У Стефани закружилась голова. Мгновенно вернулись все ее подозрения насчет рассерженных и потревоженных источников информации.

— Мисс Мерлин? Вы слушаете?

Она вцепилась в трубку с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Да, — выдавила она.

— И еще одна вещь. — Он явно колебался.

— Что именно?

— Мне все равно, что пишут в газетах. У вашего дедушки не было никаких оснований для самоубийства, мисс Мерлин. Никаких вообще. Учитывая то, что я для него приготовил.

— А если мой дед не совершал самоубийства? — Она прошептала эти слова. — Тогда как это называется, то, что произошло с ним?

Его голос стал тише.

— Думаю, вы уже знаете ответ на ваш вопрос, мисс Мерлин.

Стефани глубоко вздохнула. Не она ли сама выразила это мнение в полиции всего три дня назад? Но теперь, когда человек, которого она слышит впервые в жизни, облекает ее подозрения в слова, она испытывала такое чувство, как будто у нее в ране поворачивали нож.

Она быстро прикинула. С утра ей надо заехать в свою квартиру, оставить там Уальдо и разобрать почту.

— Давайте договоримся так, мистер Пепперберг. Мне с утра надо быть в центре, там есть такое бистро, называется «На уголке». Это в треугольнике, где соединяются Восьмая авеню, Западная Четвертая и Джейн-стрит. Вы сможете его найти?

Она выбрала это место инстинктивно. «Я встречусь с ним на нейтральной территории, —думала она . — В окружении людей. Береженого Бог бережет…»

— Бистро «На уголке», — повторил он. — Я буду вас там ждать, мисс Мерлин.

— Ну, допустим, около полудня?

— То есть около двенадцати.

Стефани медленно повесила трубку. Несколько минут она стояла на месте, обхватив себя руками, наморщив в задумчивости лоб. Действительно ли Алан Пепперберг знал что-то, чего не знала она?

«Преследование дикого гуся, —предупредила она саму себя . — Скорее всего, этим все и ограничится. Лучше ни на что особенно не надеяться. Насколько я понимаю, он может и вообще не прийти».

Широкая, оживленная Парк-авеню напоминала о Парижских бульварах. По обеим сторонам ее расположились самые дорогие жилые дома в мире, гнездо богатейших, старейших и влиятельнейших семей Нью-Йорка. И конечно, не случайно здесь разместились и самые старые, престижные и респектабельные клубы. Основанный сто пятьдесят четыре года назад, очень спокойный, неброский, очень консервативный и ужасно, ужасно снобистский Юнион-клуб является их дедушкой.

В тот вечер без четверти шесть Томас Эндрю Честерфилд Третий находился в доступной отнюдь не для всех посетителей клуба Южной комнате, где он принимал Теодора Халлингби, президента одной из крупнейших телекомпаний, которую он пытался заполучить в клиенты «Хатауэй, Муни, Бухсаум, Честерфилд и Гардини». Чтобы подмаслить процесс, Честерфилд вскрыл бутылку столетнего арманьяка из своего личного отделения в клубном погребе.

Он собственноручно разлил его по огромным бокалам, не доверяя официанту восьмисотдолларовый сосуд.

— Я хранил образец этого разлива долгие годы, — улыбаясь, сказал он Халлингби. — По-моему, сейчас самое время посмотреть, насколько эта жидкость выдержана, а?

Халлингби исполнил ритуал взбалтывания, нюханья и отхлебывания. Затем он откинулся назад. Его лицо было розовым. Он явно сумел оценить достоинства напитка.

— О, — пробормотал он с одобрением, — превосходно, превосходно.

— Старше меня, — ухмыльнулся Честерфилд. Халлингби с легкой завистью огляделся.

— Вы знаете, мне вроде здесь нравится. — Он старался придать своему голосу безразличие. — И долго нужно ожидать своей очереди, чтобы быть принятым в члены этого клуба?

Честерфилд поднял на него глаза.

— Ну в общем, очередь — не такая уж большая проблема. Если, — добавил он мягко, — если вы правильно выберете члена клуба, который даст вам рекомендацию.

Ну вот. Соблазняющая приманка насажена.

— Неужели? — спросил Халлингби, поднимая свой бокал к свету, чтобы посмотреть на янтарную жидкость.

Честерфилд кивнул.

— Если вам интересно осмотреть клуб, можем совершить небольшую экскурсию.

— Гм… — произнес Халлингби неопределенно, не желая обнаруживать своего интереса. Он сделал еще глоток и вдохнул аромат, поднимавшийся из узкого отверстия бокала, наполнивший его чувством приобщенности к миру избранных. — Когда-нибудь воспользуюсь вашим предложением. Вполне возможно.

Им обоим можно было уже не делать никаких усилий. Оба все прекрасно понимали. Честерфилд рекомендует Халлингби в члены клуба, а Халлингби отваливает Честерфилду ведение дел своей компании.

Официант подошел к столу и тихонько кашлянул.

— Мистер Честерфилд, сэр?

Честерфилд поднял глаза.

— Вас просят к телефону. Там говорят, что это срочно.

«Черт! —подумал Честерфилд . — Меня прерывают в тот момент, когда одно из самых важных дел, которые я когда-либо перехватывал, уже почти в кармане».Но он постарался ничем не выдать своих эмоций.

— Отлично, — бросил он. — Я поговорю здесь. Дождавшись, пока официант уйдет, он нажал кнопку «разговор».

— Честерфилд слушает, — произнес он ровным тоном.

Сначала было молчание, а затем раздался этот бесполый шепот, вселявший в него ужас.

— Я только что еще раз просматривал тот фильм, в котором главную роль играет ваш сын, мистер Честерфилд, — начал голос. — Должен вам сказать, качество записи просто превосходное.

Внутри у Честерфилда все похолодело. На какое-то мгновение сердце остановилось. Потом, когда оно бешено запрыгало в груди, он поборол желание вытереть мгновенно вспотевший лоб. И только недоуменный взгляд Халлингби заставил его руку застыть в воздухе.

Честерфилд жестом показал, что звонок не был особо важным, и вяло улыбнулся. Но он почувствовал не только шок, он почувствовал ярость — и бессилие, как будто над ним совершали насилие.

— Мистер Честерфилд, — шипел голос. — Похоже, что нам опять потребуются услуги нашего друга Духа.

Честерфилд почувствовал, как сжались его внутренности:

— Так вот, — продолжал голос, — причем на этот раз нам необходимо, чтобы он оказал эти услуги немедленно. Вы понимаете, мистер Честерфилд?

Честерфилд сидел, не произнося ни звука. Он видел, что Халлингби наблюдает за ним со все возрастающим недоумением.

— Да! — хрипло прошептал он.

— Тогда я предлагаю вам идти, даже если вы еще не допили то, что налито в ваш бокал. Идите! Найдите Духа! Прямо сейчас!

Честерфилд побледнел. Он уже не замечал, что Халлингби хмурился все сильнее. Единственное, что он видел с ужасающей отчетливостью, — это обрывки этого проклятого фильма, крутящиеся у него перед глазами. При этом воспоминании пальцы Честерфилда с силой сжали бокал. Раздался треск, и стекло рассыпалось у него в руке. Полетели осколки, пролился драгоценный арманьяк. Халлингби откинулся, чтобы уклониться от брызг, но Честерфилд, похоже, не видел ничего. Он даже не заметил, как из пореза на его руке закапала кровь.

— Кто? — прошептал он жалобно. — Кто на этот раз?

— Ее зовут Винетт Джонс, она остановилась в «Гранд Хайатт». Черная. Не волнуйся, ее никто не хватится.

Трубка зашлась резким смехом, и Честерфилд бросил ее на аппарат, по-прежнему не замечая, что порезался до крови. Он резко, отрывисто дышал. Официант, которого подозвал Халлингби, принес льняную салфетку и полотенце.

— Я сейчас принесу бинт, мистер Честерфилд, — предложил услужливо официант, но Честерфилд покачал головой.

— Не надо, со мной все в порядке.

Он поднял кровоточившую руку и уставился на нее в каком-то сонном удивлении, а затем, словно рывком, вышел из него.

— Боже! — воскликнул он с отвращением. Он схватил салфетку, принесенную официантом, и обмотал ее вокруг ладони.

— Пожалуй, мне лучше пойти заняться рукой, — он вымученно улыбнулся. Гладко полилась ложь. — Очень жаль, старина. Некоторые семейные проблемы, всего-навсего. Мне надо ехать. Ужасно не хочется вас оставлять…