Я родился Тэтчером и умру им, но отказываюсь быть похожим на своего отца. Ни сегодня, ни когда-либо.

— Я не могу простить тебя. — Заставляю свое тело расслабиться. Я сказал то, за чем пришел. Теперь все кончено. — И никогда не смогу.

Направляюсь на выход, сердце бешено бьется.

Как только моя рука касается дверной ручки, я наконец набираюсь смелости, чтобы спросить его.

Я должен получить ответ.

Уверенным шагом возвращаюсь к столу. Отец слегка поворачивает голову и смотрит на меня так, словно не доверяет мне. И не должен. Особенно с учетом того, что я сейчас чувствую.

Останавливаюсь по другую сторону стола, сердце колотиться в груди, когда я вспоминаю события прошлого. Когда я был еще ребенком, потерявшим мать. Испуганный, растерянный… и обозленный.

— Мать ведь умерла не от передозировки.

Мое заявление звучит как обвинение, но так оно и есть. Отец вытирает кровь с уголка рта белым рукавом рубашки. Он не смотрит мне в глаза, пытаясь игнорировать.

Я делаю большой шаг по направлению к нему, и это привлекает его внимание. Он устремляет взгляд на меня.

— Ты убил ее? — спрашиваю я его.

— Как ты смеешь, — говорит он, в бешенстве глядя на меня. — Да как ты смеешь, твою мать!..

Он не успевает закончить фразу, покачнувшись и пытаясь схватиться за стул для равновесия.

Меня поражает, как сильно он на меня действует. Я думал об этом в течение нескольких месяцев. Если он приказал убить Эйвери, то, возможно, мою собственную мать постигла та же участь.

Я сгибаю руку и тяжело сглатываю, чувствуя, что должен выяснить правду. Во мне скорее говорит интуиция. Я почти ничего не помню о том времени, когда она умерла, но помню, что чувствовал, когда ситуация между ними накалилась. Как моя мать боялась, что он узнает ее маленький грязный секрет.

— Я знаю, что она изменяла.

— Убирайся! — кричит отец, не сдержавшись, и бросает стул в сторону, наваливаясь на него всем своим весом.

Стул ударяется о книжную полку, несколько томов падают, в этот же момент он ударяет кулаком по столу.

Я поворачиваюсь к нему спиной, мое сердце бешено колотится, рука пульсирует от боли из-за удара, а грудь разрывает необъяснимая боль.

Отец снова и снова стучит кулаком, пока я выхожу.

Оставляю отца, пообещав себе никогда больше не видеть его, никогда не говорить с ним, никогда не доверять ему. И никогда не быть таким, как он. Никогда.

Джулс

Я сам просил.

Я сам просил о боли.

Я избавлялся от всего, что вызывало стыд.

Они лишь наблюдали и судили,

Но виноват во всем лишь я.

В столовой я смотрю на аккуратные стопки бумаг, лежащие справа от меня. Спина и плечи раскалываются от боли. Все неправильно, так чертовски неправильно, что сейчас, когда я разобралась со всем этим чертовым дерьмом, моя первая мысль — позвонить Мейсону и узнать, есть ли у него время и что я скучаю по нему.

Он мог бы помочь облегчить боль и то болезненное чувство одиночества, которое я испытываю после того, как узнала о финансовом состоянии.

Три года неопровержимых доказательств измены Джейса. Три гребаных года.

Я смотрю на письмо, открытое на моем ноутбуке. Завтра мистер Уокер сообщит мне еще кое-что. У меня сердце колотится в груди, потому что я знаю, что увижу еще больше дерьма. Мне не нужно это знать. Все и так хреново. Мне следует продать квартиру и покончить с этим, со всеми нерешенными проблемами, которые оставил после себя Джейс.

В финансовом плане у меня все будет хорошо. Но я хочу знать, как долго все это продолжалось. Я хочу понять, в какой момент жизни я стала недостаточно хороша для него.

Уже поздно и в бокале почти не осталось вина, поэтому я наливаю себе еще. У всех нас есть свои пороки, и оказалось, что мои — это Каберне и Мейсон Тэтчер. Я делаю глоток сладкого вина, на лице застыло жалкое подобие улыбки.

Смотрю на раскрытую газету на столе. Ту, с фотографией Мейсона и какой-то женщины. Новой. Черт возьми, мне больно это видеть и думать, что я ему не нужна. Прошло совсем немного времени, как я видела его в последний раз. В газете их фотография, и статья о том, что холостяк-плейбой использовал меня и оставил с разбитым сердцем. Они ничего не знают, и мне плевать на то, что они все думают.

Но Мейсон. Я слишком долго смотрела на эту фотографию, молясь, чтобы это оказалось неправдой. В основном потому, что я эгоистичная стерва. Несмотря на то, что я не готова связывать себя обязательствами ни с ним, ни с кем-либо еще, я все равно хочу его.

Сью заверила меня, что все это чушь собачья и на фотографии просто какая-то женщина, с которой он встречался давным-давно.

Я делаю еще один глоток вина и поднимаю глаза, когда слышу сигнал мобильного телефона.

Это сообщение от Кэт, которая требует от меня рукопись. К черту все!

Наверное, хорошо, что у меня есть квартира, которую можно продать. За это мне стоит поблагодарить моего лживого мудака мужа.

Я отправляю Кэт текстовое сообщение, где прошу продлить срок, а потом сажусь писать в надежде, что скоро слова потекут рекой. Во всяком случае, я ожидаю, что это будут слова о гневе, горе, предательстве. Но все, что приходит мне в голову, — это мысли о прикосновениях Мейсона. Насколько сильным может быть его физическое присутствие. Как он может успокоить каждую мою боль. Как он этого хочет, и как сильно желаю я.

Я кладу голову на плечо, обнажая шею, когда вспоминаю, как он прямо здесь целовал меня, как играл моим телом. Открываю глаза и смотрю на то место на столе, где он наклонил меня. Я призналась ему в чем-то настолько реальном, настолько болезненном, и он заставил меня почувствовать себя живой, как будто то, о чем я говорила, не имело значения.

Делаю глубокий вдох, ненавидя себя за то, что оставила его. Но я так чертовски сломлена. Не понимаю, почему он вообще хочет меня, когда совершенно очевидно, что я развалина.

Прикусываю губу, беру телефон и думаю о том, чтобы написать ему.

«Я скучаю по тебе»

Набираю слова, а затем удаляю их.

«Мне жаль».

Я смотрю на эти два слова, которые значат так мало, но в тоже время так много.

«Мне кажется, я люблю тебя».

Вот что я должна послать ему, отпугнув его навсегда.

Я удаляю текст, когда получаю ответ от Кэт. Обычно она строга ко мне, злится, если я не успеваю сдать работу в срок. Но она написала, что все в порядке и я должна позаботиться о себе.

— Береги себя, — шепчу я себе под нос и поднимаю бокал с вином. — Правда, я не знаю как.

Я хочу, чтобы Мейсон был здесь, но такой выход слишком прост.

Это должно быть больно. Должно быть непростой задачей. Но Боже, как же мне хочется приползти к нему и молить о прощении. Умолять его снова избавить меня от боли. Это эгоистично, и я не сделаю этого с ним. Но так хочется.

Мейсон

Это никогда не кончится.

Она останется здесь навсегда.

Одна ошибка прошлого разрушит твое будущее.

— Я только что получил письмо, — слышу я голос Лиама, открывая дверь. Его серый костюм, как с иголочки, несмотря на то, что сам он выглядит дерьмово. Грязно светлые волосы взъерошены, как будто он только что встал с постели, а под глазами темные круги, говорящие о том, что он мало спал.

— Какое? — спрашиваю я и кладу локти на стол, сцепив пальцы и ожидая ответ. Я догадываюсь. О чем идет речь. Мой отец забрал деньги.

Мы в дерьме. И у меня нет решения, как выбраться из него.

— Что, черт возьми, случилось, Мейсон? — спрашивает меня Лиам.

Я тяжело сглатываю, ненавидя себя за то, что обязан этому человеку. По крайней мере, я задолжал ему объяснение. Но что я могу сказать? Сердце сжимается в груди, я смотрю на свой стол, поглаживая руку в месте раны на костяшках пальцев. Я не могу сдать отца. У меня нет никаких доказательств, но, более того, я не могу заставить себя сделать это, потому что он мой отец. Прочищаю горло и наклоняюсь в сторону Лиама.