Насколько было известно Гарри, единственным человеком, который был выше по положению, чем Уинтроп, был сам Фицуильям.

— Так что же происходит? — снова спросил Гарри, стараясь говорить спокойно.

— Я не поклонник Наполеона, — сказал князь Алексей. — Им был мой отец, но я нет.

Гарри посмотрел на Владимира.

— Он не работает со мной, — кивнул Владимир на князя. — Но он… помогает. Он дал деньги. И разрешил использовать свою страну.

— Какое это имеет отношение… — спросил Гарри.

— Есть люди, которые попытаются его использовать, — прервал его Владимир. — Он неоценим, будь то живой или мертвый. Я его защищаю.

Поразительно. Владимир действительно телохранитель князя Алексея. Одна крошечная правда в паутине лжи.

— Он приехал, как и сказал, чтобы навестить своего кузена, — продолжал Владимир. — Это удобный случай для моей встречи с моими сотрудниками в Лондоне. К сожалению, интерес князя к леди Оливии не остался незамеченным.

— Кто за ней следил?

Владимир на мгновение отвел взгляд, и Гарри понял, что это плохо. Если Владимир не может смотреть ему прямо в глаза, значит, Оливия в серьезной опасности.

— Я не уверен, — сказал наконец Владимир. — Я пока не знаю, замешана ли здесь политика или просто деньги. Князь очень богатый человек.

— Мне говорили, что его финансовое положение в последнее время пошатнулось, — заметил Гарри.

— Это правда, — подтвердил Владимир, подняв руку, чтобы князь не начал оправдываться. — Но у него еще очень много всего. Земля. Драгоценности. Более чем достаточно, чтобы преступник потребовал выкуп.

— Но она не…

— Кто-то думает, что я планировал сделать ей предложение, — вмешался князь.

— А это не так?

— Я сначала хотел. Но она… Она влюблена в вас. Мне в принципе не нужна женщина, которая будет меня любить. Но я не потерплю рядом с собой женщину, которая любит другого.

Гарри скрестил руки на груди.

— Вашим врагам, по-видимому, не разъяснили ваших намерений.

— Меня не следует винить за это. — Алексей сглотнул, а Гарри в первый раз с тех пор, как узнал князя, увидел, что он чувствует себя неловко. — Я не могу контролировать то, что обо мне думают другие.

— Что мы будем делать сейчас? — спросил Гарри у Владимира.

Владимир посмотрел на него так, что Гарри понял, что ему не понравится то, что он услышит.

— Ждать. На нас снова выйдут.

— Я не собираюсь ждать…

— А что вы предлагаете? Опросить каждого гостя, всех до единого? В записке сказано, что мы не должны никому ничего говорить. Мы уже не послушались — рассказали вам. Если это такие люди, какими я себе их представляю, мне не хотелось бы, чтобы мы их рассердили.

— Но…

— Вы хотите дать им повод причинить ей боль? — нетерпеливо отрезал Владимир.

Гарри почувствовал, будто кто-то его душит. Он понимал, что Владимир прав, а у него самого нет никаких идей.

Это его убивало. Тревога. Беспомощность.

— Кто-то должен был что-то видеть, — сказал он.

— Я собираюсь это расследовать, — ответил Владимир.

— Я пойду с вами.

— Нет, — остановил его Владимир. — Вы слишком взволнованны и не сможете принять правильное решение.

— Я не могу ничего не делать. — Гарри снова почувствовал себя юным и беспомощным перед лицом проблемы, решить которую он не может.

— Вы еще успеете много сделать. Но позже.

Гарри смотрел, как Владимир идет к двери, но прежде, чем тот успел выйти, он крикнул:

— Подождите!

Владимир обернулся.

— Она пошла в дамскую комнату. Она пошла туда после… — Гарри откашлялся. — Я знаю, что она пошла в дамскую комнату.

Владимир кивнул:

— Это может помочь.

Когда Владимир ушел, Гарри посмотрел на Алексея.

— Вы говорите по-русски, — сказал князь.

— Моя бабушка отказывалась говорить с нами по-английски, — признался Гарри.

— Моя бабушка была из Финляндии. Она была такая же.

Гарри опустился на стул и обхватил голову руками.

— Это хорошо, что вы говорите на нашем языке. Не многие наши соотечественники говорят по-русски.

Гарри попытался не слушать князя. Ему надо было подумать. Он не знал, с чего начать. Может ли он что-либо знать, что помогло бы определить, где находится Оливия? Для этого ему было необходимо сосредоточиться.

Но Алексей не унимался:

— Меня всегда удивляет, когда…

— Помолчите! — вырвалось у Гарри. — Просто помолчите. Ничего не говорите, если только это не касается Оливии. Вы меня поняли?

Алексей немного помолчал, а потом подошел к книжному шкафу, извлек из него бутылку и два стакана. Он напил что-то — скорее всего водку — в оба стакана и молча поставил один стакан перед Гарри.

— Я не пью, — не поднимая головы, сказал Гарри.

— Это вам поможет расслабиться.

— Нет.

— Вы говорите, что вы русский? И вы не пьете водку?

— Я не пью вообще ничего, — отрезал Гарри.

Алексей посмотрел на Гарри с любопытством, а потом сел в дальнем углу комнаты.

Стакан оставался нетронутым почти час. Когда Алексей наконец понял, что Гарри сказал правду, он взял стакан и осушил его.

Минут через десять Оливии наконец удалось настолько утихомирить свое тело, чтобы ее мозг начал работать. У нее не было абсолютно ни одной мысли по поводу того, что она могла бы сделать, чтобы спастись, но ей показалось разумным собрать как можно больше информации.

Вычислить, где она находится, было совершенно невозможно. Или? Она с трудом села и начала изучать комнату, хотя в полумраке мало что можно было разглядеть. Свечу забрал тот стриженый.

Комнатка была небольшой и скудно обставленной, но не убогой. Оливия придвинулась ближе к стене и скосила глаза на штукатурку. Потом потерлась об нее щекой. Стена была гладкой. Никаких изъянов или осыпающейся побелки. Подняв глаза, она увидела на стыке стен и потолка лепнину в форме короны. С того места, где она сидела, было трудно разглядеть дверь, но ручка в виде шара была явно высокого качества.

Неужели она все еще в резиденции посла? Вполне возможно. Она наклонилась и дотронулась щекой до своей голой руки. Кожа была теплой. Разве она не почувствовала бы, если бы ее несли по улице? Правда, она не знает, как долго она была без сознания. Возможно, она здесь уже несколько часов. Все же она не чувствовала, будто была где-то вне дома.

Она чуть было не рассмеялась нервным смехом.

О чем она только думает? Она не чувствовала? Что это означает? Неужели она собирается принимать какие-то решения, основанные на том, что она якобы чувствовала? Или на том, что могло или не могло произойти, когда она была без сознания?

Она заставила себя перестать что-то придумывать. Надо успокоиться. Она ничего не добьется, если начнет впадать в истерику каждые пять минут. Она умна и способна сохранять хладнокровие.

Она должна сохранять самообладание и не терять голову.

Что ей известно о резиденции посла? Она была здесь дважды — в первый раз, когда ее представляли князю Алексею, и сегодня вечером на балу.

Здание было огромным — настоящий дворец в самом центре Лондона. Здесь наверняка множество комнат, где можно было бы спрятать человека. Возможно, эта комната в числе помещений для прислуги. Она попыталась представить себе, как выглядят комнаты для прислуги в ее доме. В них тоже есть лепнина? И такие же дверные ручки?

К сожалению, она понятия не имела.

Черт. Почему она этого не знает? Разве она не должна была это знать?

У дальней стены было окно, но оно было задрапировано тяжелыми бархатными шторами. Их цвет — красные? синие? — было невозможно определить. В комнате было слишком темно. Единственным светом, проникавшим через полукруглую часть закрытого шторами окна, был свет луны.

Она задумалась.

Интересно, подумала она, если ей удастся каким-то образом сползти с кровати, сможет ли она выглянуть в окно? Но как сползти? Ноги связаны так туго, что невозможно сделать даже шажок. А с завязанными за спиной руками как она сможет удержать равновесие?