Но планам моим не суждено было сбыться.

Во-первых, я не учла тонкие стены своей квартиры. Одно дело играть на скрипке в комнате с шумоизоляцией, другое — раздражать соседей многочасовым концертом в старом панельном доме. Неизбежно наступил тот час, когда мне настойчиво намекнули о том, что пора сворачивать лавочку, заколотив чем-то железным по батарее. Я не сразу догадалась, кто и зачем шумит, но истошные пьяные крики из-за стены прекратить кошачий концерт на ночь глядя быстро подсказали, в чем, собственно, дело.

Пришлось перестать мучить инструмент и подумать о здоровье и ужине. Бесконтрольно закинув в себя энное количество таблеток, я вперила голодный взгляд в пустые недра холодильника, впервые осознав смысл выражения: «Мышь повесилась». Посредине гордо продемонстрировала себя пачка молока, к счастью, с еще не истекшим сроком годности. В стенном шкафчике обитала унылая и одинокая коробка овсяных хлопьев. Здраво рассудив, что уж с кашей-то справлюсь, я поставила ковшик с молоком на огонь и щедро сдобрила его порцией хлопьев, потом отошла к окну и задумалась, глядя на скудно освещенный двор, припорошенный снегом, с небольшой детской площадкой и припаркованными по периметру автомобилями.

На самом деле не всё так и ужасно. Не стоит впадать в уныние. Я в тепле, на счет пришла неплохая сумма денег — аванс за работу в клубе. Сын Николая Дмитриевича оказался вполне себе добрым молодым человеком, резковатым, но кто не без греха. Амбициозным, интересным, с харизмой, очень красивым и притягательным. Но это не то, о чем нужно думать… Вытащу маму и заживем как прежде.

Кстати, о ней. Перед домашней репетицией мы созвонились, и я сообщила о последних событиях. Мама, конечно же, обрадовалась, ведь Максим был той самой ниточкой к Николаю Дмитриевичу, и она не могла видеть в нем плохого человека. Она так и сказала:

— Я знала, что сын Николаши всё поймет правильно и тебе поможет.

Последнее смутное беспокойство по поводу работы в клубе улетучилось из головы, и я принялась мечтать о будущем. Тщательно стараясь обходить даже наедине с собой опасные темы в отношении Максима…

Горелый запах и шипение из ковшика заставило положительные мысли испариться как дым. Кашу я, конечно же, сожгла. Есть пресный густой клейстер было решительно невозможно. Не представляю, на каком адреналине я приготовила тогда ночной ужин у Суворова. Сегодня я снова подтвердила свое звание антибогини кухни.

С отвращением выбросив гадкое варево в мусорное ведро, я решила сходить до близлежащего круглосуточного магазина. Так захотелось свежей выпечки, как вспомнила мамину стряпню — блинчики или оладьи на завтрак, «Наполеон» по праздникам, домашнее печенье, булочки, ватрушки… Наскоро собравшись, я быстро спустилась вниз, вышла из подъезда и вдохнула свежий морозный воздух. Прогулка перед сном не помешает никогда. В магазине я вдумчиво закупилась, изрядно хлебнув чувства взрослости. Мне начало доставлять удовольствие заботиться о своих нуждах, не ощущая себя безрукой и беспомощной.

Войдя во двор, я услышала звуки, которые ни с чем не перепутаешь. Молодые парни толпились у подъезда и были явно навеселе, смачно плевались, курили и заливали глотки спиртным. Чувство взрослости мигом с меня спало, и я снова расписалась в собственной безалаберности — совершенно не подумала о том, что опасно разгуливать в полночь даже в родном дворе. Остановившись, я стала напряженно размышлять. Услышат ли мои крики спящие соседи с первых этажей? Бросятся ли на помощь? Успею ли я крикнуть?

К вящему ужасу, я поняла, что парни меня заметили и начали выражаться на языке, который сперва даже показался иностранным, но смысл был ясен — мне явно не поздоровится. Не представляя, что делать, я нащупала стеклянную бутылку с натуральным соком, пусть послужит в качестве оружия, если что. Но вдруг, к моему удивлению и досаде быдловатой молодежи, открылась передняя дверь одной из неприметных машин и оттуда вышел плотный, низкого роста мужчина. Я узнала водителя Славу, который чаще всех возил меня на учебу и домой. Того самого, кто питал ко мне чувства.

Не успев задуматься о том, что он здесь делает, я бросилась к нему с радостной улыбкой, поймав себя на глупой мысли, что в роли рыцаря в сверкающих доспехах, спешащего на помощь даме в беде, хотела бы видеть вовсе не его, а Максима Суворова…

— Тая, ты почему разгуливаешь по ночам? — строго поинтересовался Слава, подхватывая меня под руку и забирая сумку. Его простоватое лицо с носом-картошкой и маленькими глазками-буравчиками насупилось. Сергей не был красавцем, как и не был уродом. Обычный такой деревенский паренек с располагающей наружностью. Работяга, положительный, добрый, спокойный. Обычный… Такому можно доверять и без страха позволить проводить себя до квартиры.

Под улюлюканье пьяных парней мы прошли в подъезд и поднялись наверх. Я сочла за вежливость пригласить Славу к себе на чай в качестве благодарности, несмотря на поздний час. Его появление рядом с моим домом интриговало, и не хотелось зря теряться в догадках, если можно сразу на месте выяснить правду, а заодно расспросить о состоянии здоровья Николая Дмитриевича.

Решив обязательно узнать о нем, я суетливо готовила незатейливое угощение для позднего гостя. Мама всегда заботилась о водителях, которых предоставлял Николай Дмитриевич, она не воспринимала их как обслугу, а скорее как дальних родственников или коллег. Звала в гости, угощала кулинарными изысками и интересовалась их жизнью, давая понять, что они на равных.

Мне иногда казалось, что Слава посматривает на меня заискивающим взглядом, как будто хочет, но стесняется заговорить. Если честно, я радовалась его стеснительности, потому что мне не хотелось сближаться с водителем. Вовсе не из-за его статуса, конечно же. Меня попросту не интересовали мужчины, а Слава так и внешне не привлекал. А еще я, если быть совсем уж откровенной, не знала, о чем разговаривать с представителем такой простой профессии. Не о скрипичных же концертах ему рассказывать. Мы были как будто с разных планет.

Но сейчас он мне показался родным и близким, олицетворением счастливого прошлого, тем более спас от нападения пьяных парней. Меня до сих пор трясло, и хотелось поскорее согреться горячим чаем, поэтому я быстро засунула продукты из пакетов в холодильник и шкафчики и поставила чайник на плиту.

Слава молча наблюдал за мной, сидя за столом и позвякивая ключами от машины. После того как мама открыла глаза на собственную беспомощность, теперь создавалось ощущение, что он меня осуждает. Даже простое раскладывание продуктов по местам виделось мне чем-то таким, чему нужно специально учиться. А я не разбиралась во всяких тонкостях. Мамины слова подорвали уверенность в себе, теперь я постоянно во всем сомневалась, но справилась с чаем и выложила на тарелку свежие булочки.

— Зачем ты пошла в магазин так поздно? — строго спросил Слава, насыпая себе сахар в чашку и звонко помешивая ложкой чай. — Не могла в другой раз сходить? Знаешь же, какой здесь криминальный район.

— Ничего такого я не знаю, — начала я оправдываться. — Всё было тихо и спокойно. Я и не думала, что на улице меня ожидает опасность. Не привыкла к подобному.

— Конечно, ты не привыкла. Для этого мы и были наняты — чтобы тебя обезопасить от настоящей жизни. Но теперь ты осталась без защиты. Хорошо, что я оказался рядом.

— Кстати, почему ты здесь? И что за машина у тебя? Я не узнала ее, — нахмурившись, с подозрением спросила я, вспомнив, как Слава вышел из русской подержанной тарантайки вместо своего кроссовера.

— Конспирация, — ответил он коротко и загадочно. А я побоялась спрашивать, что это значит, и перескочила на другую тему:

— Как Николай Дмитриевич? Я никак не могу выяснить ничего об его здоровье. По телефону мне не сообщают, ведь я ему не родственница.

— Дмитрич идет на поправку. А вскоре поедет за границу подлечиться и готовиться к шунтированию. Операция серьезная, насколько я понимаю, и его реабилитация займет много времени. Вообще я стараюсь прямо не спрашивать, чтобы не показывать связь с вашей семьей.