— Уже слишком поздно для таких разговоров. Я себя плохо чувствую и хочу лечь спать.

— Да, заметил, что ты приболела. У тебя есть лекарства?

— Да, конечно же, — с удивлением ответила на вопрос, благоразумно умалчивая, откуда взялись медикаменты.

— Покажи.

— Да боже мой! Ты что, меня совсем ребенком считаешь? Может, еще и продукты проверишь?

Изрядно разозлившись, я начала осознавать, что Слава цепляется за любую возможность продолжить разговор и задержаться в квартире. А у меня не хватало уже никаких моральных сил, чтобы оставаться вежливой. Хотелось попросту указать ему на дверь. Вот настырный!

— Я всего лишь забочусь о тебе. Чего такая подозрительная? Простые слова в штыки принимаешь.

— Сам меня заразил этой подозрительностью. Теперь во всем вижу какой-то подвох.

— Наверное, и правильно, Таисия, нельзя быть такой наивной.

«Нельзя пускать на порог людей, которых ты вроде бы знаешь?» — так и рвались наружу слова, но я опять промолчала, хотя любой идиот догадался бы по выражению моего лица, что лучше убраться подобру-поздорову. Но, судя по всему, Слава хуже идиота…

— Ты говоришь, как моя мама! — не выдержав, повысила я голос.

— Мы хотим тебе только добра. — Слава разговаривал со мной тоном заботливого родителя, что раздражало не меньше. — А пока она не может тебе ничем помочь, я хочу, чтобы ты не вляпалась в дерьмо.

— Могу пообещать, что буду осторожна. Хотя даже не представляю, чем мне может грозить выступление в этом клубе. Там же не только я одна выступаю, сокурсники из моей консерватории также участвуют с номерами.

Кажется, это его немного успокоило.

— Ладно, позвони мне, пожалуйста, как только выяснишь, в чем дело. Да и вообще при любых проблемах, в любое время дня и ночи можешь меня беспокоить, — с горячей убежденностью настаивал Слава.

— Даже не знаю, чем заслужила такую заботу. Я думала, что совсем одна и мне не к кому обратиться, — прошептала я тихо, словно самой себе, а Слава пододвинулся ближе и обхватил меня за плечи, медленно притянув к себе. Пришлось уткнуться ему в грудь, но я по-прежнему держала перед собой сцепленные руки, что стало отличным препятствием между нами. И оно сработало. Водитель отстранился и проникновенно сказал:

— Нет, ты не одна. Я хочу, чтобы ты знала, что существуют люди, которым есть до тебя дело. Которым не всё равно, что с тобой может что-то случиться. Запомни: в любое время дня и ночи. И не бойся меня потревожить. Я буду ждать твоего звонка.

— Спасибо тебе. Спокойной ночи.

— Обещай больше не ходить по темным дворам в такое время. Я могу тебя иногда подвозить. И не думай о плате. Уверен, когда Дмитрич придет в себя, всё вернется на круги своя. Вряд ли он будет жить с Натальей, когда выяснится, как она поступила с его любимой женщиной и дочкой. Он же тебя родной считает, я точно знаю.

— Ты думаешь? На самом деле меня удивляет, что он до сих пор ничего не сделал. Что ему мешает узнать о маме и помочь ей?

— Честно говоря, сам удивлен. Возможно, он находится под лекарствами. С сердцем не шутят.

— Но он был такой здоровый и полный сил, ничего не предвещало беды.

— Знаю, тем не менее ему предстоит серьезная операция. Мужчины часто носят боль в себе, не показывая никому. Ваша ситуация подкашивала его, жить на две семьи не так-то просто, даже если с Натальей у них была только видимость брака. Переживал Дмитрич. Да и на работе хватало проблем.

— Наверное, ты прав…

Откровенно зевнув, я проводила наконец дотошного Славу на выход, мечтая о том, чтобы смыть с себя его липкие объятия, его приторный сладковатый запах. Почему этот мужчина мне так неприятен? Почему я вижу в нем что-то неестественное, будто он притворяется добреньким, а на самом деле преследует какие-то свои цели? И почему я не задумываюсь о том же, когда речь заходит об Максиме? О Максе.

В своих мыслях не могу называть его полным именем, хотя должна сохранять дистанцию и выстроить между нами прочный барьер и даже не думать его преодолеть. По многим причинам. Что же нужно Славе? И почему я так сильно желаю, чтобы именно сейчас рядом оказался Макс?

— Очень интересно, — цокнула языком Алина, сканируя меня подозрительным взглядом после того, как Тая отправилась на сцену. — Суворов, ты мне ничего про новую девочку не рассказывал. Где ты нашел этого невинного ангелочка? Нас потом ее родители по судам не затаскают?

— Она не более невинна, чем все остальные, и пришла сюда по доброй воле, собственноручно подписав контракт, — поморщился я и уткнулся взглядом в бумаги, разложенные на столе, лишь бы не пялиться на сцену. Надо срочно похоронить в себе это ненормальное желание постоянно держать в зоне внимания Та… любовницу отца.

И да, почаще себе напоминать, кто она такая.

Гляди-ка, ее невинный вид обманул даже Алину.

— Ну, вероятно, ей нужны деньги, — продолжала гнуть свою линию Алина. — Всякие ситуации случаются. Если ты не против, я бы с ней поговорила. Она выглядит так, как будто от любого порыва ветра сломается. Не хочется потом, знаешь… истерик и разборок, что ли… Когда ты рассказывал о номере обнаженной скрипачки на сцене, я себе другую девушку представляла…

— Зачем тебе это? — сдерживая гнев, спросил я максимально спокойно, хотя внутри всё клокотало. И не от злости на Алину, а от того странного ощущения, что ее женская интуиция не ошибается. — Я против. Девчонка пришла сюда сама! Никто ее за волосы не тащит и ни к чему не принуждает. Не надо изображать из себя Мать Терезу.

— И чего мы такие грубые и не в настроении? — удивленно воззрилась на меня Алина, хмурясь с нескрываемым волнением.

— Всё у меня нормально с настроением, — отмахнулся я, передернув плечами. — Просто, Алин, давай каждый будет заниматься своим делом? Ты ситуацию совсем неверно представляешь и эту девчонку впервые видишь. Не знаю, с чего ты взяла, что она чем-то отличается от других.

— Если ты этого не замечаешь, то ты точно слепой. Но не буду вмешиваться. Давай займемся работой. И вообще, мне сейчас нервничать нельзя, — сказала она и погладила свой объемный живот, улыбнувшись той самой таинственной улыбкой, которая присуща только матерям.

Внутри что-то кольнуло, странное и неведомое, напоминая о вчерашнем неудачном разговоре с Илоной, моем дурацком несвоевременном предложении и ее отказе, в том числе и по той причине, что якобы захочу детей, а она не готова. А я? Готов ли?

Не хочу сейчас думать об этом. Тем более не в присутствии дотошной и проницательной Алины.

— Да тебе и работать уже нельзя. Из декрета сюда бегаешь, как будто медом намазано.

— Может, я за Саранским слежу. Вон посмотри на этих охотниц, Амазонок недоделанных, — метнула она взгляд на фокус-группу за столиком неподалеку. — Сидят, пожирают всех глазами.

— Саранский тебе верен и на них не смотрит, он на работе повернут, — сказал без доли обмана, потому что не сомневался в собственных словах.

— Не знаю, не знаю… Я такая толстая, неповоротливая, не то что они.

— Зато я знаю, что ты слишком много и не о том думаешь.

— А как отец? — вдруг переменила она тему.

— Нормально, идет на поправку, — отделался общим, не желая разговаривать об отце. Лучше бы он с какой-то девкой одноразовой перепихнулся, чем так, как на самом деле. Может, матери было бы не так больно.

— Ну, раз ты мне не доверяешь, оставлю тебя в покое, — Алина явно обиделась. Вот дерьмо… только обиженных беременных женщин мне не хватало. Помассировав переносицу, с тяжелым вздохом попытался ее успокоить:

— Дело не в том, что я тебе не доверяю, просто сейчас столько всего навалилось… Если начну это обсуждать, на работу времени не хватит, а у нас много дел. Завтра открытие.

— Да, ты прав, — согласилась Алина, и где-то полчаса мы усиленно работали, пока она снова не бросила взгляд на сцену.

— Нет, ну ты только посмотри, какая она шуганная, как дергается. Что-то с ней не так. Да и на тебя постоянно косится. Заметил? Еще одна влюбленная дурочка.