Потребовалось ещё два важных шага и 125 лет чтобы полностью оформилось то, что Торстон называет «современным» паровым двигателем. Первым был переход от специализированных, узконаправленных механизмов к многоцелевым. Вторым было увеличение КПД двигателя.
Переход к многоцелевым паровым двигателям был осуществлён Томасом Ньюкоменом, кузнецом по профессии, который представил совершенно новый вид двигателя — «атмосферный паровой двигатель». Предыдущие двигатели были эффективным сочетанием в одном аппарате паровых поршней и насоса. Ньюкомен разделил эти компоненты и добавил отдельный котёл и конденсатор в качестве компенсации. Поршень двигался вверх-вниз подобно кивающему головой ослику, тем самым двигая трос, который мог быть соединён. со всем чем угодно. Ещё один инженер, которого следует здесь упомянуть, это Джон Смитон, который масштабировал устройство Ньюкомена до более крупных размеров.
И вот наконец, мы и добрались до Джеймса Уатта. Какой бы славы он не заслужил, ясно что его слава зиждиться на плечах множества атлантов. Даже если он и смог бы изобрести паровой двигатель сам, но всё дело в том, что он этого не делал. Его дед был математиком (похоже что в истории развития парового двигателя было много математиков) и Уатт унаследовал его способности. Он проводил множество экспериментов и делал количественные измерения, что само по себе было относительно новой идеей. Он выяснил, как тепло передается через различные детали двигателя и сколько потребуется угля, чтобы вскипятить заданной количество воды. И он понял, что ключ к увеличению эффективности лежит в контроле над ненужными потерями тепла. Больше всего потерь происходило в цилиндре, в котором двигает поршень, температура которого постоянно меняется. Уатт понял, что температура цилиндра должна равняться температуре входящего в него пара — но как можно такого добиться? Ответ на который он случайна наткнулся был прост и изящен: Я собрался на прогулку в погожий субботний день. Я дошёл до конца Шерлот-стрит и прошёл мимо старой прачечной. В этот момент я думал над машиной и подошёл к дому пастуха, когда у меня возникла мысль о том, что поскольку пар является упругим телом, то он стремится заполнить вакуум, и если сделать соединение между цилиндром и устройством выхлопа, то он будет стремится в него и где сможет конденсироваться, не остужая цилиндр. Не успел я дойти до Гольфхауза, как у меня уже сложилось полное представление.
Придумать такое было очень просто — охлаждать пар не в цилиндре, а где-нибудь ещё. Кроме того это настолько улучшило эффективность машины, что в течении следующих нескольких лет, единственные паровые двигатели, которые хотели устанавливать, были паровые двигатели Уатта и его финансового партнёра Болтона. Двигатели Болтна-и-Уатта монополизировали рынок. Их конструкция не претерпела значительных изменений и улучшений. Или, если быть точнее, поздние «улучшения» вытеснил двигатель совершенно другой конструкции, где в качестве топлива использовался уголь или нефть. Паровой двигатель достиг вершины своей эволюции и был вытеснен, по сути совершенно новым типом двигателя.
В ретроспективе, эпоха паровых двигателей наступила во времена Сэйвери, когда способность создавать практичные машины совпала с подлинной в них потребностью и индустрией, которая могла за них заплатить и в результате получить больше прибыли. Добавьте к этому трезвый взгляд бизнесмена, способного оценивать ситуацию, использовать её с выгодой а так же привлечь инвесторов и сдвинуть идею с мёртвой точки, и в результате паровой двигатель заработает как. поезд.
Как ни странно, прежде чем большинство людей осознало наступление эпохи парового двигателя, она уже закончилась, и в результате остался один победитель. Другие конкуренты остались за бортом. Вот почему Уатт досталось столь много славы и почему в конечном счёте он её заслуживает. Он так же заслуживает уважения за свои систематические количественные эксперименты, внимание к самой теории парового двигателя и разработки его концепции, но не как его изобретатель.
И уж, конечно не за то, что будучи ребёнком наблюдал за кипящим чайником.
Краткая история развития парового двигателя Болтона-и-Уатта по существу является эволюционной: выживала наиболее приспособленная конструкция, а все остальные были вытеснены и исчезли из истории. А это вновь возвращает нас к Дарвину и теории естественного отбора. Викторианская эпоха была «эпохой витающих в воздухе идей» для теории эволюции. Дарвин был один из многих, кто осознал изменчивость видов. Действительно ли он заслуживает своей славы? Был ли он, подобно Уатту, тем кто довёл теорию до совершенства? Или он сыграл скорее новаторскую роль?
Во введении к «Происхождению Видов» Дарвин упоминает нескольких своих предшественников. Так что он определённо не пытался присвоить себе чужую славу. Если конечно вы не разделяете точку зрения Макиавелли на то, что отдавать должное другим просто подлый способ осуждения их скупой похвалой. Предшественник, которого он не упомянул, возможно был самым интересным — это был его собственный дед, Эразм Дарвин. Возможно Чарльз полагал, что упоминать Эразма было бы слишком идиотским поступком, тем более что они были родственниками.
Эразм был знаком с Джеймсом Уаттом и вполне мог оказать помощь в продвижении его парового двигателя. Они оба были членами Лунного Общества, организации, объединяющей технократов Бирмингема. Другим был Джозайя Уэджвуд, дедушка Дарвина и основатель известного керамического завода. «Лунатики» собирались раз в месяц во время полнолуния, не по языческим или мистическим причинам, и не потому что были оборотнями, а для того чтобы лучше видеть дорогу, когда возвращались домой после обильной трапезы и принятия горячительных напитков.
Эразм будучи врачом, так же был неплохим механиком и изобрёл новый рулевой механизм для вагонеток, горизонтальную мельницу для измельчения пигментов Джозайи, и машину, которая могла прочесть Отче Наш или десять заповедей. Когда беспорядки 1791 года против «философов» (учёных) и во славу «Церкви и Короля» положили конец Лунному Обществу, Эразм как раз дописывал последние строки книги. Она называлась «Зоономия» и в ней говорилось об эволюции.
Однако не о механизме естественного отбора о котором писал Чарльз. Эразм в действительности не описывал этот механизм. Он просто сказал, что механизмы могут меняться. Все растения и животные, полагал Эразм, возникли из живых «крупиц». Они должны были меняться, иначе так бы остались крупицами. Принимая во внимание концепцию Лайеля о тёмном времени, Эразм утверждал что, «В течении всего периода времени, с момента образования Земли, возможно за миллионы лет до начала истории человечества, было бы слишком смело представить, что все теплокровные животные возникли из одной живой крупицы, которая первым делом получила животное начало со способностью приобретать новые части тела и предрасположенности, движимое раздражениями, ощущениями, желаниями и ассоциациями, и таким образом обладающее способностью к улучшению посредством своей внутренней деятельности и передачи этих улучшений посредством производства потомства. Мир бесконечен!» И если это звучит по Ламаркиански, то это потому что так оно и есть. Жан-Батист Ламарк верил, что живые организмы могут наследовать приобретённые черты своих предков, то есть, если скажем, кузнец приобретал большие сильные руки, годами добросовестно работая в своей кузне, то его дети унаследуют такие же руки, не выполняя никакой тяжёлой работой. В той мере в которой Эразм предугадывал механизм наследственности, он больше напоминал механизм Ламарка. Это не помешало сделать ему несколько важных выводов, не все из которых были оригинальны. В частности, он представлял себе человека в виде улучшенного потомка животных, а не как отдельную форму в акте творения. Его внук полагал так же, и поэтому он назвал свою последнюю книгу об эволюции человека «Происхождение человека». Очень правильно и по-научному. Однако Чудакулли был прав. Для хорошего пиара лучше подошло бы «Восхождение».
