— Мне надо, чтобы ты пошел со мной на музыкальный вечер у Смайт-Смитов.

39

— Зачем?

— Я кое-кому пообещал, что пойду, и…

— Кому ты пообещал?

— Не важно.

— Если меня заставляют идти, мне это важно.

Себастьян слегка зарделся, как редко с ним бывало.

— Я обещал своей бабушке. Она просто загнала меня в угол на прошлой неделе.

Гарри застонал. От любой другой женщины он отвертелся бы. Но обещание, данное бабушке, — это святое.

— Так пойдешь?

— Да, — с тяжелым вздохом ответил Гарри. Он ненавидел эти светские мероприятия, но на музыкальном вечере он хотя бы будет избавлен он вежливых разговоров. Он будет сидеть и молчать, и если у него будет скучающий вид… он у всех будет такой.

— Отлично, значит, я…

— Минуточку. — Гарри посмотрел на Себастьяна с подозрением. — Почему тебе нужен именно я?

Себастьян заерзал на стуле.

— Я подозреваю, что там будет мой дядя.

— С каких это пор ты стал этого бояться?

— Меня это не пугает. Но бабушка наверняка попытается нас примирить… О, ради Бога! Какое это имеет значение? Ты пойдешь или нет?

— Пойду, конечно. — Он и не сомневался вовсе. Если он нужен Себастьяну, он будет с ним.

Себастьян встал, и если он и чувствовал неловкость, то прикрыл ее выражением обычной беззаботности.

— Я у тебя в долгу.

— Я уже потерял счет твоим долгам.

Себастьян рассмеялся:

— Пойду разбужу малыша. Даже мне кажется, что нельзя валяться в постели в такой час.

— Ты единственный, кого Эдвард уважает.

— Уважает?

— Он тобой восхищается, — поправился Гарри.

Эдвард не раз высказывал свое удивление по поводу того, что его брат — которого он считал скучным сверх меры — может быть близким другом Себастьяна, на которого он хотел во всем быть похожим.

— Как ты думаешь, завтрак еще не убрали? — спросил Себастьян, задерживаясь у двери.

— Уходи, наконец. И закрой за собой дверь. — Гарри посмотрел на письменный стол, где лежали нетронутыми русские документы. У него осталось два дня, чтобы сделать перевод. Слава Богу, что девушка — леди Оливия — ушла из комнаты.

Подумав о ней, он непроизвольно посмотрел на окно, зная, что она ушла.

Оказалось, что не ушла.

На сей раз ей придется узнать, что он ее видел.

С отчаянно бьющимся сердцем Оливия упала на четвереньки. Он увидел ее. Он определенно ее увидел. Она поняла это по его глазам, по резкому повороту головы. Господи, как она сможет объясниться? Благородные молодые девушки не следят за своими соседями. Они сплетничают о них, обсуждают покрой их костюмов и качество их экипажей, но они никогда, никогда не подглядывают за ними из своих окон.

Даже если этот сосед — возможный убийца.

Чему Оливия не верила.

При этом, однако, сэр Гарри Валентайн явно что-то замышлял. Его поведение нельзя было считать нормальным. Не то чтобы Оливия могла утверждать, что именно означает слово «нормальное» в отношении соседа, но у нее было два брата. Ей было известно, чем занимаются мужчины в своих офисах и кабинетах.

Она знала, например, что большинство из них не сидит в своих кабинетах по десять часов кряду, как это делает сэр Гарри. А если они иногда и приходят в свой кабинет, то обычно для того, чтобы избежать встреч с женским полом, а не для того, чтобы, как сэр Гарри, кропотливо изучать какие-то документы.

Оливии безумно хотелось узнать, что это за документы. Сэр Гарри сидел за своим письменным столом все дни напролет и корпел над какими-то разрозненными страницами. Иногда казалось, что он просто их переписывает.

Но какой в этом был смысл? Для переписки у таких людей, как сэр Гарри, были секретари.

Все еще не вставая, Оливия глянула вверх, чтобы оценить ситуацию. Окно было слишком высоко, и видеть она все равно ничего не могла, но, может…

— Нет, не двигайся.

Из груди Оливии вырвался стон. В дверях комнаты стоял Уинстон — ее брат-близнец, которого она про себя считала своим младшим братом, поскольку он появился на свет ровно через три минуты после нее. Уинстон не просто стоял. Он стоял, небрежно прислонившись к косяку, пытаясь казаться беззаботным обольстителем, которого он старательно изображал в последнее время, особенно на светских приемах.

Светлые волосы Уинстона были искусно растрепаны, платок был повязан небрежно, сапоги были от самого модного обувщика, но любой человек, обладавший хотя бы каплей здравого смысла, мог видеть, что перед ним незрелый юнец, молокосос. Оливия не могла понять, почему все ее подруги начинали хлопать ресницами и глупели прямо на глазах в его присутствии.

— Уинстон, — простонала Оливия, не собираясь ничего объяснять брату.

— Оставайся так, — сказал он, протягивая руку ладонью к ней. — Еще на мгновение. Я стараюсь запечатлеть этот образ в своей памяти.

Не удостоив его взглядом, Оливия отползла в сторону по стенке подальше от окна.

— Дай угадаю. У тебя волдыри на обеих ногах.

Оливия промолчала.

— Вы с Мэри Кэдоган пишете новую пьесу. Тебе досталась роль овцы.

Еще никогда ее братец так не заслуживал возмездия, как сейчас, но увы, еще никогда Оливия не оказывалась в такой нелепой ситуации.

— Если бы я знал, — добавил Уинстон, — я захватил бы с собой стек для верховой езды.

Оливия была готова укусить его за ногу.

— Уинстон?

— Да?

— Замолчи!

Он засмеялся.

— Я убью тебя, — сказала Оливия, поднимаясь на ноги. Потом она ушла на середину комнаты, где ее не мог увидеть сэр Гарри.

— Чем убьешь? Копытцами?

— Ради Бога, прекрати, — сказала она, а потом с ужасом увидела, что он входит в комнату. — Не подходи к окну!

Уинстон замер, а потом повернулся к ней, удивленно подняв брови.

— Отходи, — сказала Оливия. — Медленно, медленно…

Он сделал вид, что хочет сделать шаг вперед.

— Уинстон!

— Оливия, — сказал он, уперев руки в бока, — скажи мне, что происходит?

Она сглотнула. Придется сказать ему хотя бы что-то. Он застал ее, когда она, как идиотка, ползала по полу. Он ждет, чтобы она дала объяснение. Она бы тоже ждала, если бы они поменялись ролями.

Но ей не обязательно говорить ему правду. Можно ведь найти и какое-то другое объяснение.

Но какое? Она не могла придумать ни одной причины, по которой ей следовало бы ползать по полу, лишь бы не показываться в окне.

Ни одной.

— Дело в нашем соседе, — проговорила Оливия, вынужденная все же сказать правду, поскольку, учитывая ее положение, у нее не было другого выхода.

Уинстон начал поворачивать голову в сторону окна — медленно и с той долей сарказма, какой позволял поворот головы.

Оливии пришлось признать, что эта доля была вполне достаточной, особенно в исполнении члена семьи Бевелсток.

— В нашем соседе, — повторил Уинстон. — Разве у нас есть сосед? Я не знал.

— Сэр Гарри Валентайн. Он снял дом, когда ты был в Глостершире.

Уинстон кивнул.

— И его появление здесь заставило тебя ползать по полу… потому что…

— Я за ним следила.

— За сэром Гарри?

— Да.

— Стоя на четвереньках?

— Нет, конечно. Он меня увидел и…

— И теперь он думает, что ты сумасшедшая.

— Да. Нет! Я не знаю. — Она выдохнула. — Откуда мне знать, что у него на уме.

Уинстон ехидно улыбнулся:

— В отличие от его спальни, которую ты…

— Он сидит в своем кабинете, — с жаром возразила она.

— И ты считаешь, что должна за ним шпионить, потому что…

— Потому что Энн и Мэри сказали… — Оливия запнулась. Если она скажет, почему она шпионила за сэром Гарри, она будет выглядеть еще большей дурой, чем и так уже казалась.

— Нет, прошу тебя, продолжай, — сухо попросил Уинстон. — Если это сказали твои подруги Энн и Мэри, я определенно хочу это услышать.

— Хорошо. Но ты больше никому не скажешь.

— Я постараюсь не повторять ничего из того, что говорят Энн и Мэри, — откровенно признался Уинстон.