– Снимай давай, – сказал Олег, пристегиваясь. Показал жестом: «Сними!»

Опришко помахал рукой:

– Потом, когда подойдем, дай послушаю.

– Ладно, – хмыкнул Барбашов, – запускай, я готов…

Димка думал об отце, глядя вниз и вперед. Руки сами совершали привычные движения, а он думал о том, что отец погиб. Давно, но он не может отделаться от этой мысли. Хотя погиб не он один. Колька Реузов тоже погиб, например… Димка вспомнил, как сперва искренне принял Кольку за вражеского шпиона и собирался пытать. Улыбнулся смешному воспоминанию – как будто это было воспоминание о детской игре. Ну да. ОНИтогда все были живы. Погибали только отцы и старшие братья…

Он снял наушники и аккуратно повесил на специальную проволочную стоечку. И расстелил на коленях карту. Привычно положил на нее светокристалл.

– Десять минут до линии фронта, – сказал в звукопровод.

Олег кивнул, хотя Димка не мог его видеть. Но Димка знал, что Олег услышал и тоже кивнул.

До кустов «Мститель» все-таки дотянул и врубился в них, с треском ломая крылья. Мальчишки скатились в ветки, как два больших мяча.

– Цел?! – выдохнул Димка.

– Плечо, – отозвался Олег.

Сюда добивал свет от пожара в ущелье. Потом там начало бахать, и при вспышке стало видно лезущих вверх по склону турецких солдат. Их гортанные злые вопли доносились и сюда.

Плечо у Барбашова было явно раздроблено, рука висела плетью. Лицо во взрывающейся темноте сделалось белым, его покрывал крупный пот. Димка стащил с турели разбитого мотоплана ПКМ, выволок коробку с лентой.

– Уходи скорее, – сквозь зубы сказал он Олегу. – Я приказываю, я старший.

– Пошел на хер, – сказал Олег, одной рукой изготовляя к бою «АКМ».

– Уходи, сука, – ласково сказал Димка. – Уходи, Олежка. Батя ваш погиб. Витька тоже погиб. Если и ты не вернешься – что тогда? Ты подумал, что с твоими будет – второго сына даже не похоронить?

Прием был нечестным, но действенным. Олег окаменел, дернул лицом, разревелся и, попятившись в темноту, пропал. Димка прокрался чуть в сторону, лег между двух камней. В «Мстителе» с хлопком взорвался топливный бак. В этой вспышке Димка увидел турок в двух десятках шагов – впереди, внизу и сбоку. Они замерли на миг, глядя на взрыв.

Он медленно повел стволом ПКМ, очищая склон…

…Когда ПКМ выплюнул последнее звено ленты и наступила звенящая тишина (которой на самом деле не было, она жила только в ушах Димки), мальчишка дождался, пока турки начнут подниматься, с обеих рук швырнул вперед две «РГД-5» и сразу за взрывом рванулся сам, стреляя в упор из «АКМ», к которому примкнул заранее пулеметный барабан. Он знал, что делает, потому что еще при взрывах бомб, которые сбрасывал Олег, разглядел внизу хорошо знакомый по рисункам и фотографиям грузовик с кабиной поста операторов БПЛА.

Такой шанс нельзя было упускать. Никак нельзя.

Последнюю, третью гранату он бросил в бегущих навстречу часовых. И сам останавливаться уже не стал, лишь пригнул голову и только чуть замедлил бег, когда ударила навстречу взрывная волна.

Прошив дверь очередью, Димка выбил ее плечом..

…Уорэнт-офицер Кински узнал мальчишку сразу. Мгновенно, хотя тот появился из невозможности – из ночного кошмара, из взрывающейся и горящей темноты, сразу после того, как по двери застучали пули.

Кински узнал мальчишку, хотя лицо его было черным от гари и искаженным яростью. Узнал, потому что вспомнил эти глаза и губы – шептавшие прямо в камеру сбитого «Прэдатора», данные которой он отслеживал: «Я тебя убью… Ты слышишь меня, падаль? Не прячься. Я тебя найду и убью за моего батю. Жди».

Этого не могло быть, но это было. Кински вскинул руки и с истошным воплем закрыл ими – накрест – лицо.

Димка не мог узнать оператора, он никогда его не видел. Он просто прошил его и еще двоих очередью, а остатки магазина выпустил по аппаратуре. Потом хотел сменить магазин – но его что-то с размаху ударило сзади в поясницу. Димка взмахнул руками и упал, не выронив автомат, со ступенек. Он ударился бедром, распорол его об угол лесенки, но боли не ощутил – две пули раздробили крестец и позвоночник.

– Господи, – сказал Димка тоненько и начал менять магазин.

Подбегавший офицер выстрелил в него, попав в живот и грудь.

– Господи, – повторил мальчишка, передергивая затвор. Закашлялся и срезал офицера, но удержать автомат не смог.

– Живым брать! – послышался крик по-английски.

– Сдавайся, казак! – еще один офицер, американец, крича это уже по-русски, подбежал к мальчишке и наступил на автомат. Грудь американца ходила ходуном. – Сдавайся, мы сохраним тебе жизнь!

Губы мальчишки скривились.

– Чем от бесов дожидаться наград – лучше вовсе не дожить до седин, – сказал он тихо, но отчетливо, в азартное лицо, плававшее над ним. И повернулся на бок, вздрогнул и сжался…

…Когда турецкие солдаты его перевернули, то отшатнулись.

Слева в груди под ребрами торчала рукоять сильным ударом загнанного до сердца засапожного ножа.

Олег Барбашов вернулся к нам уже из госпиталя. Он выбрался к позициям чезэбэшников почти ползком – потерял много крови и слегка тронулся головой. В госпитале его привели в себя… Почти одновременно с его возвращением, чуть раньше, нам дали машину взамен погибшего «Мстителя». Как раз Олег рассказал, что случилось и как все было. Рассказал все честно и, хотя никто не думал его обвинять ни в чем, стал молчаливым и замкнутым. Дениска Коломищев сделался у него пилотом, на место Дениса взяли парнишку из добровольцев, не казаков – Кольку Есенева.

Новый аппарат, конечно, назвали «Дмитрий Опришко».

Четвертую винтовку принес Генок.

Вообще-то мы думали, что он сбежал, потому что позавчера ушел на рыбалку и пропал, а самоделковая удочка осталась на берегу. И сильно удивились, когда он, ни слова не говоря, возник на пороге, молча прошел к очагу и сел, положив рядом короткую винтовку и ремни с какими-то сумками. Потом сказал:

– Тут консервы. Немного, но есть.

– Откуда оружие? – хмуро спросил Санька, держа между колен свою «М16», с которой не расставался. – Ты где был?

– Он хочет, чтоб нас попалили, – зло сказал Дрын.

Три недели назад он наверняка полез бы в драку и точно избил бы Генка. Но это было три недели назад. За эти три недели все-все изменилось. Поэтому Дрын остался неподвижен и больше ничего не сказал, только сплюнул в огонь, а Генок просто не обратил на него внимания…