Оливия тоже встала.

— Разрешите проводить вас до двери, — сказала она почти сквозь зубы.

— Пожалуйста, не беспокойтесь. Я никогда не посмел бы позволить это такой красивой женщине.

Оливия побледнела. Понимает ли князь, что Гарри издевается над ним? Она незаметно взглянула на Алексея, но он, казалось, не обиделся, а, наоборот, выглядел довольным, хотя был напряжен и сдержан.

Гарри вышел один, лишив Оливию возможности высказать ему, что она думает о его дерзких выходках. Но так легко он не отделается, кипела она Он и представления не имеет, что значит растравить ее гнев. Вечером она ему все выскажет.

А пока надо было занимать разговорами князя. Он сидел с самодовольным видом. Он был доволен, что Гарри ушел, и, возможно, еще более доволен, что остался наедине с Оливией.

И Владимиром. Разве можно было забывать о Владимире?

— Интересно, где моя мать? — сказала Оливия. Действительно, было очень странно, что ее мать до сих пор не появилась. Дверь в гостиную была все это время открыта, как того требовали правила приличия, так что присутствие матери в общем-то было необязательным. Но Оливия была убеждена, что ее мать захочет по крайней мере поздороваться с князем.

— А ее присутствие необходимо?

— Нет. — Оливия бросила взгляд на открытую дверь. — В коридоре Хантли…

— Я рад, что мы остались одни.

Оливия сглотнула, не зная, что на это ответить. Он улыбнулся, но его взгляд потяжелел.

— Вы нервничаете от того, что остались со мной наедине?

До этого момента она не нервничала.

— Нет, разумеется. Я знаю, что вы джентльмен. К тому же мы не одни.

Он несколько раз моргнул, а потом рассмеялся:

— Вы имеете в виду Владимира?

Оливия метнула взгляд на телохранителя, потом снова на князя.

— Он сидит… здесь. И…

— Владимир невидим.

Ее беспокойство все росло.

— Я не понимаю.

— Он вроде бы здесь и не здесь. — Он улыбнулся, но так, что она почувствовала неловкость. — В зависимости от того, желаю я этого или нет.

Она разжала губы, но ей абсолютно нечего было сказать.

— Например, — продолжал князь, — если бы я захотел поцеловать вас…

Оливия задохнулась.

— …было бы то же самое, как если бы мы были одни. Он никому ничего не расскажет, а вы не будете… как это говорится… чувствовать себя неловко.

— Полагаю, вам следует уйти, ваша светлость.

— Но прежде я хочу вас поцеловать.

Оливия резко встала, ударившись лодыжкой о столик.

— В этом нет необходимости.

Он тоже встал.

— Я считаю, что это необходимо. Чтобы показать вам…

— Показать — что? — спросила она, сама не веря, что задает такой вопрос.

Он сделал жест в сторону Владимира:

— Теперь его как бы здесь нет. Но мне нужна круглосуточная защита, поэтому он всегда со мной. Даже когда… я не могу это сказать в присутствии леди.

Он уже и так сказал слишком многое из того, чего не следовало бы говорить при леди. Оливия двинулась в сторону, стараясь выбраться из-за дивана и быть поближе к двери, но он загородил ей дорогу.

— Я поцелую вам руку.

— Ч-что?

— Чтобы доказать вам, что я джентльмен. Вы думаете, что я собираюсь сделать что-то еще, но я всего лишь поцелую вашу руку.

У нее перехватило горло. Ей казалось, что она не может дышать. Он полностью лишил ее спокойствия.

Он взял ее руку. Оливия все еще была в таком шоке, что не отдернула ее. Он поцеловал руку и погладил пальцы, прежде чем отпустить ее.

— В следующий раз, — заявил он, — я поцелую вас в губы.

О Господи!

— Владимир! — Князь сказал что-то по-русски, и телохранитель сразу же оказался рядом. Оливия была в ужасе — она совсем забыла о его присутствии. Но только потому, что была поражена возмутительным поведением князя.

— Увидимся сегодня вечером, — сказал он.

— Вечером?

— Вы же будете в опере, не так ли? Сегодня открытие сезона и дают «Волшебную флейту» Моцарта.

— Я… я… — Разве она идет сегодня в оперу? В ее голове все перемешалось. Только что князь царских кровей пытался соблазнить ее в ее собственной гостиной. Или по крайней мере предпринял попытку это сделать. В присутствии своего якобы невидимого телохранителя.

Неудивительно, что она слегка сбита с толку.

— До встречи, леди Оливия.

Князь вышел из комнаты. Телохранитель следовал за ним по пятам. Все, о чем Оливия могла подумать, было: «Я должна рассказать об этом сэру Гарри».

Правда, она была на него зла.

Разве нет?

Гарри был в отвратительном настроении. День начался замечательно и предвещал все самое хорошее, пока он не отправился в Радленд-Хаус и не застал там князя Алексея Гомаровского.

Потом ему пришлось наблюдать, как Оливия любезничает с этим невежей-князем.

Потом ему пришлось притворяться, что он не понял, когда этот негодяй сказал по-русски, что хочет изнасиловать Оливию, а перевел это на английский какой-то дурацкой фразой насчет ее небесной красоты.

Потом, когда он уже был дома, пытаясь придумать, как ему поступить со второй фразой князя, которая была приказом телохранителю Владимиру собрать сведения о сэре Гарри, он получил письменный приказ военного министерства присутствовать на открытии сезона в опере.

Гарри знал, что в этот вечер давали «Волшебную флейту» Моцарта, и это было прекрасно, если бы ему надо было следить за тем, что происходит на сцене, а не за вышеупомянутым князем Алексеем.

Потом этот чертов князь рано уехал из оперы, как раз тогда, когда Царица ночи начинала свою арию. Какой болван покидает оперу именно в этот момент?

Он проследовал за князем (и за его телохранителем, который становился опасным) до самого борделя мадам Лару, где князь Алексей по-видимому воспользовался услугами тамошних обитательниц.

Оставив князя там, Гарри решил, что имеет полное право отправиться домой.

Что он и сделал, хотя по дороге попал под короткий, но сильный дождь.

Поэтому его первым желанием — после того, как он оказался дома и скинул мокрый плащ и перчатки, — было желание принять ванну. Он уже представил себе, как над водой поднимается пар и как его тело обжигает горячая вода.

Это будет блаженством.

Но никакого блаженства в этот вечер он не испытал. Плащ все еще висел у него на руке, когда в холл вошел его дворецкий и сообщил, что посыльный привез срочный пакет, который ожидает его на письменном столе.

Гарри прошел в свой кабинет, шлепая мокрыми ботинками, и обнаружил, что ничего сверхсрочного в пакете не было, а всего лишь обрывочные сведения из биографии князя Алексея. Гарри пожалел, что камин в кабинете не горел, иначе он швырнул бы пакет в огонь. А потом постоял бы перед камином, чтобы согреться. Он так замерз и промок, что его все раздражало.

А потом он поднял глаза.

И увидел в окне наверху Оливию. Она смотрела на него.

На самом деле это все была ее вина. Или по крайней мере часть вины.

Он подошел к окну и с треском поднял раму. Она сделала то же самое.

— Я вас ждала, — сказала она, прежде чем он успел что-либо произнести. — Где вы были? Что с вами случилось?

В потоке этих глупых вопросов трудно было выделить главный. Да он и не смог бы. Его губы все еще были синими и одеревеневшими от холода, поэтому он смог лишь констатировать очевидное:

— Шел дождь.

— И вы решили прогуляться под дождем?

Ему хотелось задушить ее.

— Мне надо с вами поговорить, — заявила она.

Он понял, что не чувствует пальцев ног.

— А это необходимо прямо сейчас?

Она отшатнулась с оскорбленным видом.

Что, конечно, не улучшило его настроения. Однако ему с детства вбивали мысль, что он всегда должен оставаться джентльменом. И хотя ему очень хотелось опустить раму, он решил объясниться:

— Я продрог и промок. И я в очень плохом настроении.

— Я тоже!

— Ладно, — выдавил он. — Какой пустяк вас так взволновал?

— Пустяк?