— Зря на меня повесили всех собак. — Синякин засмеялся, и веко его задергалось. — Хромой затеял все это. У него были подозрения, что тот русский узбек, шайтан его забери, работает на ФСБ. Меня подбили на самую грязную работу. Не задаром, конечно.

— Хорошо хоть заплатили? — усмехнулся Джамбулатов.

— Еще как!.. Фальшивыми долларами… В общем, как русского лоха меня братья по вере сделали. А, Хромой, не стыдно?

— Я ни при чем. Меня тоже кинули!

— А вот тут ты лжешь… Я знаю, денежки фальшивые твои помощники стругали… Не так?

— Меня ввели в заблуждение… Я не хотел тебя кидать. Кроме того, ты меня чуть не убил. Так что мы квиты.

— Квиты?.. Мы будем квиты, если все пройдет удачно.

— Вспомни, ты мне обещал, Абу… — Хромой не договорил.

— Я же не ты, Хромой. Я обещания выполняю. Ни одна сволочь не может сказать, что я ее кинул и не сдержал слово. Крепкое слово — это капитал. Тебе, Хромой, этого не понять…

Хромой пожал плечами. Он прожил сорок пять лет на этой проклятой Аллахом земле — юдоли бед и страданий — не для того, чтобы верить в слова, идеи и добрые побуждения. Он не верил никому и ни во что. Не верил настолько, что мог убедить многих в том, что верит. Но русский ваххабит почему-то относился к своему слову вполне серьезно, и в этом была его слабость. И в этом же была надежда Хромого выбраться живым из этой передряги.

— Можешь быть спокойным за свою шкуру… Если я не решу сделать подарок Руслану, — улыбнулся Синякин Джамбулатову.

Алейников черкал очередную бумажку, когда забарабанили выстрелы. Затихли. Потом забарабанили вновь.

Били из «АКМ», притом где-то близко, в центре станицы. Алейников схватил рацию.

— Выстрелы на улице Ленина… АП-1, блокируйте Ленина с Березовой улицы. Группа на выезд, — звучали в эфире команды дежурного по отделу.

Такого давно не было — выстрелы средь бела дня в самом центре наполненного войсками и милицией населенного пункта в «мирном» районе. Отдел жил под страхом того, что чеченцы все-таки соберут силы и двинут войной, а по оперативным данным в районе около тысячи боевиков расселились по селам. И, теоретически, если все они соберутся, выкопают оружие и устроят большой базар-мазар, то райотдел превратится в осажденную крепость. И сколько он простоит — еще вопрос. Но в «ночь святых ножей» никто по большому счету до конца не верил. И потом, время горца — ночь… А затеять стрельбу днем…

— «Валдай» — «АП-1». Я на месте, — послышался в рации доклад старшего автомобильного патруля. — Все в порядке.

— Что в порядке?

— Это «команчи» резвятся.

— Что?!

— Солдатики с гауптвахты грузят щебень на машину. А начальник гауптвахты, пьяный в дым, чтобы работа шла веселее и чтобы кидали резче, лепит поверх голов своих бабуинов из автомата.

— Сейчас выйду на дежурного по комендатуре… «Тайга-1».

— На связи.

— Ваши фокусничают…

Переваривая известие, дежурный по комендатуре помолчал, потом выдал:

— Все ясно… Пусть грузят. Только автомат у капитана отнимите. Мы сейчас машину пришлем.

Ничего особенного. Обычная развлекаловка военнослужащих-контрактников и их начальства. Алейников привык к другой армии, служил в десанте и отлично знал, что такое настоящая воинская дисциплина и боевая подготовка, то, о чем сейчас забыли, если не считать действительно боевых частей — морпехов, десантуры, спецназа… Надежду гражданских реформаторов, военнослужащих-контрактников, не зря прозвали в Чечне «команчи» за вечно красные опойные морды и буйный нрав. Это некий венец экспериментов с армией — пьяный слесарь-сантехник, обряженный в военную форму и вооруженный автоматом, у которого зарплата в горячей точке, с учетом «выдающихся» боевых достижений, по семьсот долларов в месяц, при этом две трети пропиваются на месте. И Алейников уже не удивлялся, как раньше, если вдруг ненароком в «уазик», в котором он ехал, летела очередь со стороны блокпоста — только потому, что «команчи» твоя морда ментовская не понравилась. Слышишь, как барабанят пули по корпусу машины, и понимаешь, как актуален родившийся в Чечне пятый тост: «Чтобы не пасть от руки своих».

Разборов с комендатурой хватило еще на два часа. Наконец, погрузили и щебень, и начальника гауптвахты, и толпу «команчи» увезли, и в станице воцарилась тишина. День в целом выдался спокойный. И народу толпилось перед отделом не так много. Оказалось, что делать особенно нечего, и Алейников ощутил, что ему становится тоскливо… Последние дни он жил в ожидании того, что принесет затеянная им совместно с коллегами-чекистами комбинация. И для ее исхода было необходимо, чтобы приняли наконец решение о судьбе американца.

Он ждал этого решения пятый день, но что-то наверху буксовало. Верхи всегда стояли перед дилеммой — платить или не платить выкуп за похищаемых заложников, менять их или не менять. Дураку понятно, что когда идешь на поводу у похитителей людей, то провоцируешь новые преступления. С другой стороны, люди бывают разные. Одно дело, когда пропал простой крестьянин или солдатик — их сотнями и тысячами угоняли, как табуны лошадей, в рабство, и долгие годы это никого не смущало. Другое дело, когда пропадают те, из-за кого есть кому поднять шум, — иностранные миротворцы, представители СМИ и прочие важные персоны. Тут хочешь не хочешь, а надо торговаться. Торговля людьми в последние годы между Россией и Чечней шла очень активно.

Чеченская пропаганда скромно умалчивает, что русские цари ввязались в кавказскую войну не из-за присущего России экспансионизма, а все из-за того же — непрекращающихся приграничных грабежей, торговли невольниками. Житья от горцев на юге России не было никакого. По всей стране в девятнадцатом веке действовали благотворительные фонды, собиравшие деньги на выкуп людей из чеченского плена. Тогда вайнахи хорошо разбогатели на рабовладении, но исчерпали долготерпение соседей и были примерно наказаны. Позже существование в составе Российской империи и СССР само по себе делало этот вид деятельности трудноосуществимым. Но только вожжи отпустили, вайнахи с готовностью вернулись к национальному промыслу. Конечно, не у всех это получалось. Нужны еще индивидуальные качества — способность воспринимать окружающих людей как скот.

Масштабы пугали. После объявления независимости Чечни счет рабов шел на тысячи. В этот бизнес втягивались все — и закоренелые уголовники, и представители чеченских «правоохранительных» органов. Так, пограничники, которым родное правительство в один прекрасный момент обрубило всю зарплату, решили крутиться сами. Они на границе присматривались к смельчакам, которые в промежутках между войнами отваживались посещать Ичкерию по каким-то своим делам, их доставляли в пятнадцатый военный городок в Грозном, при упоминании о котором у знающих людей мороз пробегает по коже. Там был фильтрационный пункт, где скапливались задержанные различными «органами» Чечни граждане. Фактически это был невольничий рынок, где задержанных продавали частным лицам или сдавали внаем для выполнения тяжелых работ.

Рабы трудились в кошарах, строили дома, дорогу в Грузию, которую успешно разбомбили с началом боевых действий. С ними обращались как со скотиной, которую, когда вымотается, можно просто пристрелить, чтобы не мучались. Многие крали людей для получения выкупа — за кого тысячу, за кого и миллион долларов. Нередко солдатиков покупали как жертву для кровной мести те, у кого в войне с русскими погибли неотмщенные родственники. Доходило до абсурда — один из полевых командиров похитил стоматолога, чтобы тот лечил клыки его воякам.

Деньги текли рекой. Целые банды жили за счет выкупов. Ценные заложники переходили из рук в руки, перепродавались с накруткой. И некоторые деятели в Москве тоже были в доле, приноровившись опустошать государственный бюджет путем выкупа журналистов и политиков. Особенно преуспел в этом бывший заместитель Секретаря Совета Безопасности и одновременно самый скандальный олигарх России.