Билли проснулся от стука в дверь. Еще не стряхнув с себя сон, он встал, подошел к двери и открыл ее. Перед ним стояла Моника. Она быстро вошла, он закрыл за ней дверь и включил лампу.

— Привет, — сказал Билли. — Я все думал, когда же ты снова появишься? — После ее визита прошло четыре дня.

— Ты по мне скучал? — Она сбросила плащ и, улыбаясь, села на смятую постель.

— Я тебе расскажу потом. Сколько сейчас времени?

— Двенадцать тридцать.

— У тебя странное расписание.

— Лучше поздно, чем никогда. Разве ты не согласен?

— Об этом я тоже скажу тебе потом. Мне дневное время нравится больше.

— Ты стал таким европеизированным.

— А ты-то чем днем занимаешься?

— Любопытство до добра не доведет, — с притворной скромностью улыбнулась Моника.

— Я вижу, у тебя сегодня вечер избитых фраз. Ты вспомнила название отеля, возле которого видела моего двоюродного брата?

— Я очень стараюсь вспомнить. Иногда мне кажется, что оно вот-вот слетит у меня с языка.

— Иди ты… — сказал Билли.

— Какое прелестное выражение. — Она бросила сигарету и втоптала ее в ковер. Билли передернуло. Одеваться она научилась, но манера вести себя дома оставалась на брюссельском уровне. Она встала, подошла к нему, обняла и поцеловала. В нем тут же вспыхнуло желание. Он пытался думать о другом — не пора ли сменить масло в машине, не пойти ли завтра поиграть в теннис и не отдать ли погладить смокинг, который ему придется надеть через два дня на вечерний просмотр «Комедии реставрации», — но это не помогало.

— Пойдем ляжем, — пробормотал он.

— А я-то все думала, когда же ты наконец это скажешь. — И она засмеялась, уверенная в своей власти над ним.

Час спустя она сказала:

— А ночью тоже неплохо, правда?

Он поцеловал ее в шею, но она высвободилась из его объятий и встала.

— Мне пора.

— Почему, черт возьми, ты не можешь остаться на ночь? Ну хоть один раз.

— Не могу. Существует более ранняя договоренность. — Она оделась и, расчесывая перед зеркалом волосы, сказала: — Кстати, мы решили получить с тебя долг.

По его телу пробежала холодная дрожь, и он натянул на себя одеяло.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, стараясь сохранить спокойствие.

— Парижский долг, — сказала она. — Ты о нем помнишь, надеюсь?

Он ничего не ответил и продолжал лежать не шевелясь.

— Вот что ты должен сделать, — продолжала она, расчесывая спутанные волосы. — Послезавтра к шести вечера ты придешь в бар «Вуаль вер» на улице Антиб. Там увидишь человека с журналами «Экспресс» и «Нувель обсерватер». Ты сядешь за его столик и закажешь себе вина. Он достанет из-под стола шестнадцатимиллиметровую кинокамеру.

— Только на самом деле это будет не шестнадцатимиллиметровая кинокамера, — с горечью сказал Билли.

— Ты умнеешь.

— Да прекрати ты, ради бога, причесываться!

— С этой камерой ты войдешь во Дворец фестивалей, вынешь то, что в ней лежит, и спрячешь в укромном месте. Часовой механизм сработает в девять сорок пять. — Моника наконец положила расческу и поправила рукой волосы, стараясь при этом увидеть себя в профиль.

— Ты что, спятила? — сказал Билли. — В девять сорок пять там будут показывать картину моей матери.

— Совершенно верно. Тебя никто не заподозрит. Там будет масса людей с камерами, и ты сможешь ходить по всему зданию, и никто тебя ни о чем не спросит. Вот почему тебя и выбрали для этого задания. Не беспокойся. Никто не погибнет.

— Иными словами, это будет милая безвредная бомбочка?

— Мог бы уже бросить свои шутки. В девять часов в полицию позвонят и сообщат, что в здании заложена бомба. За пять минут они очистят помещение. Мы не собираемся никого убивать, во всяком случае сейчас.

— Тогда зачем же все это? — спросил Билли, стыдясь своего дрожащего голоса.

— Это будет демонстрация, о которой узнают все благодаря прессе и телевидению и всемирно известным знаменитостям, которые будут давить друг друга, пробиваясь к выходу. Что может убедительнее продемонстрировать гнилость всей системы, чем этот отвратительный цирк!

— А если я откажусь?

— Тобой займутся, — спокойно сказала Моника. — Если же все будет сделано как следует, я постараюсь вспомнить название отеля, где живет твой двоюродный брат. Не забудь: бар «Вуаль вер», два журнала, шесть часов вечера. Спокойной ночи, мальчик. — Она взяла сумочку, накинула плащ и вышла.

Поднимаясь по ступенькам Дворца фестивалей вместе с Гретхен, Рудольфом и Доннелли, Билли сказал, что сядет в партере, «вместе с простыми людьми», хотя у всех четверых были места на балконе. Он поцеловал мать и прошептал ей на ухо:

— Merde.

— Что? — спросила удивленно Гретхен.

— Так во французском шоу-бизнесе желают удачи.

— Надеюсь, картина тебе понравится, — улыбнулась Гретхен и чмокнула его в щеку.

— Я тоже надеюсь, — ответил Билли серьезно. Он показал свой билет и вошел в зал. Зал был уже полон, хотя до начала утреннего просмотра оставалось еще минут десять. Укромное место, думал он, где же его найти? Он прошел в мужской туалет. Там было пусто. На полу возле раковины стоял бак для использованных бумажных полотенец. За тридцать секунд, если ему никто не помешает, он успеет снять заднюю крышку камеры, вынуть бомбу и спрятать ее. Если никто не помешает.

Дверь отворилась, вошел мужчина в цветастой рубашке и сразу же направился к писсуару. Билли для виду вымыл руки и, вытянув бумажное полотенце, тщательно их вытер. Он вернулся в зал и сел в первых рядах, где еще оставалось несколько свободных мест. Он был в таком состоянии, что не знал, сможет ли досмотреть картину до конца, — вот почему ему не хотелось сидеть рядом с матерью. Но картина сразу его захватила, и в комических местах он даже смеялся вместе со всеми. А игра Уэсли его просто поразила.

Когда картина кончилась, зрители аплодировали особенно долго и дружно. Затем они повернулись к балкону, и Билли увидел, что они аплодируют его матери, которая теперь стояла у перил балкона и робко улыбалась. Взволнованный успехом матери. Билли хлопал громче всех и мысленно ругал себя за то, что столько лет относился к ней как последняя свинья!

На набережной Круазетт он увидел толпу молодых любителей автографов, окружавшую человека, который стоял к нему спиной. Билли направился было туда, но остановился. В человеке, подписывавшем программы, тетрадки и даже клочки бумаги, он узнал Уэсли. Билли усмехнулся: «Актер не удержится от соблазна на себя посмотреть, как я сразу не подумал». Он стал по возможности вежливо проталкиваться к Уэсли, который в этот момент, нагнувшись, давал автограф невысокой девушке в цыганской юбке.

— Мистер Джордан, — зашепелявил Билли высоким женским голосом, — подпишите и мне. Я от вас просто в восторге!

Уэсли поднял глаза.

— Иди ты к черту, — сказал он. Однако на его лице расплылась довольная улыбка.

Билли крепко взял его за руку.

— На сегодня все, ребята, — сказал он громко. — Мистера Джордана ждут на пресс-конференции. Пойдемте, сэр. — Он двинулся вперед, продолжая крепко держать Уэсли. Уэсли сначала слегка упирался, затем послушно зашагал рядом.

— Ты сейчас нужен матери больше всего, — сказал Билли, — и не смеешь ее подводить.

— Да-а, — протянул Уэсли. — Она просто молодчина.

— Еще бы! И ты ей непременно об этом скажешь. Знаешь, а у тебя тоже здорово получилось.

— Да, ничего, — довольно ответил Уэсли. Улыбка теперь уже не сходила с его лица.

Стоя в ожидании лифта. Билли тихо спросил:

— Ну как, нашел того человека?

Уэсли покачал головой.

— А не пора тебе об этом забыть?

Наконец Уэсли перестал улыбаться.

— Нет, не пора.

— Кинозвездам не положено бегать по городу и убивать людей.

— Я не кинозвезда.

— Сейчас в Канне твое лицо известно каждой собаке. Ты и мухи не прихлопнешь без свидетелей, не то что человека. — К лифту подошли еще двое, и Билли замолчал.