Православные священники отпевали разом всех, медленно продвигаясь вдоль растущих рядов.

На площади перед полусожженной мэрией, прямо на земле, огромной, какой-то неживой кучей сидели пленные. Их было больше трехсот – в основном турки. (Полсотни пленных калмыков калмыки же – из калмыцкого казачьего отряда «Наран Арслан» – забрали себе и, связав, деловито зарыли живыми в землю в старом карьере; помешать этому было просто невозможно…) Муравьино-жестокие со слабыми и пленными, сейчас они сидели неподвижно, глядя на окружавших их русских тусклыми мертвыми глазами, в которых была только покорность. Отдельной группкой сидели наемники из «Динкорп» и двое штатовских вертолетчиков. Эти выглядели живее, но в глазах почти у всех был скрываемый изо всех сил страх, у американцев мешавшийся с недоумением: как же так?! Они – в плену?!У кого?!

Атаман Громов прибыл на совещание штаба армии прямо с позиций. Его конвойцы – набранные из старших кадетов бабычевского корпуса и тоже старших детдомовцев – отлично вооруженные и обмундированные, подтянутые, рослые мальчишки с закопченными лицами, кое-кто в бинтах, – попрыгав с трех «Гусаров», бэтээра и двух мотоциклов, немедленно свернули вентиль пожарного гидранта и, оставив троих на карауле, принялись с воплями и хохотом плескаться, вызывая добродушные улыбки у охранявших пленных ополченцев. Казалось, что ребята ничуть не устали; между тем за последние четыре дня конвой атамана потерял семнадцать человек из сорока… Лишь пятеро мальчишек, подойдя к пленным, встали возле них стеночкой, плечом к плечу. Стояли молча, ничего не делая, только глядели. Но среди турок многие вдруг начали истерично молиться, а один из американцев громко заговорил по-русски, путая слова:

– Мы пленные… мы только выполняли приказ… мы находимся под защитой Женевских конвенций…

– Лучше молчи, – сказал кто-то из мальчишек, и американец умолк.

– В общем, так, – атаман Громов пожал плечами. – Совершенно непонятный эпизод. Вроде бы мелочь – два грузовика с боеприпасами, одиннадцать убитых – но странно. И нелепо как-то все… Машка, это не твои?

Мария Лагутина, командующая авиацией и в прошлом знаменитая спортсменка-летчица, пожала плечами и ехидно заметила:

– Раз нелепо – точно не мои… – И уже серьезно добавила: – Да нет, не летали наши там.

– Может, осетины? – кивнул атаман начальнику разведки.

Полковник Ботушев покачал головой:

– Я уже выяснял. Ни осетины, ни абхазы подобных операций не проводили.

– Может, у них самих что взорвалось? – предположил кто-то из офицеров РНВ. – Первый раз, что ли? Или партизаны…

– Там столько вражеских войск и такая маленькая территория, что партизан просто нет, – отозвался атаман. Задумался, хрюкнул горлом и подвел итог: – Наверное, правда что-то у них само грохнуло…

– Между прочим, там твои конвойцы пленных убивать собрались, – заметила Лагутина, глядя в окно. – Петельку такую красивую на столбе наладили, тросик разноцветный… ой, это же шнур из театра, красиво как…

– Пар-р-ршивцы! – вскочив, атаман рысью выбежал из кабинета.

Все это совсем не было похоже на воздушный бой – даже из кино. С глухим громом невероятно высоко в небе крутили какие-то петли и зигзаги не меньше десятка серебристых точек, то и дело выстреливавших длинные прямые хвосты белесого цвета, размазывавшиеся черными кляксами.

Мы с Витькой Фальком и Тошкой Задрыгой, задрав головы, следили за происходящим. Лошадь тащилась сама. Бидоны с молоком грозили выпасть. От того, что я не понимал даже, где там, наверху, наши, а где чужие, все происходящее над нашими головами напоминало сильно тормознутую компьютерную игру с плохой графикой.

Неожиданно одна из точек превратилась в алую звездочку, потом – окуталась черным и рассыпалась на быстро светлеющие дымные струйки. Буквально через несколько секунд то же произошло со второй, еще через полминуты – с третьей. Розка наша остановилась и стала невозмутимо жрать траву на обочине. Мы не обратили внимания – игра обретала некоторую динамичность.

Две точки, резко снижаясь, помчались на юг. За ними гналась третья. Еще две продолжали крутить карусель. И опять-таки две свернули в нашу сторону, а следом – еще одна.

– Еб… – выдохнул Тошка.

Мы и дернуться не успели, а прямо над нашими головами проскочили показавшиеся невероятно огромными короткокрылые серые машины с желтыми носами; следом – машина поменьше и поразлапистей, серо-серебристая с алым. Что-то сверкнуло. Нас накрыл жуткий грохот. Розка взвыла (именно взвыла, а не заржала!), освободилась от лишнего груза в виде меня и Тошки и помчалась в светлые дали через кусты, унося в телеге самоотверженно упавшего на бидоны Витьку.

Что-то подобное я испытывал уже – в тот страшный день, когда бомба ударила в мою школу. Я опять сидел на траве, ни фига не слышал, хотя Тошка, судя по всему, мне что-то орал, поднимаясь из придорожной канавы. По щекам у него текла кровь.

– …мотри!!! – прорвалось мне в голову.

Я обернулся туда, куда он показывал рукой. И окаменел.

Метрах в ста от нас, не больше, горел и взрывался снова и снова самолет. В стороны отлетали куски. К этому пожару вела вспаханная черная полоса. Она начиналась и того ближе от нас.

«Бум!» – с тупым, мешочным каким-то звуком на дорогу рядом с нами упало тело в оливковом комбинезоне. Мы вздрогнули

– Блин, летчик… – выдохнул Тошка.

Рядом с телом опустился оранжевый комок.

Осторожно, на цыпочках, мы подошли ближе. Ясно было, что летчик мертв, как колода. Он лежал, раскидав ноги в могучих башмаках, на опущенном стекле шлема четырехконечной золотой звездой горело солнце. Комбинезон украшали многочисленные нашивки, но мне в глаза бросилась только одна – алый прямоугольник с белыми полумесяцем и звездой.

– Осман, сука, – процедил Тошка с такой ненавистью, что мне стало даже неприятно. – Не, ты въехал, Коль?! Наши их уделали! Не меньше четырех сбили!

Я подумал, что среди сбитых вдали могли быть и наши машины. Но верить в это не хотелось. Я спохватился:

– Надо сказать кому-нибудь про него!

– Точно, – опомнился Тошка. – Пошли, телегу найдем, эту дуру Розку выпряжем – верхом быстрей.

– Пошли, – я шагнул, но заметил, что Тошка остался и быстро посмотрел на… – Ага, – уличил я его. – Ясно. Пестик заныкать хочешь?

В набедренной кобуре у мертвого летчика явно был настоящий «вальтер».

– Чего заныкать?! – ощетинился Тошка, выдвигая плечо. – Военная добыча!

– В зубы дам, – предупредил я. – Не косячись. Лучше давай разыграем – кому. У тебя все равно уже есть «вальтер».

– Не… – он вдруг погрустнел. – Нельзя брать. Сразу начнут: куда дели? а ну, вернули, паршивцы…

– Точно… – я еще раз покосился на кобуру. – Пошли?

– Пошли, – согласился Тошка.

– Ну, пошли.

– Пошли, я и говорю.

– Пошли! – я потащил его за собой за плечо…

…Розку, телегу и Витьку мы обнаружили недалеко в кустах. Розка жрала траву. Витька сидел на бидонах, мрачно сплевывая розовую слюну и трогая попеременно то левый глаз (он заплывал синяком), то правое ухо (оно опухло).

– Пришли? – поинтересовался мой старый друг. – Я зуб себе вышиб.

– Молоко цело? – Тошка принялся распрягать удивленно на него покосившуюся Розку.

– Там теперь масло, – Витька снова сплюнул. – Я не знаю, как жив остался… Че это было?

– Турецкий самолет, – я запрыгнул на край телеги.

Витька покосился на меня:

– Иди ты…

– Слово… Тошниловка! – окликнул я Тошку. – Если спи…шь по дороге пистолет – чесслово заложу!

– Не! Й-иии! – он хлестнул Розку ладонью и мгновенно исчез с глаз.

– Хорошо сидит, – заметил Витька не без зависти. – Время бы выбрать, научиться тоже…

– Ты не забыл, что мы сегодня тройкой летим? – тихо спросил я.

Витька медленно завалился на спину, покачал головой:

– Не… – Он смотрел в небо. Почти не щурясь. Потом сказал: – Молоко скиснет на такой жаре… Ник, а покатили эту телегу так?