Чего Александру стоило убедить штаб пожертвовать, едва ли не последние, тонны солярки и снарядов на эту оборонительную операцию кто б знал. Нежелание офицеров расстаться с таким количеством запасов было вполне понятным. Люди буквально за предстоящие сутки потратят почти восемьдесят процентов столь ценных боеприпасов и топлива.

Аргументы штабные выдвигали железные. Этого хватит, чтобы отбиться сейчас. Но что делать потом? Ведь рано или поздно придется наведаться к ишхидам в гости с ответным приветом, дабы отучить лесных жителей от походов в степь. Раз и навсегда. А с чем идти? Однако Бер оказался непреклонен и в итоге переупрямил большинство старших офицеров. Мысли на счет с чем идти, у него имелись, только пока никто кроме Никифорова о них не знал. Сейчас главнее сохранить побольше жизней и подарить городу очередную передышку.

Дробыш вышел из своей армейской палатки, рассчитанной на двадцать человек, глубоко вдохнул свежий утренний воздух, удовлетворенно потянулся и зевнул. У озера было гораздо холоднее, чем рядом с Зареченском, но сегодня барону все казалось прекрасным. Чувствовал он себя просто замечательно.

Ещё вчера Дробыш ходил мрачнее тучи, готовый пристрелить любого, кто посмеет прервать очередной приступ меланхолии. В последние недели острая депрессия преследовала Дробыша практически постоянно, отчего страдал не только он, но и все окружающие. В большей степени именно окружающие. Люди всё чаще роптали. И если раньше недовольство высказывали в основном ставшие, по сути, заложниками ситуации и фактически насильно превращенные в крепостных, да и то тихо и в своей среде, чтобы не нарываться на карательные меры, то сейчас неудовлетворенными выглядели многие дружинники барона. Солдаты Дробыша в последнее время даже не пресекали протестные настроения, от чего голоса звучали всё громче и смелее.

Подобная ситуация в перспективе грозила барону переворотом, что лично для него означало только одно — смерть. Только Дробыш, словно не замечал ничего вокруг, упивался своей депрессией, словно она единственное, что осталось в этой жизни.

Тем удивительнее для всех было лицезреть утром руководителя в таком приподнятом, можно даже сказать, радостном настроении.

— Петр, когда начнем? Сил нет терпеть дурость нашего, етить его, барона, — говоривший молодой парень лет двадцати пяти пнул ближайший камень размером с кулак, отбросив на несколько шагов.

— Городинский, вот чего ты всегда бежишь впереди паровоза? Потерпи, — осадил молодого собеседника Петр. По возрасту к имени Петр надо было бы добавить и отчество, все-таки пятый десяток минул, только Петр сам запрещал по отчеству величать. Все ему казалось, что когда к нему обращаются по имени-отчеству, то, как бы указывают ему на возраст. А по поводу возраста уПетра «пунктик» имелся. Все хотелось выглядеть в глазах окружающих моложе, чем на самом деле. И понимал, что мысли такие глупы от природы своей, однако не мог перестать думать об этом.

— Баронские волкодавы пока не с нами, — продолжил Петр. — Как к ним подступиться, никто из наших понятия не имеет. Хочется сработать красиво, убрать только Дробыша. Нас итак мало осталось, и разбрасываться таким ресурсом, как баронские охранники, без острой необходимости попросту глупо.

Неожиданно со стороны берега послышался женский громкий возглас, наполненный тревожными нотками. Ему вторил другой — мужской. Раздались громкие команды десятников и заспанные дружинники, пока еще не понимая, что происходит, побежали к берегу, застегивались и проверяли автоматы на ходу.

Через пять минут половина лагеря стояла у кромки воды, галдела на разные голоса, обсуждая дивную картину. По широкой глади озера, к берегу, где обосновались дробышевцы, двигалась галера с опущенным парусам. Когда стали видны фигурки на борту, среди людей воцарилась гробовое молчание, словно по приказу. Все пытались рассмотреть, кто именно пожаловал. Установившуюся тишину нарушали лишь далеко разносящиеся всплески воды при опускании вёсел.

Вдруг кто-то громозвучно произнес:

— Бирема, как у римлян.

Спустя томительную минуту люди очнулись от зрелища. Командиры спохватились, и дружинники начали отгонять от берега зевак. Все засуетились.

К берегу подошел сам Дробыш в сопровождении охраны.

— Кто тут у нас? — поинтересовался барон. — Ишхиды?

Капитан охраны, молча, пожал плечами.

— Топите их, — тут же приказал барон.

— Давайте не будем торопиться, — предложил капитан. — Вдруг не лесные ишхиды. Зачем сразу настраивать против себя местное население. Возможно, плывущие к нам, кто бы они ни были, сами враги жителям леса.

Дробыш пожевал верхнюю губу в раздумьях, а затем бросил фразу:

— Аргумент принят. Пока ждем. — Он кивком поблагодарил капитана, занявшего пост Постриганова. Пусть и не полноценная замена, но исполнителен, в меру инициативен. — Огонь не открывать. Посмотрим на реакцию гостей. Но если заметите, что они готовы напасть первыми, не зевайте, стреляйте на поражение.

— Будет выполнено, — капитан кивнул.

— Иди, — отпустил барон подчиненного, дополнив приказ взмахом руки.

Тот ещё раз кивнул и быстрым шагом пошел к солдатам, на ходу сыпля приказами должными организовывать оборону на приемлемом уровне.

Дружинники, под взглядами высокого начальства, заученно рассредоточились. Никто особо не опасался всего лишь одной галеры, тем более, когда два бойца приготовились стрелять из РПГ. Что может противопоставить деревянный корабль противотанковому гранатомету?

— Кажись ишхиды. Но… Странные какие-то, — подал голос один из телохранителей Дробыша.

— Сам вижу, — немного зло произнес барон.

Ишхиды и, правда, выглядели непривычно. По сравнению со смуглыми лесными жителями эти смотрелись настоящими альбиносами. Почти белые волосы, очень светлая кожа. Вдобавок, стоящие у высоких бортов члены экипажа поголовно носили меховые одежды. В руках никто из ишхидов оружие не держал. Более того — находившийся на носу корабля ишхид поднял руки, показывая пустые ладони и что-то прокричал.

— Как действуем? — поинтересовался у барона один из ближников.

— Пусть причаливают. Посмотрим с чем к нам прибыли северные дикари, — барон натянуть на лицо самую приветливую свою улыбку и пошёл ближе к воде, повторяя миролюбивый жест ишхида.

Кукурузник пошёл на второй круг над верхушками высоких деревьев. Огромное поселение ишхидов пилоты нашли пару недель назад. И сейчас, когда защитники Зареченска пытаются отстоять родной город и само право на жизнь, пилоты выполняют свою часть работы. Не менее важную.

— Слышь, Потапыч, а ты уверен, что мы над центром? — второй пилот, совсем молоденький паренек, высказал сомнение, попутно разглядывая лес внизу сквозь стекло кабины. — Нифига же не видно кроме ветвей, да в прогалинах иногда мелькают разноцветные дорожки.

— Уверен, — буркнул Потапыч под нос, доворачивая рога-рукоятки штурвала, направляя старенький АН-2 на третий круг.

— Ищи то самое приметное дерево, с флажками на ветвях. Оно должно быть где-то здесь, — в очередной раз потребовал Потапыч. Его недовольство, в общем-то, понятно. Возможности старенького самолёта далеки от первоначальных лётных характеристик. Это новеньким биплан мог пролететь больше девятисот километров, а ныне даже после капитального ремонта, условно капитального, конечно же, учитывая возможности зареченских мастерских, дальность полёта вряд ли превышала семьсот пятьдесят километров. Как тут не переживать? Несколько лишних кругов намотаешь над деревьями, и всё — вернуться на аэродром не сможешь.

— Да ищу я, ищу, — огрызнулся молодой. Постоянные ворчания командира изрядно достали.

— Как ты смотришь?! Вот же оно! — радостно провозгласил Потапыч.

Второй пилот скривился. Теперь точно обратный полет придется выслушивать, какой он невнимательный растяпа.

— Иди, готовь гостинцы, — приказал Потапыч.