Но почему я не могу уйти? Что меня держит? Неужели простое любопытство? Или болезненный интерес ко всему, что связано с загадочным мужчиной, от которого нужно бежать, как от огня?

Ворота медленно и с протяжным скрипом закрывались передо мной, пока не осталось небольшое расстояние, через которое можно было проскочить. Я понимала, что совершаю ошибку, но отчего-то взяла и протиснулась между створками, оказываясь во внутреннем дворе загородного дома.

Лохматая собака, в скудном освещении двора кажущаяся серой, бросилась ко мне с лаем, но я не дернулась и не побежала, давая себя обнюхать. Громадина успокоилась и потащилась в будку, волоча за собой цепь. Я же медленно пошла по направлению ко входу, поднялась на крыльцо, толкнула чуть приоткрытую дверь и вошла внутрь дома, оценивая обстановку.

Только сейчас до меня дошел смысл фразы встреченного мною медработника. Я совсем забыла, что расхаживаю в платье невесты. Он явно принял меня за счастливую новобрачную и пошутил о том, что любая свадьба не обходится без драки. Вот только его слова не имели под собой никакого основания. В пустом доме не было и следа праздника, и уж точно не шло речи о свадьбе.

Наверняка мужчина уже понял свою ошибку.

Пройдя дальше по богатым уютным помещениям в деревенском стиле, я ориентировалась на голоса. Они привели меня в большую гостиную с камином и диванами, на одном из которых возлежала светловолосая женщина в возрасте в фиолетовом шелковом халате, в ногах сидел Суворов с тревожной складкой на лбу и держал ее за руку. Рядом склонился один из врачей, поодаль стоял другой, что-то записывая, а около него топтался коренастый мужчина с бородой и усами. Никто меня не заметил. Все сосредоточились на больной и тихо переговаривались.

Я улавливала лишь обрывки фраз, но догадалась, что мать Суворова пыталась покончить с собой, наглоталась таблеток, но экономка нашла ее, промыла желудок и вызвала сына. И теперь медработники давали указания по дальнейшему присмотру, а Суворов и стоящий рядом с ним незнакомый мне мужчина внимательно слушали.

Впервые я столкнулась с обратной стороной адюльтера Николая Дмитриевича. С пониманием того, как плохо его жене от измены и как она страдает. Первой эмоцией была жалость к несчастной брошенной женщине. Потом я ощутила стыд за себя и за маму, что так беззастенчиво пользовались чужим мужем и отцом. Я увидела картину целиком, как она есть. И наконец осознала, почему Суворов с таким маниакальным упорством планомерно уничтожал мою жизнь.

Простила ли я его в этот же миг? Да ни за что.

Но всё же какие-то настройки во мне изменились. Наверное, стоило с самого начала посмотреть на ситуацию с его стороны. Просто поставить себя на место его матери и порассуждать, как бы я вела себя, узнав о многолетней измене мужа.

Я решила остаться и предложить Максиму обговорить всё. Я скажу ему правду без прикрас и попрошу о разумном снисхождении.

Честно говоря, так устала убегать от него, да и бежать было особенно некуда. Самое главное, что мама получила свободу, деньги и могла уехать куда угодно. А я хотела остаться и решить свою дальнейшую судьбу своими силами.

Тем более Суворов показался мне очень человечным в эту минуту, и я вспомнила, как узнавала его в первые дни знакомства, пока он не заставил меня выйти на сцену… Как пробуждались во мне чувства и казалось, будто они взаимны. Самую малость, иллюзорно, но что-то между нами тогда происходило…

И я цеплялась за это эфемерное нечто — сама не знаю почему.

Спустя какое-то время скорая уехала, а я, до этого тихонько сидевшая на кухне, вышла на свет, чтобы оказаться на виду у Суворова. Он выпучил на меня глаза, явно не соображая, что я тут делаю. По всей видимости, в своем беспокойстве о матери он забыл обо мне. Не ко времени, но внутри больно кольнуло от его равнодушия. Удивительно, что я всё еще откликаюсь эмоционально на этого человека. Неужели не все мои чувства к нему потухли окончательно? Я-то была уверена, что там, внутри, одно лишь мертвое пепелище.

Но что-то во мне неизменно отзывалось на Суворова. Вот и сейчас хотелось поддержать его. Вопреки всему. Взять и подойти, спросить, не нужно ли ему чего. И это после всего, что он совершил со мной…

Но я удержалась и просто стояла, застигнутая странной бурей чувств, и смотрела, как он медленно шагает ко мне, разглядывая этим своим пытливым взглядом, словно ученый необычную форму жизни под микроскопом.

— Ты не сбежала, — констатировал он сухим надтреснутым голосом, проводя рукой по густой растрепанной шевелюре, а потом, тяжело выпустив из легких воздух, устало позвал: — Пойдем на кухню.

Я поплелась следом, невольно любуясь завораживающей грацией идущего передо мной мужчины. Большой и сильный, сейчас он шел с опущенными плечами, как будто вся тяжесть мира упала на его плечи. В этом мы похожи — оба готовы на всё ради своих матерей.

На кухне он упал в широкое кресло возле камина, заваленное подушками. Горящие поленья тихо потрескивали. Я впервые видела настоящий камин и была околдована игрой огня и красными отблесками на утомленном лице сидящего Суворова. Свет мы так и не включили.

Я осторожно подошла и села в кресло напротив, внезапно ощутив, что безмерно устала, а тело чуть подрагивает. На дворе глубокая ночь, я пережила попытку изнасилования, очередную стычку с Суворовым. Мозг работал на пределе и вдруг… просто выключился. Я блаженно утонула в большом уютном кресле, мечтая о сне. И даже мой противник не казался таким уж грозным, скорее расслабленным хищником после удачной охоты. Я беззастенчиво его рассматривала, наверное, впервые в жизни такого беззащитного и спокойного. И, боже, такого невообразимо красивого. Он незаслуженно наделен идеальной внешностью.

Несправедливо, что она продолжает меня завораживать.

— Почему ты не сбежала? — открыл он глаза и проговорил медленно, словно каждый звук давался с трудом. А я вздрогнула от внезапно раздавшегося вопроса и ответила честно:

— Не знаю. Я хотела, но потом решила остаться.

— Зачем? Я не стал бы задерживать.

Выпрямившись, я смотрела на Максима и пыталась понять, что с ним происходит. Почему он не стал бы мешать мне уйти? И почему говорит таким безэмоциональным тоном?

— Но мы же решили… Вроде как… Клуб и выступления… — дрожащим голосом выдавала я путаные фразы. — Ты заплатил мне деньги. Я должна отработать…

— Да, решили. Но теперь всё кончено. Ты мне ничего не должна и можешь быть свободна. Эта игра слишком затянулась.

— Свободна? Игра? — зачем-то повторила я, а потом горько улыбнулась: — Ты шутишь, да? Это какое-то новое издевательство?

— Вовсе нет, — совершенно спокойно ответил Суворов, и его убитый голос начал пугать. — Похоже, что у меня есть силы на издевательства? Моя мама сегодня чуть не умерла. Едва спасли. Мне сейчас не до чего.

Откинувшись затылком на спинку кресла, он прикрыл глаза. А что делать мне? Уйти? Не трогать его в таком состоянии? Беспомощно оглядываясь по сторонам, я в волнении вскочила и стала расхаживать по кухне, бездумно рассматривая интерьер и кидая взгляды на будто бы задремавшего Суворова. Какой странный непостижимый человек. Привел меня в полное замешательство, а сам разлегся тут и спит! Так и хотелось подбежать и отхлестать по щекам или плеснуть водой из графина, чтобы очнулся.

Но он вдруг резко открыл глаза, поморгал и встал, оказавшись напротив меня.

— Тая, — позвал тихо, и от нежного звучания собственного имени внутри разлилось тепло. Шагнув к нему, я стояла и ждала, что он скажет, как заключенный приговора суда. Сердце громко билось о ребра, а тишина в доме добавляла напряжения моменту.

— Ты можешь остаться на ночь, а утром я отвезу тебя домой.

И это «домой» открыло во мне все шлюзы. Потому что я поняла, что у меня нет дома. По вине этого мужчины. Мне некуда ехать, мне негде учиться, я не могу играть на скрипке, а мама вынуждена прятаться. Я вышла замуж тоже из-за него, и меня чуть не изнасиловали. А еще меня вытолкнули на сцену и кому-то продали мое тело. И за каждым фактом скрывалась бездна страданий, самая настоящая пропасть. А виновник — возвышающийся надо мной невозмутимый мужчина.