Наконец они добрались до ворот, где когда-то прятался Джереми. Теперь компания вышла на пляж. Вокруг царили теплые влажные сумерки. Кьюби подпрыгнула и со всех ног помчалась к морю. Джереми присоединился к ней, и они бросились наперегонки. Благодаря своим длинным ногам он вышел в этой гонке явным победителем. Задыхаясь, они свернули и разбились на пары, чтобы отправиться к низким скалам, лежащим по правую руку.

— Здесь все так не похоже на северное побережье, — сказал Джереми. — Поля зеленее, скот — более откормленный, деревья... У нас нет таких деревьев.

— В прошлом году я отправилась в Падстоу, — рассказала Кьюби. — Но шел дождь, а ветер был так силен, что от поездки пришлось отказаться.

— Вам нужно увидеть наше побережье. Мама говорит, что была бы рада знакомству. Если мы устроим небольшой прием, вы приедете?

— Что, одна?

— Я бы заехал за вами.

— Не уверена, что это понравится моей матери.

— Тогда, может быть, с вами поедет Клеменс? Или даже Огастес.

Кьюби рассмеялась.

— Огастес. Он постоянно гавкает. Даже кусается иногда. Но зубы у него не слишком острые. Простите, если он вас чем-то обидел.

— Я слишком счастлив здесь находиться, — заверил её Джереми. — Никто не сможет меня обидеть.

— Я рада, что сегодня с утра вы побрились. Так вам гораздо лучше.

— Как думаете, таможенник Парсонс меня узнает?

— Боже мой, я совсем об этом не подумала! Может, нам стоит повернуть к дому?

— Скоро стемнеет. Стоит рискнуть.

— Мистер Полдарк, нам обязательно шагать так широко? Не то чтобы я считала себя коротконогой или непропорционально сложенной, но...

Джереми тут же замедлил шаг.

— Простите. Я просто следовал за своими желаниями.

— Могу я спросить, какими?

— Желанием опередить вашего брата и сестру, чтобы поговорить с вами наедине.

— Что ж, мы прилично от них оторвались. Может, подождем?

— Не уверен, что этого желаю.

Они добрались до скал, торчащих по краю узкой бухты, а затем повернули обратно к замку. Следы чернели на темном песке.

— Теперь, когда мы наедине, — заговорила девушка, бросая на него взгляд, — почему вы молчите?

— Язык словно к небу пришит.

— Глупая фразочка. Пытались ли вы когда-либо пришить чей-нибудь язык, мистер Полдарк? Кусочком нитки или ленточки? Это ведь невозможно.

— Для начала, мог бы я попросить вас не называть меня мистер Полдарк?

— Я звала вас «парень», не так ли? Но теперь, когда мне известно, что вы джентльмен, это было бы неуместно. Мистер Джереми?

— Джереми, прошу вас.

— Мама решит, что для этого еще слишком рано.

— Тогда — наедине?

Кьюби посмотрела на Джереми.

— Вы полагаете, мы будем часто общаться наедине?

— Я молю об этом.

— Кого, парень?

— Наверное, Эроса.

Они добрались до скал. В полумраке Кьюби опередила его, быстро и ловко карабкаясь по камням. Джереми постарался догнать и перегнать девушку, но поскользнувшись на водорослях, полетел в воду. Смеясь и хромая, Джереми выбрался из моря и уселся на валун, потирая ногу.

Кьюби вернулась и окинула его обвиняющим взглядом.

— Ты снова повредил ногу! Как всегда!

— Кажется, я постоянно за кем-то бегу или от кого-то убегаю.

— А на этот раз?

— Бегу за кем-то.

В её глазах плескался свет, отраженный от водной глади.

— Кажется, ты мне нравишься, парень, — сказала Кьюби.

Другими гостями музыкального вечера были молодая супружеская пара — находящийся в отпуске капитан и миссис Октавиус Темпл из Карвоссы в Труро, а также леди Уитворт со своим пятнадцатилетним внуком Конаном. Затем, вместе с Николасом Карветом, братом миссис Темпл, явился достопочтенный Джон-Ивлин Боскауэн. Завершали список собравшихся сэр Кристофер Хокинс и сэр Джордж Уорлегган вместе с сыном Валентином.

Клеменс играла на клавесине, Джоанн Бёрд — на английской гитаре, Николас Карвет — на улучшенной версии кларнета, недавно продемонстрированной Иваном Мюллером, Джон-Ивлин Боскауэн немного пел и аккомпанировал, когда пела Кьюби. Джереми эти люди казались пустозвонами из высшего общества. Страдая от боли в лодыжке и восхищаясь Кьюби, он просто сидел и аплодировал или качал головой и улыбался, если кто-нибудь выжидающе поглядывал на него в поисках музыкальных талантов.

Джереми отметил, как быстро меняется настроение майора Тревэниона. Из мрачного и неразговорчивого человека, которым он казался за обедом, брат Кьюби превратился в говорливого, обаятельного и веселого хозяина. Майор следил, чтобы все гости расположились с удобством, хорошо поели и не испытывали недостатка в выпивке. Он суетился над всеми, включая собственных сестер.

Хотя номинально они были соседями, к тому же отдаленно связанными через родственный брак, Джереми не видел Валентина Уорлеггана года три, а не общался и все шесть. Семнадцатилетний Валентин превратился в высокого молодого человека со слегка искривленной ногой, широкими плечами, тонкими лодыжками и запястьями, темными волосами, резкими чертами лица и близко посаженными глазами, портящими его приятную внешность. Казалось, он постоянно смотрит на свой нос. Он был одет очень элегантно для столь юных лет, и очевидно, кто-то не пожалел средств, чтобы нарядить его подобным образом.

Сэра Джорджа Джереми видел и того меньше. Они искоса поглядывали друг на друга. Джорджа раздражало присутствие на подобном приеме этого нескладного юноши, представителя следующего поколения надоедливых Полдарков, он чуял в этом подвох. Джереми не обладал очарованием Клоуэнс, и потому не способен был смягчить сердце Джорджа. Что касается Джереми — он посчитал Уорлеггана старым и нездорово располневшим. Джереми был достаточно взрослым, чтобы слышать и принимать участие в родительских беседах о Уорлегганах, а следовательно, имел стойкую антипатию к этой семье. Теперь он видел в Джордже хозяина желанной шахты, препятствие, которое нужно устранить или преодолеть, прежде чем Уил-Лежер снова заработает.

Вечер продолжался, и раздражение Джорджа только росло. Он убедился, что однажды уже видел этого молодого человека, но никак не мог вспомнить с кем. Джордж гордился своей памятью на лица, но на этот раз связь от него ускользала.

Джереми же недоумевал по поводу леди Уитворт. Конечно, он никогда не видел её раньше, но имя казалось знакомым. Очень старая и неимоверно толстая, она носила завитой каштановый парик, у нее были глаза цвета жареных каштанов, обвисшие щеки, так густо напудренные, что, казалось, стоит ей тряхнуть головой — и все платье покроется пудрой. Она обладала сильным и зычным голосом. Последнее стало причиной некоторых трудностей, ибо ее пение так заглушало музыку, что Джону-Ивлину Боскауэну, совершенно сбившемуся с ритма, пришлось просить леди Уитворт остановиться. Исходи эта просьба не от брата виконта, трудно представить, каким мог оказаться ответ. Но в данных обстоятельствах дама неохотно отдала «дирижерскую палочку».

Что до её внука — он выглядел крупным для своего возраста. Толстогубый, неуклюжий и невероятно высокопарный. Его коротко стриженные темно-каштановые волосы напоминали мышиную шерсть. И без того маленькие карие глазки казались еще меньше из-за жира вокруг них. Все лицо юноши, бледное и одутловатое, как будто только что вылепили из теста и еще не поместили в печку. На протяжении всего вечера он грыз ногти, быть может потому, что под рукой не нашлось ничего более съедобного.

Но Джереми воспринимал происходящее рассеянно. Кое-что тревожило его куда больше. Мало того, что молодой Боскауэн аккомпанировал поющей Кьюби, он составил ей компанию, когда подали прохладительные напитки, и занял места на кушетке в нише окна, где третьему места на нашлось. Было понятно, что он не находит их близость неприятной. Что до Кьюби, сегодня она была в простом бледно-голубом муслиновом платье с изумрудно-зеленой лентой на плечах, а в темных волосах сверкала небольшая бриллиантовая заколка. На ногах — зеленые бархатные туфли. Обычно лицо Кьюби заставляло ожидать от нее высокомерия или надменности, но становилось сияющим, стоило ей только улыбнуться. Это было похоже на чудо, какой-то фокус. Все в ней светилось и искрилось. Пару раз, столкнувшись со встревоженным взглядом Джереми, она весело изгибала бровь. Но было ли вызвано её веселье вниманием молодого Боскауэна или его собственной явной озабоченностью, Джереми сказать не мог.