Гарри скучал по бабушке. Она не всегда была права, и вообще не всегда была очень приятной, но она была забавной. И она его любила.

Интересно, чем бы она хотела, чтобы он занимался? Она наверняка одобрила бы его желание учиться в университете, особенно если это означало бы полное и ежедневное погружение в русскую литературу. Впрочем, она высоко ценила и армию и открыто насмехалась над отцом Гарри, никогда не служившим на благо своей страны.

Отец вообще открыто подвергался ее насмешкам по многим поводам.

— Тебе стоит подумать, Гарри, — произнесла Анна. — Я уверена, что Себастьян будет тебе благодарен за компанию.

Гарри бросил отчаянный взгляд на Себастьяна. Друг поймет его. О чем они только думают? Неужели о том, что он может принять такое решение за чаем? Что он откусит кусочек бисквита, чуть задумается и решит: да, синий цвет очень подходит для мундиров и он будет выглядеть великолепно?

Однако Себастьян, по своему обыкновению, чуть повел плечом, что означало: «Что я должен сказать? Пути глупости неисповедимы».

Мать Гарри поднесла к губам чашку, но по наклону чашки невозможно было определить, сделала ли она глоток. Потом, поставив чашку на блюдце, она закрыла глаза.

Гарри знал, что это означает. Она услышала шаги. Шаги Лайонела. Она всегда слышала их раньше других. Возможно, с годами у нее выработалась привычка. Ее умение притворяться, будто ее жизнь была какой-то другой, чем на самом деле, развилось вместе с умением в любую минуту распознавать местонахождение ее мужа.

— Анна! — воскликнул Лайонел, открыв дверь и сразу же прислонившись к косяку. — Себастьян! Какой чудесный сюрприз! Как поживаешь, мой мальчик?

— Очень хорошо, сэр.

Гарри наблюдал за тем, как отец входил в комнату. Пока еще рано было определить, в каком он был состоянии. Походка была еще твердой, но он слишком размахивал руками, и Гарри это не понравилось.

— Рад тебя видеть, Гарри. — Он слегка потрепал сына по плечу по пути к столику с напитками. — Значит, колледж ты закончил?

— Да, сэр.

Лайонел плеснул себе что-то в стакан — Гарри стоял слишком далеко, чтобы понять, что именно. Обернувшись к Себастьяну, Лайонел криво усмехнулся:

— Сколько же тебе лет, Себастьян?

— Девятнадцать, сэр.

Они с Гарри были одногодки с разницей в один месяц.

— Ты угощаешь его чаем, Кейти? — обратился Лайонел к жене. — О чем ты только думаешь? Он уже мужчина.

— Чай очень хороший, отец, — резко бросил, Гарри.

Сэр Лайонел повернулся и заморгал, словно забыл о присутствии сына.

— Гарри, мальчик мой. Рад тебя видеть.

Гарри сжал губы.

— Я тоже рад тебя видеть, отец.

Сэр Лайонел отпил порядочный глоток.

— Значит, семестр закончился?

Гарри кивнул и сказал, как обычно:

— Да, сэр.

Сэр Лайонел нахмурился и сделал еще глоток.

— Так ты уже окончил колледж. Я получил извещение из Пембрука о твоем зачислении. — Он поморгал, пожал плечами и добавил: — Я не знал, что ты подал заявление. Молодец.

— Я не поеду.

Эти слова вырвались у Гарри как-то помимо его воли. Что это он говорит? Конечно, он поедет в Пембрук. Ведь он всегда этого хотел. Ему нравилось учиться, нравилось читать книги, нравилось сидеть в библиотеке, даже когда светило солнце, а Себастьян пытался вытащить его на регби. Впрочем, Себастьяну всегда это удавалось. На юге Англии солнце светит не слишком часто, так что действительно надо было им пользоваться, когда возможно. Себастьян к тому же был дьявольски настойчив.

В Англии не было мальчика, более подходящего для университетской жизни, чем Гарри. И все же…

— Я иду в армию.

Слова снова вырвались сами собой. Гарри и сам удивился, что он такое говорит. И почему.

— С Себастьяном? — спросила тетя Анна.

Гарри кивнул.

— Кто-то же должен позаботиться о том, чтобы его кто-нибудь не убил.

На это явное оскорбление Себастьян ответил лишь ледяным взглядом, потому что на самом деле был рад тому, как поменялась ситуация. Гарри знал, что отношение к военной карьере всегда было у Себастьяна двойственным. Так что, как бы он ни бравировал, он наверняка почувствовал облегчение оттого, что его кузен будет рядом.

— Тебе нельзя идти на войну, — возразил Лайонел. — Ты мой наследник.

Все находящиеся в гостиной — все четверо были его родственниками — повернулись к баронету. Их лица выражали разную степень удивления. Очень может быть, что за многие годы это было его первое разумное высказывание.

— У тебя есть Эдвард, — вырвалось у Гарри.

Лайонел выпил, моргнул и пожал плечами:

— Верно.

Гарри ожидал именно этого, но все же где-то глубоко внутри он вдруг ощутил неприятное чувство разочарования. И возмущения. А может — обиды. И боль.

— Выпьем за Гарри! — весело провозгласил Лайонел, подняв стакан. Он, кажется, не заметил, что никто не присоединился к его тосту. — Успеха тебе, сын. — Он опрокинул стакан и только тогда заметил, что он пуст. — Черт возьми, — буркнул он. — Как неловко получилось.

Гарри сгорбился на своем стуле. В то же время он почувствовал какой-то неприятный зуд в ногах, словно они были готовы бежать.

— Когда ты уезжаешь? — спросил Лайонел, наполнив стакан.

Себастьян взглянул на Гарри и сказал:

— Я должен явиться в полк на следующей неделе.

— Значит, и я должен быть там в то же самое время, — сказал Гарри, обращаясь к отцу. — Мне понадобятся деньги, чтобы выкупить офицерский патент.

— Разумеется, — ответил Лайонел, инстинктивно подчиняясь командному тону Гарри. — Что ж. — Он посмотрел в пол, потом взглянул на жену.

Катарина смотрела в окно.

— Рад был всех вас увидеть, — сказал сэр Лайонел, поставил на столик стакан и направился к двери, сбившись с шага всего один раз.

Гарри наблюдал за уходом отца со странной отстраненностью. Он, конечно, предполагал и раньше, что такое может произойти. Не то, что он пойдет в армию, а что вообще уедет из дому. Он не раз представлял себе, как, готовясь к отъезду в университет, он погрузит свои вещи в их семейную карету и укатит. Но воображение подсказывало ему всякого рода драматические сцены — от диких жестикуляций до холодных, безразличных взглядов. Самыми любимыми из этих сцен было швыряние об стены бутылок. Самых дорогих, привезенных контрабандным путем из Франции. Неужели отец и дальше будет поддерживать лягушатников, покупая у них вино, в то время как его сын будет встречаться с ними на поле боя?

Гарри смотрел на закрытую дверь и думал о том, что это уже не имеет значения. Здесь ему делать нечего.

Он покончил с этим домом, с этой семьей, со всеми ночами, когда он тащил отца в его спальню и осторожно укладывал на бок, чтобы он не захлебнулся, если его начнет рвать.

Всему конец.

Но почему-то внутри у него было пусто. Его отъезд ничем не будет отмечен.

И только много лет спустя он поймет, что его одурачили.

— Говорят, что он убил свою невесту.

Этого было достаточно, чтобы леди Оливия Бевелсток перестала размешивать сахар в своей чашке.

— Кто? — спросила она, потому что, честно говоря, она не прислушивалась к разговору.

— Сэр Гарри Валентайн. Ваш новый сосед.

Оливия внимательно посмотрела на своих подруг — сначала на Энн Бакстон, а потом на Мэри Кэдоган, которая энергично кивала.

— Вы, наверное, шутите, — сказала Оливия, хотя точно знала, что Энн никогда не стала бы так шутить. Сплетни были источником ее жизненной энергии.

— Он действительно ваш новый сосед, — сказала Филомена Уэйнклиф.

Оливия отпила глоток чая, главным образом для того, чтобы сохранить свое обычное выражение лица — нечто среднее между раздражением и недоверием.

— Я имела в виду, что она шутит сказав, что он кого-то убил, — сказала она с не свойственной ей терпеливостью.

— О! — Филомена взяла печенье, — Извини.

— Я убеждена, что слышала, что он убил свою невесту, — настаивала Энн.