отправить в червоточину бильярдный шар — так, чтобы он оказался в собственном прошлом. Подобрав начальные условия, можно направить шар таким образом, что на выходе он столкнется (столкнулся) со своей копией из прошлого, отклонит ее в сторону, и та пролетит мимо червоточины. Это менее жестокая форма парадокса дедушки. Для физика вопрос состоит в следующем: можем ли мы реализовать такие условия в действительности. Нам пришлось бы сделать это до создания машины времени, а затем построить машину и выяснить, как физическая система поведет себя на самом деле.

Оказывается, что обычные законы физики делают вполне однозначный выбор в пользу логически непротиворечивого поведения — во всяком случае, это справедливо в отношении простейшей математической модели, описывающей подобную ситуацию. Нельзя просто взять и выстрелить бильярдным шаром в уже существующую систему, поскольку такой действие подразумевает вмешательство человека, или «свободу воли», а ее связь с законами физики носит спорный характер. Если предоставить бильярдный шар самому себе, он будет двигаться вдоль траектории, исключающей логические противоречия. Мы пока не знаем, остается ли этот результат справедливым в более общих обстоятельствах, но это вполне возможно.

Все это, конечно, прекрасно, но вопрос о свободе воли остается открытым. Приведенное объяснение следует духу детерминизма и справедливо в отношении идеальных физических систем наподобие бильярдных шаров. Возможно, человеческий разум также является детерминированной системой (чтобы избежать лишних сложностей, мы закроем глаза на квантовые эффекты). И то, что мы предпочитаем считать свободой выбора на самом деле может оказаться ощущением, возникающим в тот момент, когда наш детерминированный мозг принимает единственно возможное решение. Возможно, что свобода воли — это «квалиа» принятия решений, яркое ощущение, подобное насыщенному цветовому образу, который мы видим, когда смотрим на красный цветок[50]. Пока что физика не в состоянии объяснить, как возникают подобные ощущения. Поэтому в обсуждениях вероятных временных парадоксов последствия свободы воли обычно не принимают во внимание.

Звучит вполне разумно, но есть одно «но». В рамках физики все обсуждения машин времени сводятся к тому, могут ли люди создать подходящую деформацию пространства-времени. «Возьмите черную дыру, соедините ее с белой.» Если точнее, речь идет о том, что люди сами делают выбор или решают в пользу того, чтобы построить такую машину. В детерминированном мире есть только два варианта: либо людям с самого начала суждено построить машину времени, и в таком случае «построить» — не слишком подходящее слово, либо машина времени собирается сама, а мы просто выясняем форму окружающей нас Вселенной. Эта ситуация напоминает вращающуюся вселенную Геделя: либо вы в ней находитесь, либо нет, и вам не приходится что-либо менять. Воплотить машину времени в реальность можно только при условии, что она с самого начала неявным образом присутствовала в будущем нашей Вселенной.

Стандартная точка зрения физики имеет смысл только в том мире, где люди обладают свободой воли и способны по собственному желанию делать выбор: строить машину времени или же нет. Таким образом, физика — уже не в первый раз — заняла две противоречащих друг другу позиции в отношении различных аспектов одного и того же вопроса, и, как результат, запуталась в своих философских штанах.

Несмотря на все замысловатые теории, суровая правда жизни состоит в том, что мы до сих пор не имеем ни малейшего представления о том, как построить рабочую машину времени. Неуклюжие и энергозатратные устройства реальной физики — это лишь жалкое подобие элегантной машины из романа Уэллса, в котором ее прототип описан как «Искусно сделанный блестящий металлический предмет немного больше маленьких настольных часов. Он был сделан из слоновой кости и какого-то прозрачного, как хрусталь, вещества»[51].

Впереди нас ждут новые исследования.

Возможно, оно и к лучшему.

После работы плотник рассказал своим приятелям в пабе об одном удивительном случае:

«… так вот, я уже почти закончил, и тут по лестнице спускается этот парень и говорит: прошу прощения, сэр, но я, с вашего позволения, хотел бы осмотреть эту переборку. А я говорю, что с ней все в порядке и вообще это отличное дерево. А он отвечает: конечно, конечно, но мне все-таки нужно кое-что проверить. Достает из кармана какую-то бумажку, внимательно читает и говорит, что в древесине могли завестись какие-то редкие тропические черви, и хотя снаружи это незаметно, они могли так изъесть корабль изнутри, что в море он наберет слишком много воды и на Мадейре его, скорее всего, придется ставить на ремонт — как-то так. Ну, я ответил, что сейчас этим займусь, ударил своим молотком по переборке, а она просто, блин, взяла и треснула пополам. Я бы мог поклясться, что это была отличная древесина. Там везде были маленькие червячки».

«Забавно, что ты об этом вспомнил», — сказал мужчина напротив. — «Один из них подошел ко мне во время работы, чтобы посмотреть на мои медные гвозди. Ну, так вот, берет он нож, соскабливает медь с одного гвоздя, а под ней — паршивое железо! Полдня работы впустую! Ума не приложу, как он узнал. Снабженец клялся, что вся партия была медной, когда он ее отправлял — так Том сказал».

«Ха», — отозвался третий. — «Один подошел ко мне и спросил, что я буду делать, если гигантский кальмар утянет корабль под воду. А я сказал, что ничего, потому что в это время, как пить дать, буду в Портсмуте». Он осушил свою кружку. «Но, черт, дотошные они все-таки, эти инспекторы».

«Ага», — задумчиво ответил первый. — «Все-то им надо предусмотреть.»

«Мне всегда казалось, что гусь — неудобная птица», — сказал Наверн Чудакулли, разрезая гуся на порции. — «Для одного многовато, но для двоих уже мало». Он протянул вилку. «Кто-нибудь еще хочет? Ринсвинд, пусть официант принесет еще устриц, ладно? Что говорите, джентльмены? Еще шесть дюжин? Даешь пир горой, а? Хахаха…»