Она вставила диск обратно, нажала кнопку, и зазвучала музыка. Это были песенки из оперетт. Легар, Штраус. Но голос… Он был таким неземным, таким сладостным… идеальной высоты и так непохожий на другие… волшебный голос, от которого по телу шли мурашки.

«Чарующий голос, —думала она , — слишком сладкий для нацистов… Но можно подумать, что чудовища должны слушать безобразную музыку».

Слушал ли эти мелодии дедушка, когда он… умер? Но проигрыватель не был включен, когда она вошла в квартиру. Или, может быть, кто-то выключил ее? Фам? Полиция? Конечно, это уже было неважно. Важно было то, что дед мертв, дед ушел от нее навсегда.

В голове завертелся калейдоскоп воспоминаний. Их так много. Она смеялась над смешными, улыбалась добрым и плакала. Она заново переживала свою жизнь с дедом… Все счастье и все печали прошли перед ней за одну ночь.

Незадолго перед рассветом она задремала на кровати деда.

Ее разбудил яркий свет, лившийся в эркерные окна. Снаружи пробивались звуки города: гудки машин, сирены, громкие очереди рэпа, вылетавшие из проносившихся машин. Какое-то мгновение она не могла понять, что с ней. Ей снился дедушка. Он сидел, покуривая свою любимую сигару «Монте-Касино», на вращающемся кресле прямо вот здесь, в этой комнате, и загадочно намекал, что откопал что-то для биографии Лили Шнайдер.

Сигара!

Она рывком села, сон мгновенно слетел.

Конечно! Как она не подумала об этом раньше! Сигара — вот доказательство, что это не самоубийство. Полиции придется ее выслушать и начать расследование.

Потому что дедушка почти не курил. Он позволял себе насладиться хорошей сигарой только в особых случаях — когда что-либо приводило его в исключительно хорошее настроение. Фам убирал квартиру в тот день, когда дед с Сэмми ходили в оперу, иными словами, он убирал именно в тот день, когда дед якобы покончил с собой. А Фам был сверхаккуратный человек. Дед курил сигару уже после того, как Фам ушел — от двенадцати до двадцати четырех часов, до смерти.

Сигара свидетельствует о том, что он был в исключительно хорошем настроении… а люди, которые находятся в исключительно хорошем настроении, не затягивают у себя на шее пояс, чтобы повеситься!

Возбужденная, она решила идти в полицию.

Она посмотрела на часы. Начало восьмого.

Стефани встала и потянулась. Она ощущала себя разбитой, к тому же вспомнила, что не переодевалась со вчерашнего утра. Надо срочно привести себя в порядок.

Она пошла в свою старую розовую спальню, где хранилась одежда на все случаи жизни, приняла душ в ванной, которая когда-то была ее. И сразу же почувствовала себя бодрее. Достала из шкафа белую блузку, длинную красную плиссированную юбку, которая подходила к пиджаку с плиссированной спинкой, и черные туфли на среднем каблуке. Весь макияж занял у нее несколько минут.

Крепкий кофе окончательно разогнал остатки сна. Покормив Уальдо и наполнив его поилку, она отправилась в полицию.

Утренний воздух бодрил, в каждом ее шаге чувствовалась решительность. Она не может вернуть деда, но она, черт возьми, в состоянии сделать другое. «Я сделаю так, чтобы смерть деда не списали на самоубийство».

Она резко остановилась.

Если это не самоубийство, тогда…Она почувствовала озноб. Возможно ли это? Хладнокровное убийство?

И еще одна мысль пронзила ее мозг.

Он выведывал чужие секреты, совал нос в жизнь разных людей. Он исследовал изнанку жизни с усердием ищейки, вынюхивал и раскапывал тщательно спрятанные тайны. Всегда раскапывал, раскапывал, раскапывал. А когда он докапывался до беспощадного дна, он садился и описывал эти тайны в своих книгах.

Раскрытие тайн рождает врагов.

Потрясенная, она продолжала свой путь. Мысли метались во всех направлениях.

Но кто?

Зачем?

И за что?За то, чем он занимался в последнее время, или за то, что нашел и описал раньше? Она была уверена, что в одной из его книг найдет разгадку. Но в какой?

Стефани ускорила шаги. Она сделает все возможное и невозможное, чтобы выяснить это.

6 Ильха-да-Борболета, Бразилия — Нью-Йорк

В Южном полушарии времена года — в зеркальном отображении. Когда в верхней части земного шара зима, внизу — лето. Но и там, и здесь названия времен года одинаковы. По-португальски «май» будет «Maio», просто он выпадает на позднюю осень.

В тот осенний день температура в Рио-де-Жанейро поднялась до семидесяти пяти градусов по Фаренгейту, и поток едва одетых охотников за солнцем хлынул на два всемирно известных пляжа — Ипанема и Копакабана, а также на двадцать один менее известный, чтобы вобрать в себя побольше солнечных лучей и продемонстрировать молодую бронзовую плоть. Для юных и беззаботных рак кожи — это что-то уж очень абстрактное.

В ста морских милях к северо-востоку от Рио все было совершенно по-другому. Хотя на острове Ильха-да-Борболета (частное владение) температура поднимается до семидесяти шести градусов, его белые пляжи свободны от искателей солнца. Для хозяина острова и его красавицы-жены прямые солнечные лучи как чума.

Если и существует в мире Остров Фантазии, тогда это, конечно, Ильха-да-Борболета. Щедрая тропическая растительность, покрывающая семь квадратных миль его пологих холмов из вулканических пород, была тщательно прорежена и содержалась в идеальном порядке. Поблескивающие зеленым глянцем растения никогда не гнили, и потому здесь не было столь свойственного тропикам запаха разложения. Тщательно подстриженные газоны напоминали мягкое одеяло. Экзотические образцы пальм и редких тропических цветов всех возможных разновидностей произрастали и цвели в великом изобилии.

Квинта Санта Анастасио, бело-голубой палаццо, был построен каучуковым бароном в девятнадцатом веке. Затейливые португальские изразцы, покрывавшие стены снаружи, прекрасно выдержали полтора столетия, а терракотовые крыши были тщательно реставрированы.

Ильха-да-Борболета принадлежал Эрнесто де Вейге, миллиардеру-затворнику, одному из трех — если верить прессе — самых богатых людей в мире.

Система безопасности на острове внушала почтение — только такую и приличествовало иметь человеку с миллиардным состоянием. Побережье круглосуточно патрулировал катер, оснащенный прожекторами, сверхсовременными радарами и вооружением; на суше тоже все двадцать четыре часа несли дежурство несколько бригад вооруженных охранников со специально обученными собаками.

На остров можно было попасть только самолетом, вертолетом или прибыть на яхте. У Эрнесто де Вейги были все эти средства передвижения, и не по одному.

Он сидел в тени веранды, высокий, мощный человек неопределенного возраста, в белой хлопчатобумажной рубашке с короткими рукавами и в темных брюках. Вокруг шеи повязан желтый шелковый шарф. Он сидел лицом к открытой части веранды, чтобы можно было наслаждаться открывавшимся видом. И действительно, время от времени он отрывал взгляд от плетеного стола, на котором стоял свежеприготовленный овощной сок и были разложены принадлежности коллекционера бабочек, и смотрел вдаль — поверх каскадов вьющейся лозы, цветов и остроконечных пальмовых листьев — на прекрасно ухоженные земли.

Гигантские облака бабочек, облепивших кустарник, посвечивали яркими радужными красками. Вокруг лениво гудели насекомые.

Он рассматривал бриллиантово-жемчужно-зеленую с черным бабочку. Ее желтое тело было зажато пинцетом, но она была еще жива, ее крылья трепетали в яростной попытке освободиться.

Он поднял бабочку.

— Вы знаете, что это такое? — спросил он по-английски с португальским акцентом.

— Конечно, сеньор, — ответил Валерио, отставной полковник армии США, стоявший в стороне в положении «вольно». — Это бабочка.

Де Вейга покачал головой и улыбнулся.

— Нет, нет и нет, полковник. Это не просто бабочка! Это Орнитоптера приамус! Она обитает на Малуккских островах, на побережье Новой Гвинеи и в Северной Австралии. А теперь она здесь! Красивая, не правда ли? В моей коллекции это первый самец такого вида. Обратите внимание на желтые пятна — вот эти, — кончиком пальца он указал на пятна. — Они очень напоминают пятна самки Орнитоптера Виктория. Краски бабочек, — добавил он, — являются результатом их способности превращать свои выделения в чистый пигмент. Завораживающе, не правда ли?