В кабинет вошел худой подполковник в темных очках, поздоровался:

— Лев Владимирыч, здорово.

— Здорово.

Они познакомились в Гудермесе на совещании начальников районных служб криминальной милиции. Тогда и обговорили все насчет боевика.

— Обеспечьте коллег всем, чем надо, — велел начальник ВОВД. — Машины — в парк, бензина залить. Людей разместить. Накормить.

— Понял… Они вышли.

— Две недели осталось, — сказал начальник Таргунской криминален. — И домой, — блаженно протянул он.

— Тяжело пришлось? — спросил Алейников.

— Всяко бывало.

Спасибо командиру — организовал службу как надо За командировку ни одной потери… Тьфу-тьфу, — начальник Таргунской криминалки постучал по перилам. — Хотя стреляют по отделу каждый день… Днем они мирные жители, вечером запрятанный автомат вытащат — и давай шмалять.

— Коварный народ, — усмехнулся Алейников.

— И еще горы рядом. Ущелье это чертово! Там затаилось немало поганцев. По ним артиллерия, вертолеты, спецназ ГРУ работает, иногда довольно эффективно, только пух и перья летят. Спецназовцы какую-нибудь банду в расход пустят, так на следующий день обстрел райотдела или фугас на дороге.

— Это чтобы у нас головокружения от успехов не было.

— Из Грузии через ущелье бандиты валят. Конечно, не в таких масштабах, как раньше, но достаточно. Солнечная Грузия — рассадник чеченского терроризма.

— Грузины считают, что смогут этих ублюдков удержать в узде, чтобы те воевали против России, — усмехнулся Алейников.

— Ну да. Только не понимают, что чеченцы рано или поздно поймут, что есть место, где воевать куда проще, безопасней, — это Грузия. Она вообще ни с кем воевать не в состоянии, и тут им приснится каюк, и поползут на брюхе к русскому царю умолять помочь против басурман. А мы опять поможем, потому что цари русские добрые, — вздохнул начальник Таргунской криминалки. — Бог мой, как я все это ненавижу… Домой. К безобидным нашим разбойникам, ворам и убийцам. Представь, я здесь русских бандитов ностальгически возлюбил.

— Да, есть с чем сравнить.

— Во-во… Скоро домой, — повторял начальник Таргунской криминалки как заклинание, отлично понимая, что на войне две недели — это очень много. Пуле не нужны дни. Ей достаточно долей секунды…

Расположение отдела мало чем отличалось от других ему подобных. Тот же бетонный забор. Та же спираль Бруно. Те же блоки перед въездом, мешки на окнах, дневальные с автоматами. Обычное временное расположение временного отдела.

Во дворе шла игра в футбол, слышались ободряющие крики болельщиков, свист и крики. На спортплощадке тягали двухпудовые гири два амбала. Кто-то крутил «солнце» на турнике, Алейников определил, что работает парнишка на уровне кандидата в мастера по гимнастике.

— Так, омоновцев в ОМОН — братва общий язык найдет, — начал распределять гостей начальник Таргунской криминалки. — Тебя, Владимирыч, с твоими операми — в свободную комнату. Мы группу послали на территорию работать… Водителям место тоже найдем… Ну, мне пора на службу. Вечером соберемся, чуток смажем начинание наше.

— Годится, — кивнул Алейников, проходя в душную комнату с двухъярусными кроватями.

Конечно же, стены были обклеены обнаженными красавицами и царил все тот же незатейливый быт странного состояния то ли войны, то ли мира…

Алейников взял с полки книгу — какой-то легкий американский боевичок, на обложке которого какой-то рэмбо, немилосердно нагруженный всеми видами стрелкового оружия. Отбросил книгу. Повалился на кровать, застеленную синим солдатским одеялом. Через полчаса старшина принес чистую постель.

— Спасибо, — поблагодарил Алейников. Он решил было выйти, подышать свежим воздухом. Потом раздумал. Глаза слипались. Мелкий брат тоже свернулся калачикам и задремал. Он, как солдат-первогодок, мог спать в любых условиях.

Случайность — это иголка, которой кто-то вышивает узор жизни людей. И в узловых моментах судьбы именно случайности определяют, кому жить и кому умереть. Тогда каждое движение, каждый вздох становятся жизненно важными. В конце концов, на первый взгляд, какая разница — какую комнату тебе дали, чтобы провести в ней ночь? А разница, оказывается, гигантская. Комната на юг — жизнь… А комната на север…

Алейникову показалось, что обрушился небосвод. Посыпались стекла и штукатурка.

Секунда… И еще более громкий взрыв потряс здание, которое, казалось, просто обязано было обрушиться и похоронить всех под своими обломками. Но оно устояло.

Алейников был на ногах уже после первого взрыва — в руке автомат, сознание автоматически просчитывает ситуацию и направлено на одно — как выжить, когда кто-то решил, что ты должен умереть.

Он сразу понял, что случилось нечто по-настоящему страшное…

Позже, когда все эти события отойдут в прошлое и про погибающих сейчас людей станут говорить в прошедшем времени, все уложится в казенные строки материалов расследования.

«19 часов 40 минут. Автомашина „Урал“ при подъезде к отвилке дороги, ведущей к Таргунскому ВОВД, резко свернула и, набирая скорость, стала приближаться к шлагбауму КПП на въезде в отдел. Сотрудники, несущие службу на КПП, открыли огонь на поражение. „Урал“, проломив ограждение из шлагбаума и решетчатых ворот, стал снижать скорость…»

Били по проклятому «Уралу» с трех стволов. Омоновцы были крученые и отлично понимали, что происходит. Им не нужно было объяснять, что заряженную смертью машину нужно остановить во что бы то ни стало… Изрешеченный пулями водитель и не надеялся выжить в этой передряге. Он шел в свой последний бой с именем Аллаха на устах и намеревался погибнуть как воин, унеся в могилу как можно больше неверных. Он повалился на сиденье, захлебнувшись кровью, но педаль была предварительно заклинена, и мощный, тяжелый армейский грузовик продолжал свое смертоносное движение…

«19 часов 41 минута. „Урал“, проломив следующее ограждение, состоящее из рифленого металлического листа, въехал на территорию отдела и остановился между корпусами…»

На улице было полно народа. Футбольный матч не закончился, да и спортсмены все тягали свои гири. Еще не до конца понимая, что происходит, люди смотрели на влетевшую на территорию машину. Они были обречены. Им все равно было не успеть. Взрывное устройство активизировалось. И плеснуло пламя…

«От мощного взрыва все постройки в радиусе 40 метров от эпицентра взрыва были полностью разрушены. От взрыва отключилась электроэнергия, пропала проводная связь, загорелась Р-142».

Алейников кашлял и тряс головой В ушах будто были затычки, и звуки с трудом пробивались через них. Но вроде никаких серьезных повреждений, ничего не поломано, не отбито.

Пыль стояла столбом. Дым ел глаза. Продолжали осыпаться куски штукатурки, и откуда-то сверху, с разбитой полки, шурша, сыпался сахарный песок. И над всем этим повисли крики безумной боли.

— Выбираемся, — дернул он за руку тоже исходившего кашлем Мелкого брата. — Да живее!

Они выбрались в коридор, и за их спиной с грохотом обрушился здоровенный кусок штукатурки.

— Бери! — кивнул Алейников Мелкому брату на капитана, закатившего глаза, — его ноги были перебиты. — Тащим!

Они пробирались по лестнице, которая угрожающе раскачивалась. И тут послышался треск. Это хором заработали пулемет и несколько автоматов.

«19 часов 42 минуты. Начался массированный обстрел территории и здания ВОВД со стороны промзоны, сахарного завода и строящегося здания. В 19 часов 42 минуты открыт ответный огонь…»

Алейников спускался с Мелким братом по лестнице, волоча раненого капитана. Они выбрались на воздух, который тоже был наполнен здесь запахами пыли, гари. Алейников огляделся и увидел, что их крыло здания уцелело. Стена соседнего крыла обрушилась, обнажилось содержимое комнат, как будто с кита сорвали кожу, выставив напоказ изуродованные внутренности.

После этого память его сохранила какие-то куски, и порядок того кошмара восстанавливался в сознании с трудом Осталось в памяти больше то, что было второстепенным — бетонное крошево, мелкая пыль на зубах… Развороченная, смятая пожарная машина… Заваленное обломками тело… Стеклянные, смотрящие вверх зрачки лежащего на спине сержанта… И назойливый стрекот автоматов, в который вклинивался грохот ручного пулемета.