Город жил и дышал. В глубине заводской застройки двигались какие-то огромные механизмы, бежали по рельсам паровые повозки городского транспорта, на улицах можно было рассмотреть паровые автомобили, и некоторые из них выглядели весьма франтовато, а иные — тяжеловесно и монструозно.

Розовые утренние облака смешивались с серым дымом, поднимающимся от промышленных районов.

Время близилось к восьми утра, и коридоры начали наполняться элегантно позёвывающей публикой. Рассудив, что толкаться в очереди к выходной платформе им никакого смысла нет, они собрали вещи и вышли в коридор напротив Петькиной квартирки — как раз в тот момент, когда и Дрозд решил покинуть своё холостяцкое жилище.

НЕЖДАНЧИК

Девчонки чмокнули Петьку в щёки с двух сторон и чинно удалились, а Дрозд критически оценил его прикид:

— Не, ну, в принципе, можешь и так пойти. Сойдёшь за мага или алхимика…

Петька оценил такой вариант…

— Я лучше переоденусь. Вы на меня завтрак не берите, мы на дирижабле уже перекусили. Если только чаю, а то у них там жидкий какой-то.

Он зашёл в свою квартирку, выгрузил стимпанковые вещи в шкаф, чтоб хранилище не забивать, одел привычное средневековое, потом спустился в буфет и успел с удовольствием выпить кружку крепкого чая, когда пришёл вызов от Яны.

— Что случилось, Янусь?

— Ой, ребята… — Яга явно волновалась, — А вы можете прийти ко мне, а? Вот прямо срочно!

Дрозд одним махом допил остатки кофе из большой пузатой кружки и поднялся:

— Раз надо — пошли.

Внутри избушки Яги не было. Они распахнули дверь на крыльцо и увидели её буквально ползающую в траве у ног избушки. Не всю, конечно, увидели. Только некоторую часть, кхм. Рядом, в той же позе «голова под домом» лежал Горыныч и урчал, как танковый дизель.

— Ян, ты чего там?

Она вскинулась, чуть не приложившись лбом о нижний венец. Кажется, или избушка как будто ниже сидеть стала?

— Ой, ребята! Идите сюда!

— Ягусенька, — озабоченно произнёс Дрозд, — Чёт я за тебя переживаю. У тебя с чем пирожки-то, скажи, а?

— С грибами! — сердито проворчала она, — Ты дурака-то не валяй! Дело серьёзное!

Петька с Дроздом выпрыгнули на улицу (Дрозд был восторженно встречен Горынычем) и присели рядом с Ягой.

— Вон, в траве, видите? — она показывала куда-то за присогнутые курьи ноги, — Я в шоке, если честно. Как они вообще это сделали???

— Сёмыч, доставай! — велел Дрозд.

Петька не сразу понял, что надо доставать, но полез в указанном направлении. Избушка как будто забеспокоилась и переступила с ноги на ногу, но Яга сердито закричала на неё, и избушка замерла. Бляха муха, страшно! Наступит — собирайся снова по кускам, а болевой опять с сотни переключить забыл…

Но избушка больше не шевелилась. Петька прополз ещё немного и увидел в траве… сперва ему показалось, что это крупный булыжник, но при ближайшем рассмотрении шар оказался тёплым, и если приложить ухо, можно было ощутить биение маленького сердца.

Яйцо?

Он выбрался из-под домика и продемонстрировал свою добычу. Дрозд и Яга таращились во все глаза, но руками не трогали.

— Никому его не давай! — предупредила Яга, — Марине можешь показать, но только из своих рук. Мало ли, как привязка сработает, а тебе он — самое то по статусу.

— Верно, Ягусенька, — согласился наставник, — Я одного понять не могу, почему раньше ничего не происходило? Мы ж к тебе не первый раз заезжаем?

— Мож, по возрасту малые были? — пожала плечами Яга.

— Разве что.

Петька обалдело смотрел на яйцо:

— Так это кто? Дракон? Или мини-избушка?

— По всем признакам — дракон, — Дрозд почесал в затылке, — Но вернее всего мы узнаем, когда он вылупится. С петами не всегда всё однозначно.

Петька снова приложился ухом к тёплой скорлупе. Внутри тикала маленькая жизнь. Ладно уж, даже если из тебя вылупится маленькая избушка, я всё равно буду тебя любить. Он усмехнулся и спрятал яйцо в ячейку хранилища с меткой «ценное» — если вдруг внутри ячейки случатся изменения, система сразу начнёт тревожно сигналить, а значит, момент проклёвывания он никак не пропустит.

Они забрали у Яги свои плащи, сели на Горыныча и отправились дальше инспектировать Петькины будущие владения.

День вышел насыщенным. По возвращении Петька вспомнил Маринину версию прокачки взаимодействия с медальоном, набрал лечилок и отправился в тренировочную зону под названием «Грюнвальдская битва». Вот где замес и трупов по колено. Умер раз сто пятьдесят, наверное. И смертельно устал.

Вечером, когда он дополз до постели и был готов отрубиться окончательно, брякнул сигнал оповещения. Ягуся прислала письмо с меткой «на память». Что это, интересно? Петька вскрыл отправление и вынул непонятный предмет. Штука была размером с грейпфрут, формы чрезвычайно сложной и многосоставной. В целом все эти шестерёнки и прилагающиеся к ним хитрые металлические штучки выглядели как сложное кружево. А ещё как китайский шар в шаре. Необычной формы лампочка в самой глубине предполагала, что всё это ещё и должно светиться.

Занятная штуковина непонятного назначения, та самая, которую потерял мальчишка из воровской банды. Назгульский медальон никаких признаков тревоги не передавал, так что Петька со спокойной душой поместил вещицу в одну из ячеек своего полупустого хранилища. Можно было бы и на полочку в гостиной поставить, но что-то подсказывало, что первое решение правильнее.

Целее будет.

Он вставал в строй вновь и вновь. В очередной раз — на той стороне, что когда-то, много лет назад, проиграла.

Вставал в надежде, что опираясь на всю совокупность данных он, может быть, сможет направить ход событий так, чтобы воины его войска смогли превозмочь.

Чтобы пали не все.

Чтоб остался в живых хоть кто-то…

Он искал выхода — и не находил его. И оставалось только одно: делай что должно, и будь что будет.

И опять его белая котта была красна от чьей-то крови…

И клевец вновь и вновь врубался в стену противников, с влажным чавканьем входя в чужую плоть и застревая в латах…

И снова чей-то удар заклинивал его наплечник так, что левую руку невозможно было поднять, и едва стоящий на ногах от усталости мастер клещами выправлял его доспехи…

И он, валясь от изнеможения, получал десять минут отдыха внутри непрерывно рубящегося кольца и вдруг обнаруживал, что сидит на теле своего лучшего друга, и капеллан, поймав его ошалелый взгляд, грустно улыбался: «Я думаю, Олаф был бы не против…»

И чужие закованные в железо кони втаптывали его тело в пропитанную кровью землю…

И он вставал с мыслью: «Напрасно вы сочли меня мёртвым!..»

Во сне он раз за разом делал свой стартовый выбор. И снова становился на сторону, что должна была проиграть. Ведь должен же быть шанс? Хотя бы один из тысячи…

Многие наивно полагают, что игра не имеет власти над спящими.

Однако, сны тех, кто всю свою жизнь проводит в вирте, порой значительно отличаются от цветных картинок живущих в реале. А время, которое течёт внутри сна, может сжаться гораздо, гораздо плотнее обычного.

Игра внимательно наблюдала за этим сном, который мало чем разнился с интенсивной работой в любой из тренировочных локаций.

Игра следила за каждым его действием, каждым принятым решением — и думала, что наконец-то нашла нужного человека.

Игра смотрела за тем, как растёт её тёмный властелин.

И улыбалась.