— Ти вопиль как маленький дьевочка, — еле сдерживая смех, проговорил Гарри.

— Нет никакой причины произносить это с противным немецким акцентом, — сказал Себастьян.

— Э-э, сэр Гарри, — услышал Гарри за спиной голос Оливии.

Он обернулся, бросил на нее взгляд и разразился хохотом. Без всякой причины. Только потому, что он долго сдерживался, а увидев ее, не смог удержаться. В последнее время она именно так действовала на его чувства, и он начинал понимать, что это не так уж и плохо.

Оливия, однако, не смеялась.

— Разрешите представить вас моей матери, — сказала она, кивнув в сторону стоявшей возле нее дамы.

Гарри тут же опомнился:

— Извините, леди Радленд, я не видел, что вы здесь.

— Вопль был ужасный, — сухо заметила она.

До этого времени Гарри видел мать Оливии лишь издалека, но сейчас он понял, что мать и дочь действительно очень похожи. В волосах матери блестела седина, а на лице уже были видны тонкие морщинки, но Оливия явно унаследовала черты матери. Судя по тому, как прекрасно выглядела леди Радленд, красота Оливии долго не поблекнет.

— Мама, это сэр Гарри Валентайн. Он снял дом напротив нашего.

— Да, я слышала. Я рада наконец-то с вами познакомиться, сэр Гарри.

Может, это ему показалось, но в голосе леди Радленд он услышал нотки предупреждения, будто она хотела сказать: я знаю, что вы вытворяли с моей дочерью, или: не рассчитывайте на то, что мы позволим вам приблизиться к ней еще раз.

А может, он все это вообразил.

— Что случилось с Себастьяном?

— Он вывихнул плечо, — объяснила Оливия. — Владимир его вправил.

Гарри не знал, беспокоиться ему или удивляться.

— Владимир?

— Да, — с гордостью ответил телохранитель.

— Это было… — Оливия подыскивала слово. — Поразительно.

— Я бы описал это по-другому, — возразил Себастьян.

— Вы вели себя мужественно, — постаралась поддержать его Оливия.

— Он много раз это делал, — вмешался князь, кивнув на Владимира, а потом посмотрел на сидевшего на полу Себастьяна: — Вам придется принять что-либо от боли.

— Опиум?

— Да.

— У меня дома есть немного, — сказал Гарри, положив руку на плечо Себастьяна.

— А-а!

— Извини! Я не хотел… — Гарри поднял глаза на присутствующих, которые смотрели на него так, будто он преступник. — Я хотел его поддержать. Просто похлопать по плечу, и все такое.

— Может быть, нам отнести Себа к нам? — предложил Эдвард.

Гарри помог Себастьяну встать.

— Поживешь у нас несколько дней?

Себастьян кивнул. У двери он обернулся и сказал, обращаясь к Владимиру:

— Спасибо.

Владимир улыбнулся и сказал по-русски, что для него было делом чести помочь такому необыкновенному человеку.

Князь перевел и добавил:

— Согласен. Ваше исполнение было великолепным.

Гарри переглянулся с Оливией. Его глаза смеялись. Но Алексей еще не все сказал.

— Почту за честь, если вы согласитесь быть гостем на моем приеме на будущей неделе. Он пройдет в доме моего кузена. Посла. Это будет праздник, посвященный русской культуре. — Он оглядел присутствующих: — Вы все, разумеется, тоже приглашены. — Он повернулся к Гарри, и их взгляды встретились. Князь пожал плечами, будто говоря: даже вы.

Гарри склонил голову в ответ. Похоже, он еще не покончил с этим русским князем. Если Оливия поедет на прием, он непременно тоже там будет.

Леди Радленд поблагодарила князя за приглашение, а потом, повернувшись к Гарри, сказала:

— По-моему, мистеру Грею надо лечь.

Гарри со всеми попрощался и помог Себастьяну идти. Когда они были уже у двери, Оливия, которая шла рядом, попросила:

— Сэр Гарри, вы дадите мне знать, как он себя будет чувствовать?

Легкая улыбка промелькнула на губах Гарри.

— Будьте у своего окна в шесть часов вечера.

Ему следовало сразу уйти. Вокруг было слишком много народу, а Себастьяну требовалась помощь, но Гарри не мог удержаться и уже в холле бросил на Оливию последний взгляд. В этот момент он наконец понял, что имеют в виду люди, когда говорят, что «глаза светятся».

Когда он велел ей быть у окна в шесть часов, она улыбнулась. А когда он заглянул в ее глаза, впечатление было такое, будто весь мир озарился мягким, теплым светом счастья. И он исходил от нее, от этой женщины, которая стояла рядом с ним на ступенях своего дома.

В этот момент он понял — это случилось. Прямо здесь. В Лондоне.

Гарри Валентайн влюбился.

В тот вечер, ровно в шесть, Оливия открыла окно и, облокотившись на подоконник, выглянула наружу.

Напротив нее в своем окне в точно такой же позе был Гарри. Его взгляд был устремлен на ее окно. Он выглядел замечательно, улыбаясь своей немного мальчишеской и вместе с тем хитрой улыбкой. Он ей нравился именно таким — счастливым и умиротворенным. Волосы были причесаны немного небрежно, и она поймала себя на том, что ей хочется запустить в них пальцы и растрепать еще больше…

Господи, да она, наверное, влюбилась.

Это должно было стать для нее открытием, даже шоком. А она, напротив, чувствовала себя просто великолепно.

Любовь. Любовь. Любовь…

Она пробовала это слово на вкус, произнося его на разные лады. Во всех случаях оно звучало восхитительно.

— Добрый вечер, — сказала она, чувствуя, что глупо улыбается.

— Добрый вечер.

— Вы давно ждете?

— Нет, минуты две. Вы очень точны.

— Я не люблю заставлять людей ждать. — Она высунулась из окна и, набравшись смелости, облизнула губы. — Если только они не заслуживают наказания.

Это заявление его заинтриговало. Он еще немного высунулся, и казалось, что он сейчас что-то скажет. Но на него что-то нашло, и он рассмеялся.

И она тоже.

Они смеялись так, что у обоих выступили слезы на глазах.

— О Боже, — вздохнула Оливия. — Как вы считаете, может быть… когда-нибудь… мы должны встретиться по-настоящему?

— По-настоящему?

— Например, в танце.

— Мы уже с вами танцевали.

— Всего один раз, и я вам не понравилась.

— Я вам тоже не понравился.

— Я вам не понравилась больше.

Подумав, он кивнул:

— Это правда.

— Я была ужасна, не так ли?

— Пожалуй, — признал он довольно быстро.

— Вы не должны со мной соглашаться, — упрекнула она.

Он усмехнулся:

— Это хорошо, что вы можете вести себя ужасно, когда это необходимо. Это весьма полезное умение.

Она подперла лицо кулаком.

— Забавно, но мои братья никогда так не думают.

— Братья — они такие.

— Вы такой же?

— Я? Никогда. Я, наоборот, это поощрял. Чем ужаснее вела себя моя сестра, тем больше у меня было возможности наблюдать, как она по глупости напрашивается на все большие неприятности.

— А вы, оказывается, коварный.

В ответ он лишь пожал плечами.

— Все же мне интересно, — сказала она, не желая менять тему, — каким образом быть ужасной может быть полезно?

— Очень хороший вопрос, — сказал он серьезно.

— У вас нет на него ответа, не так ли?

— Нет, — признался он.

— Я могла бы быть актрисой.

— И потеряли бы уважение общества?

— Тогда шпионкой.

— Еще хуже, — твердо заявил он.

— Вы считаете, что я не могла бы быть шпионкой? — Она поняла, что совершенно бессовестно флиртует, но какое она от этого получала удовольствие! — Я уверена, что Англии пригодился бы человек такой, как я. Я бы в момент сделала так, что война закончилась бы.

— В этом я не сомневаюсь, — сказал он, и странным образом ей показалось, что он говорит серьезно!

Все же что-то заставило ее отступить. Она ведет себя слишком игриво, а тема войны вовсе не шуточная.

— Мне не следовало шутить на эту тему.

— Ничего страшного. Иногда приходится.

Интересно, что он видел, что делал, подумала она. Он был в армии много лет. А служба в армии — это не только парады и девицы, падающие в обморок при виде офицерского мундира. Он, наверное, воевал. Участвовал в походах. Сражался с оружием в руках.