— Ну что, парень?

Глава четвертая

I

Росс покинул Лондон с Клоуэнс и Энисами седьмого февраля, и двенадцатого они оказались дома. Демельза уже получила письмо, написанное после бала и сообщающее о планах, и ждала их. Впрочем, путешествия непредсказуемы, так что она не знала точного времени и даже дня прибытия, пока не услышала стук копыт по булыжнику.

Демельза задумалась, наступит ли однажды такое время, когда она, располневшая, покрывшаяся бородавками и поглупевшая от старости, не будет так радоваться мужу, стоящему в дверном проеме, когда ее руки перестанут трястись, а все внутри — дрожать. Если и наступит, то нескоро. А сейчас он здесь, как всегда высокий, утомленный после тяжелой миссии. Его лицо после португальской инфлюэнцы стало чуть более серым и бледным. Он неулыбчиво разглядывал ее, пока Гимлетт забирал багаж, а Джереми помогал Клоуэнс спуститься.

— Что ж, Росс, я надеялась, что вы прибудете сегодня.

— Ты получила письмо?

— Да, получила.

Она сделала несколько шагов к нему, он — к ней. Росс взял ее за руку и поцеловал в щеку, затем, словно невзначай, в губы. Она поцеловала его в ответ.

— Все благополучно?

— Да, все хорошо.

Он осмотрелся, узнавая знакомые вещи.

— Мы надеялись приехать раньше, но в Грэмпаунде у кареты сломалась ось, и нас задержали на два часа.

Первые несколько мгновений они казались незнакомцами.

— А как Изабелла-Роуз?

— Спит.

— С ней все хорошо?

— Да. Она подросла.

— Как и Клоуэнс. Подросла, несомненно. Я глазам своим не мог поверить на балу.

— Она хорошо выглядела?

— Прекрасно. Но ты не захотела поехать в Лондон вместе с ней?

— Я боялась, что мы разминемся — ты поедешь одной дорогой, а я другой.

— Я об этом не подумал. Сожалею, что так долго отсутствовал.

— Да, прошло много времени.

Он отпустил ее. Джереми и Клоуэнс еще не вошли. Росса удивило такое проявление тактичности.

— Вы ужинали? — спросила Демельза.

— Перекусили. Вполне достаточно.

— Не думаю. Клоуэнс наверняка захочет чего-нибудь.

— Отлично. Твоя стряпня для нас теперь будет в новинку.

— Надеюсь, хотя бы неплохой.

— Ты сама должна знать.

Возникла пауза, затем Демельза улыбнулась:

— Я скажу Джейн.

— Незачем так торопиться.

Демельза остановилась. Росс подошел к ней сзади, коснулся лицом ее щеки и глубоко вдохнул.

— Росс, я...

— Помолчи, — попросил он, не отпуская.

Ужин прошел довольно оживленно, но сначала переговаривались лишь Джереми и Клоуэнс. Джереми беззаботно обсуждал новости на шахте и ферме, будто во всем мире не было ничего важнее. Эффи, их средняя свинья, на прошлой неделе родила девять поросят, а Кэрри, старая, должна опороситься со дня на день. В понедельник они перебирали кукурузные стога и обнаружили множество мышей. Джереми, не любитель крови, поспешил уйти, а вот Белла, что немного пугает, осталась до конца и, кажется, получала от происходящего удовольствие. Они планировали уже закончить со вспашкой, но Мозес Вайгас и Дик Кобблдик одновременно слегли с инфлюэнцей, а у Эрна Лобба началась ангина.

Посреди этого ничего не значащего разговора Джереми прервался, оглядел присутствующих и замолчал.

— А ты встретился с Джеффри Чарльзом, отец?

И Росс рассказал.

Беседа зазвучала по-новому: теперь говорил в основном Росс, рассказывая о битве при Буссако, о Лиссабоне, о своем возвращении и безумии короля. Cлушали и комментировали всей семьей — как в старые времена. Не хватало лишь личного разговора, взаимодействия между Россом и Демельзой. Они все еще были скованы, смущены присутствием друг друга. Понадобится время, чтобы отношения стали прежними.

Лишь раз, всего один раз, Росс взглянул на Демельзу иначе, и она подумала: а знают ли наши дети, предполагают ли, что случится, когда мы уйдем наверх? Знаю ли я сама? Буду ли я с ним такой же, как всегда?

Многим позже, уже практически в полночь, когда они заново познали друг друга, но еще не спали, она сказала:

— Эта разлука далась мне тяжело, Росс. Правда. Я провела в этой постели столько долгих одиноких ночей. Я чувствовала себя так, словно уже вдова.

— А потом этот паршивец снова появляется... Понимаю. Мне тоже было одиноко. Но, в конце концов, есть и радость — радость воссоединения этой ночью.

— Знаю. Я очень счастлива этой ночью. Но нет ли риска, что после очередного твоего отъезда мое сердце не будет биться как прежде?

— Сейчас это нам не грозит, так что давай решать проблемы по мере их поступления...

В комнате еще горела свеча. Гореть ей оставалось, наверное, минут десять, если конец фитиля не упадет в кипящий воск.

— Жизнь состоит из равновесия, противовеса и контраста. Прости, если звучит нравоучительно, но ведь так оно и есть. Делая выбор, человек или приобретает, или теряет очень многое, и никто не может точно взвесить все выгоды или убытки. Когда меня ранило на реке Джеймс в 1785 году, и я попал в лазарет, какой уж был, хирург, какой уж был, решил не ампутировать ногу в первые несколько дней, а посадил меня на строгую диету. Вообще никакой еды, кровопускания, слабительное и сильно разбавленное вино. Через пять дней, когда у меня спала температура, он понял, что умирать я не собираюсь, и разрешил мне поесть. Мне принесли первое вареное яйцо. Это было, словно нектар... Кажется, я никогда не ел ничего вкуснее. Видишь, через лишения...

— Кажется, я понимаю, о чем ты, — отозвалась Демельза. — Этой ночью я — твое вареное яйцо.

Кровать затряслась от смеха Росса:

— Нет. Ты моя курочка. — Он утопил пальцы в ее волосах. — Пушистая, гладкая и кругленькая.

— Если я что и высидела, то теперь я старая курица, и мой гребень потускнел от отсутствия заботы.

— Это не навсегда, я обещаю. Клянусь, мы срастемся и будем одной плотью.

— Не слишком удобно.

— Я ужасный человек?

Росс взял ее за руку.

— Зачастую.

— Почему кто-то должен чувствовать себя ужасно или грустно после такого воссоединения?

— Может, потому что оно было слишком хорошим?

— В какой-то степени. Может, человеческий разум не привык к полному счастью. Было бы оно сегодня частичным, а это вполне вероятно, и кто знает...

— Тебе так кажется?

— Чуть раньше казалось.

— Но теперь нет.

— Нет. Такой странный приступ меланхолии.

— Значит, меланхолия.

Росс заворочался.

— Когда я жил у Джорджа Каннинга, то нашел томик стихов некоего Герберта. Я запомнил такие сточки: «Приятный день, неся прохладу и покой, венчает небеса с землей...» — Он посмотрел на мерцающую свечу. — Сегодня между нами не было ничего похожего на прохладу и покой, но были и небеса, и земля...

— Боже ты мой, мне кажется, это самое красивое из того, что ты мне когда-нибудь говорил, — сказала Демельза, не давая воли эмоциям.

— Нет, я же наверняка говорил еще что-нибудь красивое...

— Конечно, говорил. Я складываю все эти слова в специальную шкатулочку памяти, и, когда чувствую себя забытой, извлекаю их и раздумываю над ними, — она замолчала и замерла.

— Что теперь? — спросил Росс.

— Ты сказал всё правильно, хотя и не совсем. То, что произошло сегодня между нами — ненормально. Наши чувства давно уже должны были охладеть, стать спокойнее. А я чувствую себя, как в первый раз, когда ты повел меня в постель в этой комнате. Помнишь, я тогда надела платье твоей матери.

— Ты меня соблазнила.

— А когда всё закончилось, так не казалось. Ты зажег еще одну свечу.

— Хотел получше узнать тебя до утра.

Демельза снова замолчала.

— Может, и правда настала пора для меланхолии... Это случилось двадцать четыре года назад. Теперь у нас взрослые дети, и пора бы уже прекратить заниматься любовью, как юные возлюбленные. Наверное, меня околдовали...

— А я хромаю на одну ногу.