Когда Билли и Уэсли вошли в конференц-зал, Гретхен, окруженная журналистами, уже начала говорить, но, увидев их, остановилась на полуслове.
— Дамы и господа, — сказала она взволнованно, — сюда пришел один из самых многообещающих молодых актеров, каких мне доводилось встречать. Уэсли, поднимись, пожалуйста, сюда.
— О господи! — пробормотал Уэсли.
— Иди же, идиот. — Билли подтолкнул его в сторону помоста, на котором стояла Гретхен.
Уэсли медленно прошел через зал и поднялся на помост. Гретхен поцеловала его, а затем, обращаясь к аудитории, сказала:
— Имею честь представить вам Уэсли Джордана.
Зал зааплодировал, засверкали «блицы» фотографов, а на лице Уэсли снова появилась улыбка, теперь уже немного искусственная. Билли незаметно выскользнул из зала.
На набережной Круазетт он зашел в кафе, заказал пиво и, сделав глоток, попросил жетон для телефона-автомата. Внизу, в телефонной будке, он полистал справочник и набрал номер префектуры полиции.
— Алло, — ответил мужской голос.
— Сегодня вечером в кафе «Вуаль вер» на улице Антиб, — сказал Билли по-французски с характерным для жителей Южной Франции акцентом, — вы увидите человека с журналами «Экспресс» и «Нувель обсерватер»…
— Одну минутку! — полицейский явно встревожился. — Кто это говорит? Что вам нужно?
— На полу под столиком, — продолжал Билли, — будет лежать бомба.
— Бомба! — закричал полицейский. — Что вы говорите? Какая бомба?
— Механизм бомбы установлен на девять сорок пять вечера. Повторяю: сегодня в шесть, в кафе «Вуаль вер».
— Подождите! Я должен… — еще громче закричал полицейский.
Билли повесил трубку, поднялся наверх и допил пиво.
После вечернего просмотра они сидели у Гретхен и пили шампанское. Симпсон, рекламный агент, говорил:
— Мы увезем домой все призы — за лучший фильм, за лучшее исполнение женской роли, за лучшее исполнение мужской роли второго плана. Я это гарантирую. Обычно я склонен настраиваться на худшее, но теперь… — Он покачал головой, словно не в силах осмыслить ценность вверенного ему сокровища. — Я приезжаю в Канн вот уже пятнадцать лет подряд и, скажу вам, такого восторженного приема еще не видел. А что касается вас, молодой человек, — он повернулся к Уэсли, — что касается вас, даю руку на отсечение, вы отсюда без премии не уедете.
Уэсли сидел молча, с деланной застывшей улыбкой на лице. Билли встал и налил себе пятый бокал шампанского. Все начало картины он просидел, тупо уставясь на экран. То, что происходило там, казалось ему теперь лишенным смысла, а слова — пустым звуком. Он то и дело смотрел на часы, а в девять сорок пять откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Гретхен, бледная и усталая, непрерывно вертела кольцо на пальце. К шампанскому она не притронулась и за весь вечер не проронила ни слова. Сидевший рядом с ней на диване Рудольф время от времени похлопывал ее по руке, стараясь приободрить. Доннелли стоял, прислонившись к камину, и пощипывал бороду. Излияния рекламного агента, по-видимому, его раздражали.
— Завтра, — не унимался Симпсон, — у вас, Гретхен, и у вас, Уэсли, напряженный день. Каждому захочется с вами поговорить и вас сфотографировать. Завтра в девять я дам вам программу и…
Рудольф и Доннелли переглянулись, и Рудольф встал.
— Если завтра у нас такой трудный день, — сказал он, прерывая Симпсона, — то Гретхен надо отдохнуть. Давайте расходиться.
— Я тоже так считаю, — поддержал Доннелли.
— Конечно, конечно, — согласился Симпсон. — Просто я сейчас настолько взволнован, что…
— Мы все понимаем, дружище, — сказал Рудольф. Он нагнулся и поцеловал Гретхен. — Спокойной ночи, сестричка.
Она через силу улыбнулась. Когда они уходили, она поднялась, подошла к Доннелли и взяла его за руку.
— Дэвид, — сказала она, — задержись на минутку.
— С радостью, — сказал Доннелли и мрачно посмотрел на Билли.
Билли попытался улыбнуться и поцеловал Гретхен в щеку.
— Спасибо, мама, — сказал он, — сегодня был такой чудесный день.
Гретхен схватила его за руку и всхлипнула.
— Извини, — сказала она, — это просто… просто слишком много всего за один день. Утром я буду в полном порядке. — И, обращаясь к уже стоявшему в дверях Уэсли, спросила: — А ты не исчезнешь?
— Нет, мэм, — ответил Уэсли. — Если я вам понадоблюсь, я всего двумя этажами ниже. — Рудольф хотел поселить кузенов в одном номере, но Билли отказался: мало ли что взбредет в голову этому сумасшедшему. Он не сказал Рудольфу, чего он опасается на самом деле и о чем, если ему. Билли, повезет, Рудольф никогда не узнает.
В коридоре Рудольф сказал:
— Мне что-то совсем не хочется спать. У меня в номере есть бутылка шампанского. Пошли разопьем ее.
— У меня завтра утром деловая встреча, — сказал Симпсон. — А вы идите. — Он стоял, прислонившись к стенке лифта, длинный и мрачный, обреченный всю жизнь хвалить других; на прощание он грустно помахал рукой дяде и двум племянникам, намеревавшимся продолжать праздничный вечер за бутылкой шампанского, и пошел готовиться к завтрашней утренней встрече.
Открывая шампанское, Рудольф заметил, что Уэсли не сводит глаз с запертого чемодана, лежавшего на стуле возле окна.
— Держу пари, — сказал Уэсли, когда пробка вылетела и Рудольф стал наполнять бокалы, — он здесь.
— Что здесь? — переспросил Рудольф.
— Вы знаете, о чем я говорю.
— Давай выпьем, — сказал Рудольф.
Уэсли неторопливо поставил бокал на стол и вытащил из кармана маленький пистолет.
— Тот мне все равно больше не нужен, — сказал он очень спокойно, — так что можете хранить его в качестве сувенира.
— Так и остался ненормальным, — заметил Билли.
— Я за это и выпью, — сказал Уэсли.
Они выпили.
Уэсли сунул пистолет обратно в карман.
— Значит, — сказал Рудольф, — ты смотрел фильм, а потом принимал поздравления, и эта штука все время была у тебя в кармане?
— Точно, — ответил Уэсли. — Ведь мишень может появиться в любую минуту.
Рудольф, нахмурившись, расхаживал взад и вперед по комнате.
— А если я тебе скажу, Уэсли, что этим делом займутся и тебе самому не надо ничего делать?
— Как это понимать — займутся?
— А так, что сейчас, когда мы здесь пьем шампанское, того человека разыскивает профессиональный убийца.
— Я не желаю, чтобы кто-то это делал за меня, — сказал Уэсли холодно, — и я больше не нуждаюсь ни в ваших, ни в чьих-либо благодеяниях.
— Я пробуду в Канне до конца фестиваля. Еще десять дней. Если к тому времени работа не будет сделана, я уезжаю домой и ставлю на этом деле точку. Только обещай мне, что в течение десяти дней ты ничего предпринимать не будешь. Потом делай что хочешь.
— Я ничего не могу обещать.
— Уэсли… — начал было Билли.
— А ты не суйся, — оборвал его Уэсли. — Хватит уже.
— Успокойтесь, — сказал Рудольф. — Оба успокойтесь. Да, вот еще что, Уэсли. На днях звонила твоя приятельница, мисс Ларкин.
— И что она сказала?
— Что хочет приехать сюда. Она считает, что получит в редакции отпуск на две недели, и ждет твоего звонка.
— Пусть подождет. — Уэсли допил шампанское.
— Она сказала — ты сам хотел, чтобы она приехала.
— Я думал, к тому времени все будет кончено. А ничего не получилось. Повидаемся после.
— Как знаешь, — сказал Рудольф. — Я не собираюсь разыгрывать из себя Купидона — у меня и так дел хватает. Давайте допьем, и я пойду спать.
— А ты что будешь сейчас делать? — спросил Билли, когда они с Уэсли вышли из отеля на улицу.
— Пойду погуляю. Хочешь, пошли вместе?
— Нет.
— А что ты вообще обо всем этом думаешь? — спросил Уэсли.
— Я до смерти боюсь, — сказал Билли. — Боюсь за всех нас.
Уэсли серьезно кивнул головой.
— Я дойду с тобой до стоянки, — сказал Билли. — Я забыл поднять верх у машины, а скоро, похоже, пойдет дождь. — На стоянке Уэсли помог ему поднять верх и задраить стекла. — Уэсли, — сказал Билли, — а все-таки, может, нам с тобой махнуть на машине в Париж? В теннис по дороге поиграем, покутим… Ты мог бы позвонить своей девушке и сказать, чтобы она приехала туда. Подумаешь, какие-то десять дней! Ведь уже столько лет прошло.