Она увидела, что Джуд Пэйнтер выбрался на свежий воздух. В эти дни его выходы из дома стали событием примечательным, потому что в свои семьдесят восемь лет он почти перестал двигаться. Пруди, сущая девчонка, была младше его на десять лет. Она все еще оставалась энергичной, насколько подобное понятие вообще когда-либо входило в число её достоинств. Теперь ей пришлось взять дела в свои руки, раз Джуд мог лишь шаркать ногами по ступеням, опираясь на трость. Он потерял в весе, но лицо раздалось, распухнув от возраста, злобы и пьянства. На дворе еще стоял март, но погода была теплой, однако Джуд завернулся во множество старых тряпок, отчего походил на восседающую на камне жабу. Увидев его на улице, Клоуэнс испытала прилив облегчения. Теперь, если повезет, она сможет покончить с делами прямо здесь, избавившись от необходимости заходить в провонявший дом.

Когда подошла Клоуэнс, Джуд сплюнул и уставился на неё налитыми кровью глазами, наполовину скрывшимися среди избороздивших лицо морщин.

— Мисс Клоуэнс, значит. Где же сегодня ваша мамуля, а? Представляю, как мы ей надоели. Представляю, как она мечтает от нас избавиться. Не удивлен. Стань бездомным и обездоленным, и узнаешь, кто твой настоящий друг...

— Я принесла тебе печенье, Джуд, — весело произнесла Клоуэнс. — И немного выпить. Есть еще пара вещичек для Пруди.

Звуки голосов просочились за открытую дверь, и Пруди вышла из дома, вытирая руки о грязный фартук и улыбаясь. Следом за женщиной вышагивала утка и восемь крошечных утят.

— Они вылупились! — воскликнула Клоуэнс. — Все здоровенькие? Когда?

— Ох, некоторое время мы уже вместе. У Нози не хватало перьев, чтобы укрыть всех. Она потеряла покой, носилась туда-сюда. И я решила, раз уж она высиживает восьмерых сразу, нужно ей подсобить. И я отобрала себе троих.

— О чем ты?

— Прям тут, — Пруди указала на свою полную грудь. — Держала их там день и ночь, день и ночь. Днем-то было удобно, но ночью я боялась на них улечься.

— Воистину, две недели смотрела, — заявил Джуд. — А как же я? Как же я? Меня она вниманием не баловала. Ни единой минуточкой. Она, видите ли, думала о яйцах. «Не делай так, не делай сяк, — говорила она, — иначе я разобью яйца». «Не тряси меня, когда я помогаю тебе подняться, иначе я разобью яйца». «Никуда не могу нынче выйти, я должна сидеть с яйцами». Ишь, какая недотрога!

— Запихнуть бы тебя в каменный ящик да зарыть заживо, — сказала Пруди. — Как двадцать лет назад, когда ты едва тем и не кончил! Заходите, мисс Клоуэнс, я сделаю вам чашечку чая.

— Мне нужно в мастерскую Пэлли, — ответила Клоуэнс. — Но благодарю.

— И только посмотри на них теперь, — не мог угомониться Джуд. — Срущиеся жалкие твари. Куры не пачкаются. С курами можно жить. Куры даже кучу навалят, как джентльмены, чего и следовало ожидать. Но не утки. Только гляньте на пол в кухне. Весь испоганен утиным дерьмом!

— Захлопни пасть! — огрызнулась уже начинавшая раздражаться Пруди. — Иначе я оставлю тебя здесь замерзать, когда сядет солнце. У мисс Клоуэнс есть дела поприятнее твоих жалоб!

— Это неправильно, — закричал Джуд. — Недостойно. Неподобающе. Эти утки срут везде, где хотят. Это неприлично.

К его вящей досаде, обе женщины отошли в сторонку, и Клоуэнс передала Пруди полсоверена, посланные Демельзой. Как и прежде, Пруди сильно обрадовалась, мысленно уже превратив деньги в кварты джина, и проводила мисс Полдарк вниз по тракту, на ходу комментируя текущую вокруг жизнь.

Главными целями нападок стали её ближайшие соседи — три брата Томаса, которые не только совершили преступление, несколько лет назад перебравшись в Сол из Порттована, но к тому же усугубили его, прикрыв находившуюся здесь с незапамятных времен лавку с джином, потому как они, видите ли, трезвенники и методисты. Однако их религиозность и воздержание от выпивки не уменьшали всех иных грехов, в частности, как утверждала Пруди, бессовестную похотливость.

Каждый день Джон, старший брат, чье имя часто сопровождалось скабрезными комментариями, навещал Винки Митчел в её коттедже на другом краю Сола. Он был точен, как часы, если только не выходил в море. По вечерам святоша топал через пустошь, чтобы ровнехонько в десять, словно по часам, оказаться у нужного дома. Происходящее внутри сомнений не вызывало, потому что Винки Митчел, привязанная к своему одноглазому, глухому и прикованному к постели мужу, была известной любительницей бесстыжих извращений.

Что до Арта Томаса, этот бесстыдник волочился за тетушкой Иди Пермеван, а она на тридцать лет его старше, да к тому же сдобная и круглая, словно шафрановая булочка. Конечно же, все знали, в чем дело. Детей у Иди не было, и с тех пор как умер Джо, некому было заниматься кожевенным делом. Сильный молодой парень — как раз то, что нужно для возрождения промысла. Всё не так плохо, да вот только известно, что Арт падок до девок. И кто поверит, что женившись на тетушке Иди, он удовлетворится тем, что она сможет ему дать? А еще есть Музыкант Томас — младший брат, конюх в Плейс-хаусе. Его Пруди считала самым опасным из троих, потому как он до сих пор ни на чем не попался. Но когда тебе восемнадцать, а ты все еще поешь в хоре и ходишь на цыпочках, будто муха...

— Некоторые, — почесываясь, заявила Пруди, — считают его Томом Подглядывающим. Пусть тока попадется, говорю я, и окажется в смоле и перьях, прежде чем моргнуть успеет!

Ворчание это продолжалось до тех пор, пока Пруди, жалуясь на ноги, не повернула домой. Клоуэнс продолжила идти, полагая, что Пруди ворчливо осветила лишь парочку темных углов, таящих деревенские скандалы. По большей части все они уже были известны. Хоть жизнь Клоуэнс протекала вдали от деревни, в Нампаре, семья слишком сблизилась с местными жителями, чтобы не знать каждого лично. Капитан Полдарк — несмотря на статус землевладельца, а теперь, когда Тренвит опустел, и единственного сквайра в округе — всегда был с ними дружнее, чем полагалось. Можно предположить, что жена его, дочь шахтера, постарается расширить пропасть, чтобы избежать сравнения. Но этого не произошло. Один из братьев Демельзы был местным проповедником и женился на девушке из Сола, тем самым закрепив своеобразную связь.

Клоуэнс знала здесь всех. Следом за Томасами жила старая мисс Прут — о которой Пруди мрачно бормотала: «Её мать была мисс Прут, и мать её матери была мисс Прут», — крупная, дородная, веселая женщина без единого зуба. Затем встретился выводок детишек Триггсов, копошащийся в грязи. Потом — две девушки у водокачки, набирающие воду и хихикающие — Анни Код и Нелл Рови. Одна рябая и худенькая, а вторая — широкобедрая и коротконогая фермерская дочка. Когда Клоуэнс проходила мимо, подружки улыбнулись, полуприсели в реверансе и зашептались.

На другой стороне улицы в дверном проеме стояла Джейн Боттрел (золовка Неда) с всклокоченными черными кудрями, широкими бровями и большими желтыми зубами. Муж её умер, перевозя контрабанду, из пятерых детей выжил лишь один. Теперь он работал на Уил-Грейс. В следующем домике стояла тишина, хотя всем известно, что он битком набит Биллингсами. Дальше стояли коттеджи Стивенсов, Бисов, кожевенная мастерская Пермеванов, за ней раскинулось поле с пасущимися козами. Оно протянулось до первых заброшенных строений шахты Грамблер. Остальные домики были раскиданы по округе. Клоуэнс знала здесь всех. Она помнила запах этого места, запах коз и свиней, сменявший вонь тухлой рыбы Сола. И, разумеется, зловоние выгребных ям, которое не оскорбило бы лишь самый непривередливый нос. К счастью, девять дней из десяти дул чистый холодный ветер.

Именно в этой деревеньке Стивен Каррингтон обосновался после того, как покинул Нампару. Дом Нэнфана был чуть дальше, у деревенского пруда. Спустя многие годы Томасы все еще вызывали подозрение у Пруди и ей подобных, но Стивена приняли со всей возможной доброжелательностью. Разумеется, ведь он был другим. Моряк, спасенный и оставшийся на поправку, он не собирался здесь обосноваться и выстроить дом, а потому вызывал лишь сочувствие и доброту, а не подозрительность и осторожность. Вскоре он стал пить с мужчинами и, возможно, заигрывать с женщинами. До Клоуэнс доходили слухи. Но ведь без них не обходилась ни одна деревня. Что, если он вернется и действительно сделает это место своим домом? Как взглянут на него тогда? И как взглянет на это она? При этой мысли по коже побежали мурашки. Из письма совершенно ясно следовало, что он собирался вернуться.