Есть удивительный пример обратного утверждения, который имеет куда больше смысла чем в случае с Дюма. «Машина Времени» Герберта Уэллса, как мы уже сказали, является абсолютной классикой путешествий и показывает нам огромную панораму от доисторического общества до социальных последствий капитализма, который критиковал социалист Уэллс. Затем остывающее солнце, оставшиеся на пляже после Всемирного потопа крабы. чудесно. Но современное продолжение «Корабли времени», написанное Стивеном Бекстером, демонстрирует нам насколько умны могут быть морлоки, и как в самом деле Путешественник может быть увлечён невинной и несколько глупой девочкой из будущего (отголосок керроловской Алисы).

Подобно историческому роману, который помещает всё сексуальное и низменное в богатую палитру истории. Такие литературные опыты добавляют к истории вкуса и цвета, совсем так же, как продемонстрировал Дамасио, мы поступаем с собственным воспоминаниями. Удовольствие, которое нам доставляет такие опыты, показывает как наш человеческий ум воспринимает историю: в общем и целом без оттенков, но в частностях с теми оттенками, которыми мы окрашиваем наши собственные воспоминания. Так что исторический роман это просто романтичная картина небольших интересных любовных линий, чья причинно-следственная связь может повлиять на общую картину, но не делает этого.

Тогда не значит ли это что время лечит любые изменения или что все эти озорные бабочки несут полную ответственность за падение империй?

Здесь вымышленные условности перестают соответствовать реальному миру. С точки зрения волшебников, время Круглого Мира это одномерная последовательность, которую для них доступна в двух измерениях, подобно книге. По повествовательным причинам мы вынуждены изобразить все это именно так, из за того наш мозг находит подходящими все эти тонкие нити причинности исторических историй. В выдуманном контексте у нас не так уж много вариантов. Однако здесь мы хотим поразмыслить о природе причинности и свободе воли в «реальной» вселенной где, как мы уже выяснили в течении всей серии «Науки Плоского Мира», нет рассказия. В этом контексте мы должны понять, что простой образ истории Круглого Мира это обман. Штаны Времени тоже действуют как подходящая история, но в качестве подлинной физики они тоже являются обманом: одно событие не может вытолкнуть вас из одной штанины в другую. А что хуже всего вы не можете знать, что такое событие произошло. Если вам интересно, это всё-таки мир. И он не знает слова «если».

Но ничего не мешает нам при помощи всех этих «а что если..» (которые по своей сути являются выдумками, а не фактами) размышлять об истории. Наш ум не прекратит задаваться вопросы о том, что может произойти если, скажем, Линкольн выживет… Но в реальном мире он не выжил, и мы не можем запустить вариант где он выжил в реальном мире, а только в своём воображении.

Именно с этой трудностью сталкивается наука. К примеру, главная проблема в тестировании медицинских препаратов заключается в том, что мы не можем одновременно дать и не дать лекарство миссис Джонс, а затем сравнить результаты. Мы можем сделать это последовательно, но тогда второе лекарство (плацебо или само лекарство) получит совсем другая миссис Джонс, которая приняла первое лекарство. Так что исследователи имеют довольно большую группу, в которой некоторым сначала дают плацебо, а другим сначала лекарство. И кроме того некоторым они дают в обоих случаях плацебо, а ещё некоторым всегда лекарство.

Вот что делают в нашем понимании истории о путешествиях во времени — проводят такие же тесты: «Что бы случилось, если бы Леонардо действительно увидел действующую подводную лодку?», или, что то же самое, «Видел ли Леонардо действующую подводную лодку?» В «Науке Плоского Мира» и еще подробнее в «Науке Плоского Мира II» мы задавались вопросом: имеют ли выдуманные нами истории какое-то связное объяснение, к примеру, «зло», персонификацией которого во второй книге стали эльфы? В какой степени эти понятия, эти идеи относятся к реальным законам реального мира? Сейчас мы утверждаем, что не можем знать, является ли какой-нибудь из полученных нами ответов полезным; мы даже не знаем, был ли ответ ответом. Вот почему Деннетовский взгляд на свободу воли единственный не попадает под сомнения. Он позволяет нам избежать некоторые незначительные моменты в неизбежном будущем.

Когда мы смотрим на то, что изменили этим актом свободной воли, нам это кажется таким же обычным, как и все остальное — и если вселенная в каком-то смысле определена заранее, то определенно именно в этом. Вспомните об Одиссее, чей корабль не смогли заманить сирены. Его люди не могли их слышать. Он мог, но, будучи привязанным к мачте, не мог управлять кораблем. Поэтому Одиссей с командой и прошли через этот один из самых необычных путей. В некотором смысле, конечно, любой морской путь уникален — как уникальна каждая раздача в покере; однако путешествие Одиссея совершенно неповторимо, так же как четыре карты одной масти у каждого игрока. Возвращаясь к истории: можем ли мы найти такие уникальные путешествия, события и происшествия, которые точно являются следствием свободного выбора?

Тогда что такое причинная связь? После идей Дамасио мы склонны думать, что историю двигают большие события, этакие «опорные точки». Однако мы заблуждаемся, считая, что для создания большого события необходима большая причина. На самом деле это не так (бабочки!), но есть одна проблема: как выбрать нужное изменение, какую бабочку? Всегда есть миллионы новых бабочек, несущих изменения в тринадцатом знаке после запятой, невидимых, пока не станет заметно их влияние.

Такова и реальная история: любая причина разбирается на огромное число мельчайших событий, складывающихся вместе. Вот почему Чудакулли заставил стольких волшебников делать множество обычных вещей только для того, чтобы Происхождение было написано.

Мы оправдываем такие причинности лишь в ретроспективе — история не знает, где она произошла. Так что изменение прошлого создает фон для будущего, но не цепь событий, и вот как должны работать волшебники, именно поэтому тысячи их изменяют незначительные вещи в Викторианской истории, вместо того чтобы, скажем, убить королеву Викторию. Любой человек Викторианской эпохи, особенно если это хорошо обученная няня, то же самое скажет о вашей собственной истории: сердце должно быть чистым, в то время как намерения должны быть трудноуловимы.

ЧАРЛЬЗ ДАРВИН сидел на покрытом травой береге. Между цветов жужжали три вида пчелы, а над головой махали крыльями Hirundo rustica, налетевшие после Ephemeroptera.

Его мысли были глубокими, как бывает глубока человеческая мысль, когда мозг ни о чем не задумывается, однако были и такие: «этот берег удивительно сложен; здесь должна водиться рыба на обед; у меня болит горло; надеюсь, больше не будет ни единого письма об усоногих; сыпь, похоже, усиливается; какое странное жужжание; неужели я и вправду видел призрака?; гомеопатия превзошла все рамки здравого смысла; мне придется выяснить, где находятся яичники у филосомы, жужжание действительно очень громкое…

Что-то вроде желто-коричневого дыма вылетело из дыры в береге в нескольких ярдах от него, и превратилось в облако разъяренных Vespula vulgaris. Оно направилось в сторону застывшего от ужаса Дарвина.

— Идите сюда, тупые осы!

Дарвин вытаращил глаза.

Эта миссия была трудным решением для Ринсвинда, когда его посвятили в план спасения Дарвина от ос. С самого начала было ясно, что Дарвин его заметит, так как при невидимости его не увидят осы. Поэтому он отправился на задание с двумя ведрами теплого варенья, наряженный в розовую пачку, с кислотно-зеленым париком на голове и красным носом, справедливо полагая, что (а) — Дарвин не поверит, что взаправду видел его, и (б) — он в любом случае никому об этом не расскажет…

Дарвин наблюдал, как призрак пробегает поля. Это было довольно необычно. Никогда он еще не видел рой ос, ведущих себя подобным образом.