Сижу и жду каждый день, как мне сообщат о том, что на похороны нужно ехать… И буду потом до конца жизни жалеть, что вел себя как последний мудак и не попрощался с отцом…

Понимаю, что, если бы не напряженные отношения с отцом, не стал бы так срываться на девчонке, будь она хоть сто раз его любовницей. Именно вся ситуация целиком привела меня в такое бешенство и заставила пойти на поступки, вспоминать о которых откровенно стыдно. Стыд терзал меня, острыми когтями разрывал нутро, но мои теперешние мучения — ничто по сравнению с теми, что вынесла по моей вине Тая.

Последний взгляд на ее умиротворенное лицо, и поднимаюсь с постели, чтобы отправиться под холодный душ и кое-как унять нереальное возбуждение в паху. Не имею права хотеть ее, но хочу безумно, до боли, до искр из глаз. Не имею права рассчитывать на благосклонность — по многим причинам. Но, мать твою, уже распланировал соблазнение. Придется потерпеть, взять эмоции под железный контроль, но в итоге я уломаю тебя, сладкая невинная недотрога.

— Как она? — поинтересовался у Арсения, добравшись наконец до телефона. — Мне стоит приезжать?

Голос личного водителя матери звучал приглушенно, будто он старался не разбудить кого-то находящегося рядом. Скорее всего, подобно мне, охраняет покой дорогой ему женщины.

— Не думаю, что ты чем-то тут поможешь. Она слишком нестабильна, а твое вчерашнее появление… В общем, мы с Надеждой насилу ее успокоили. Сейчас Наталья отдыхает, так что можешь заняться своими делами. Максим, я, конечно, не имею права спрашивать…

— Да ладно тебе, Сеня, что ты строишь из себя человека с улицы? — по-доброму упрекнул я работника с многолетним стажем, который давно заслужил право называться членом семьи. — Что хочешь знать?

— Дак про невесту твою. Какая-то матрешка получается. Вроде как Дмитрича девка, с которой он шуры-муры развел на стороне, а вроде и твоя жена. Что-то тут не сходится.

В глухом голосе Арсения слышался с трудом скрываемый гнев. Естественно, он всячески старался не высказывать упреков и вообще не отпускать комментариев в отношении хозяев, но в его возрасте сложно удержаться от нотаций. Тем более следует учитывать теплые чувства к маме. Безответные. Арсения не могло не задевать, что она не обращает на него внимания и цепляется за никому уже не нужный брак.

— Я сам еще в этой матрешке не разобрался, — выдал максимально честный ответ, отпивая обжигающий кофе, который только что себе сварил. Взгляд, брошенный в окно, зацепился за снежную вьюгу, обрушившуюся на город. Сегодня все дороги погрязнут в пробках. Никуда не поеду, буду с Таей.

— Как разберешься, дай знать. А то маман твоя проснется, ей ответы на блюдечке с голубой каемочкой подавай.

— Я тебя под удар не подставляю. Пусть звонит мне, если что. Ладно, давай, смотрите там за ней внимательнее и, главное, не пускайте к бару. И еще, Сень… Скажи-ка мне честно. Ты всегда держишь руку на пульсе по поводу маминых действий. Она могла сделать что-то нехорошее в адрес Вознесенских? Матери или дочери.

Замерев в ожидании ответа, я тихонько дошел до двери спальни и заглянул внутрь в предусмотрительно оставленную щель. Тая по-прежнему спала. Сердце затопило странное чувство теплоты, а еще беспокойство. Смутное, но непрекращающееся. Хотел и одновременно боялся ее пробуждения. Это будет или конец, или начало чего-то большего. Давно так не трясся над девушкой.

— Было дело, честно говоря, — раздался голос Сени в ухе. — Ездили по одному адресу на окраине. Наталья дала денег местной шпане, чтобы какую-то квартиру потрепали.

— Ну давай не будем делать вид, что ты не знаешь, какую именно квартиру и зачем? — поморщился я от притворства Арсения.

— Я, если что, не оправдываю, — поспешил он заверить. — Но и не одобряю. Но мое дело маленькое, сам понимаешь.

— Так, ладно. Что еще она могла натворить? Может, ездили в одну музыкальную консерваторию? Или она с кем-то из деканата связывалась?

— Нет, об этом я не в курсе. Если хочешь, разузнаю. Но, если честно, темы Вознесенских лучше пока не касаться. Наталья сразу сатанеет, хоть водой обливай, — Сеня тяжело вздохнул, и я на расстоянии ощутил, как сильно его задевает наша непростая семейная ситуация.

— Так ты и обливай, — невесело пошутил я, потирая небритое лицо рукой. — Только не выпускай из дома и держи вдали от опасных предметов и лекарств.

Нажав на отбой, отправился в ванную сбрить с себя двухдневную щетину. Тая продолжала спать. Прошло несколько часов. Я с головой погрузился в работу. В глазах мельтешило от бесконечных рядов букв и цифр, от деловых разговоров онемел язык, а мышцы от многочасового сидения на стуле одеревенели. Но дела есть дела, они не ждут, а деньги сами себя не заработают. Размявшись, я покрутил головой и помассировал шею, подумав, что Тае пора просыпаться. На часах уже почти шестнадцать ноль-ноль, ей неплохо бы поесть.

Но очутившись в спальне, я остановился в нерешительности. Она так крепко спала, что было жаль будить. Но всё же прошел к постели, присел на край и осторожно потеребил ее за плечо, позвав по имени. В ответ Тая только простонала и медленно открыла воспаленные глаза. Она казалась разбитой и измученной. Взгляд плавал и не мог сфокусироваться.

Глаза были словно пьяные, с красными лопнувшими сосудами. На бледном лице появился болезненный румянец. Облизнув сухие потрескавшиеся губы, она что-то невнятно простонала.

Мысленно ударив себя по лбу, я бросился на кухню и налил в стакан холодной воды, вернулся обратно и, усадив Таю, напоил. Пришлось помогать ей во всем. Она была так слаба, что едва могла удержать в руке стакан. А еще была горячей, как печка.

Заболела. Снова. Она такая хрупкая, что сломается от слабого дуновения ветерка. Так когда-то сказала о ней Алина. И я понимал теперь, что она права.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил с беспокойством, помогая ей поставить градусник и убирая назад прилипшие к взмокшей коже волосы.

— Голова болит… — только и могла хрипло простонать она.

Чувствуя себя виноватым за состояние этой девушки, уложил ее обратно на подушки и метнулся в ванную, где смочил маленькое полотенце в холодной воде и затем положил его на лоб Тае. Но эти временные меры я применил только до приезда врача. Он констатировал, что помимо обычного ОРЗ имеет место сильный стресс, больной нужен покой, обильное питье и регулярное применение лекарств и успокоительных. Но главное — покой. Врач неодобрительно посмотрел на меня, словно рентгеном просветил. Будто это я довел лежащую в болезненном дурмане девушку до такого состояния. Что ж, он прав.

Началось бдение у постели больной, продолжавшееся три дня. Домработница здорово меня выручила, обеспечивая Тае чисто женскую помощь, готовя бульоны, кисели и каши, пичкая лекарствами. Я же старался беспокоить Таю не так часто, как мне бы хотелось. Всё же был основной причиной ее стресса. Сначала я пытался кормить ее с ложечки, давать лекарства, предлагал любую помощь, но наталкивался на отказ совершенно во всем. Она прятала глаза, отвечала односложно, воспринимала меня как пустое место. Я временно отступил, давая ей возможность оправиться.

Но так о многом хотелось рассказать. Как продал ее старую квартиру и купил новую, как перевез туда всё барахло из двухэтажных апартаментов, где она раньше жила с мамой. Даже чертовых рыбок. Часть вещей притащил в свою квартиру. Как занялся разводом и восстановлением в консерватории, причем в успехе обоих этих предприятий был уверен на девяносто девять процентов.

Как ее муженек под давлением отписал жене одну из бабкиных квартир. С этим чмом встречался лично, полюбовался на его знатно разукрашенную рожу, пообещал переломать все кости, если посмеет сунуться к Тае. В общем, жизни мужика научили.

Была еще одна тема обсуждения — его помощь матери Таи в освобождении из СИЗО и перечисление большой неустойки. Меня сразу смутило — откуда у бедного-несчастного водителя такие деньги и связи?