Натянув простыню до самого подбородка, Мэри Фрэнсис села. На ней была одна из ночных рубашек, которые положили в чемодан в агентстве, – с глубоки вырезом, из нежнейшего белого шелка, словно морская пена, спадавшая к ее ногам, когда она стояла. По сравнению с другими эта рубашка была вполне скромной, но количество затраченной материи ничуть не помешало ей быть почти прозрачной.

Плен глаз. Она все еще не смотрела на него. Посмотреть означало бы приковать к себе внимание, это не безопасно. Глаза – зеркало души, он мог про никнуть в душу и сломить ее дух. Животные хорошо знают это и потому избегают взгляда в упор, понимая что он несет смертельную опасность. Но все же придется рискнуть. Хотя бы для того, чтобы убедиться в верности ощущений.

Взглянуть и тотчас отвести глаза, больше ничего: Однако когда Мэри Фрэнсис подняла на него глаза, отвести их было уже невозможно. Выражение лица Кальдерона было еще более неприветливым, чем в тот раз, когда Мэри Фрэнсис видела его по телевизору. Ледяной взгляд глаз, смотревших сквозь нее, бросил Мэри Фрэнсис в озноб.

Она поняла, что слова, которыми пыталась описать его в ту ночь, не соответствовали действительности. Он был красив какой-то бездушной, жестокой красотой.

Большой чувственный рот странно выделялся на правильном лице. Кальдерон был высок настолько, что, скалой нависал над сидящей в постели девушкой. В тоже время он заставлял вспомнить об опасности, которую таит в себе айсберг, большая часть которого скрыта от глаз. Приближаться к нему – опасно, но как преодолеть притяжение? Даже Брайана, целью жизни которой было мучить мужчин, отдалась в его власть. Разве не о нем она пишет в своем дневнике?

Мэри Фрэнсис ожидала, что он заговорит, однако этого не случилось. Он молча вошел в комнату и подошел к огромному резному шкафу, стоявшему у дальней стены. Шкаф ломился от разнообразной электронной аппаратуры. Здесь были телевизор с большим экраном, видеомагнитофон, стереосистема с проигрывателем для компакт-дисков.

Он молча взял пульт дистанционного управления и включил видеомагнитофон. На экране появилась чья – то тень. Мэри Фрэнсис вновь почудилось, что она перенеслась в виртуальную реальность, Она молча наблюдала, как тень скользнула вдоль стены.

Потом раздался сильный треск, и план изменился. Свет падал откуда-то сверху, и изображение стало резче, на экране был офис Кальдерона. И женщина роющаяся в его бумагах, подобно воришке. Не кто иной как Мэри Фрэнсис собственной персоной. Он записал на пленку все ее ночные похождения.

Мэри Фрэнсис уже не смотрела на Экран. Итак, она попалась! Сквозь открытую настежь дверь балкона доносились крики чаек и шум бьющихся о скалы волн.

Раньше она почти не замечала эти звуки, зато тепе они громом гремели у нее в голове. В воздухе пах морем и страхом., Мэри Фрэнсис не смотрела на Кальдерона, но каждой клеточкой ощущала его присутствие. Он все еще прокручивал запись. Но вот раздался легкий щелчок пленка остановилась, экран погас, и Кальдерон повернулся к ней.

Мэри Фрэнсис подняла глаза и увидела, что он снимает ремень.

Мгновенный испуг сменился пониманием. 0н еще не подошел к ней, а она уже вытянула руки вперед прижав запястья друг к другу. Наверно, это сидело у нее в подсознании, было результатом многолетних размышлений, созерцания и вынужденного молчания. Ей учили, что покорность сильнее гонений, что в униженности – святость.

– Расскажи мне, каким это грехом ты запятнала, себя – сказал он, подходя к ней.

Она не умела лгать. Подобно Эмерсону, она считала, что с ложыо умирает частица души. Однако то что считалось добродетелью в монастыре, может стоить ей жизни в мире Уэбба Кальдерона, поняла Мэри Фрэнсис:

– Я не хотела умирать, не познав, что значит быть с мужчиной, – призналась она. Это была лишь часть истины, но остальное она расскажет, только если он спросит.

Молчание накалялось. Кальдерон пристально разглядывал ее. Через мгновение он подошел к изножью и сдернул с нее простыню. На обнаженной лодыжке ярко краснели вишни.

– Значит, ты решила продать свое тело? – спросил он.

Губы его сложились в презрительную усмешку, что было весьма странно, если вспомнить все, что он сделал с ее сестрой. Но Мэри Фрэнсис заметила и другое – признаки прошлого промелькнули в его глазах. «Воспоминания, – подумала она. – трагедии».

– Можно сказать, да. – Лгать она не умела, но и дать ему то, что он просит, тоже не могла. Каким-то внутренним чутьем она поняла: он ждет, что она окажется чистой и непорочной, каким ему не быть уже никогда.

– Попробуй убедить меня, что я не должен тебя убивать.

– Как это сделать?

Он перешел на шепот. Ему не нравилось то, что он говорил. Не нравилась она.

– Ты – шлюха докажи это.

Этого Мэри Фрэнсис сделать не могла, даже ценой собственной жизни. Она знала это, и он тоже. Она – не Брайана. Но и не та напуганная девочка, которая когда-то страстно мечтала испытать плотские радости и молила О них Господа. Теперь ей представилась возможность выбора и было из чего выбирать, ей стали доступны любые удовольствия, но именно поэтом Мэри Фрэнсис хотелось большего, чем просто познать мужчину. Она хотела любви. Она хотела, чтобы страсть огнем бушевала у нее в душе, чего никогда не дала бы религия. Ей не нужен холодный, механический секс. Он уничтожит ее.

Она дотронулась до медальона, погладила кончикам пальцев, с трудом сдерживая желание поднести его к губам Она знала, что он не спускает с нее глаз, но ничего не могла с собой поделать. Ей нужна какая-то опора.

«Рита, – мысленно попросила она, – помоги мне дай силы…»

Не думая больше о Кальдероне, Мэри Фрэнсис поднесла свой талисман к дрожащим губам, и сладкая боль пронзила ее.

Наконец она заставила себя взглянуть на Кальдерона. Тот все еще не сводил с нее глаз, словно никак не мог решить, что перед ним: воплощение непорочности, или зла; нежнейшее, обольстительное существо, Или самое зловещее создание из всех, какие ему попадались в жизни? Неожиданно они поменялись ролями, теперь подозреваемой стала она, а не он. Странно!

Что есть зло? – задумалась она. – Кто есть зло?

– Мы все – шлюхи, – сказала она ему. – и все – святые, даже вы. Но не думаю, что вы сумеете доказать это.

Он не ждал от нее такого ответа.

– Кто ты? – спросил Кальдерон. – Почему ты рылась в моих вещах?

Она не отвечала. Ее молчание только распаляло его.

Он приблизился к ней вплотную И крепко стянул запястья ремнем.

– Я могу заставить тебя говорить, – сказал он. – Любого можно заставить говорить, нет, не любого, – спокойно отозвалась она меня – нельзя.

В этом ответе не было вызова, хотя она понимала, что он может воспринять ее слова именно так. Мэри Фрэнсис знала, что нет на свете такой, пытки, которая заставила 6ы ее нарушить данное слово. Она обладала такой силой духа, которую он не в силах ни понять, ни разрушить.

Несколько мгновений спустя она уже спускалась в подвал, спотыкаясь о ступени; белая прозрачная рубашка развевалась от неловких движений. Руки ее были все так же перетянуты ремнем. Уэбб Кальдсрон шел сзади.

Он стащил ее с постели И вытолкнул В коридор, не сказав куда ведет, но она сама догадалась. В потайную комнату Синей Бороды.

Это был гнусный день для Рика Карузо. В его жизнь ворвалась сногсшибательная блондинка. Он, конечно священник, но пока не святой. Наконец-то Рик понял, чем вызвано появление Блю Бранденбург в его жизни. К Мэри Фрэнсис это не имеет никакого отношения, сам дьявол послал ему Блю в качестве испытания.

Этим объяснялось все даже то, что появилась она рано утром, на рассвете, прежде чем Рик успел выпить чашечку кофе. Он жил в квартире при церкви, комната его располагалась на втором этаже. К счастью, когда появилась Блю, он уже встал и оделся, но какое это имело значение? Именно происками дьявола объяснялся и наряд Блю: на ней были джинсы на пуговицах, а не на «молнии», обрезанные так высоко, что приоткрылась ее аппетитная попка, и сидящие так низко, что был виден бутон ее пупка…