«Да, а раньше, когда меня пытались утопить в грязи, не ты ли постаралась больше всех, ты, которая была... Хотя теперь это уже неважно. Бог с тобой, золотая рыбка».

С насмешливой полуулыбкой, словно откуда-то со стороны, он смотрел, как она барабанит кулачками по его защищенной грубым льном пиджака груди, журит и увещевает его, призывает к стойкости и мужеству и еще к чему-то в этом роде — он не очень внимательно слушал, ему это было уже неинтересно.

Кто-то позвал ее, и она, моментально вспыхнув очередной обворожительной улыбкой, унеслась, погрозив напоследок ему пальцем:

— Смотри у меня! Я тобой еще займусь!

... Он закурил очередную сигарету и закрыл разъеденные дымом глаза. Женя стояла у него перед глазами — очаровательная от кончиков ресниц до кончиков туфелек, прелестная в своем полном равнодушии ко всему, кроме себя самой, трогательно беззащитная, несмотря на броню эгоизма и огромный боевой арсенал женских уловок и хитростей.

Мелкая дрожь волной пробежала по его телу. Он хорошо помнил их с Женей последнюю встречу. Ведь с той поры не прошло еще И суток.

Но почему же тогда он совсем не помнил и не мог вспомнить, как ни старался, что происходило с ним после того, как они расстались?

Сделав скидку на выходные и на то, что из-за продолжительной и интенсивной работы над предыдущим делом интерьеры детективного агентства набили всем оскомину, общее заседание решили провести в уютной домашней обстановке — на квартире у Себастьяна.

В просторной комнате, потолком которой служило оправленное в стеклянные квадраты летнее небо, пахло свежесваренным кофе, молоком и купленными по дороге горячими кренделями с маком. Я угнездилась в углу дивана с кружкой чаю в одной руке и надкушенным кренделем — в другой и изо всех сил старалась согнать с лица блаженное выражение. Стыдно признаться, но даже зловещее убийство, расследование которого не терпело отлагательства, не могло испортить мне настроения.

Даниель и Себастьян сидели за столом, шелестели бумагами, щелкали клавиатурой компьютера и рассуждали вслух.

— У нас два варианта, — задумчиво говорил Себастьян, медленно перебирая четки. — Либо убийство действительно совершено маньяком, либо убийца только хотел, чтобы его приняли за маньяка, и причина убийства — не сексуальное или какое-либо другое расстройство, а что-нибудь другое: месть, ревность, страх, корысть. В любом случае нам надо понять, была ли актриса случайной или осознанно выбранной жертвой. Маньяки ведь тоже бывают разные. Одни нападают бессистемно, другие охотятся за кем-то конкретным.

— Мне кажется, убийца — любитель чтения, — сказал Даниель, щелкнув зажигалкой. — По-моему, способ, которым была убита Прошина, — явная аллюзия на «Собаку Баскервилей».

— Но там была собака! И предание о семейном проклятии.

— Вот и надо узнать у господина министра финансов, не было ли у них в роду смертей, связанных с нападением волков.

— Все может быть, но меня беспокоит другое. Почему вокруг тела есть волчьи следы, но нет никаких признаков присутствия человека? Дело происходило возле лифта. Натравить животное, находясь на другом этаже, — невозможно. Спрятаться на площадке — негде.

— А может быть, это было не убийство? — спросила я.

Все присутствующие посмотрели на меня с недоумением.

— Ну, может быть, на нее просто напал какой-нибудь голодный дикий волк? — предположила я. — Сбежал из зоопарка, из какого-нибудь зверинца. Или жил у кого-то дома и взбесился.

— Это можно было бы принять за версию. — Себастьян бросил четки на бумаги и сплел пальцы. — Но непонятно, каким образом дикий волк самостоятельно, без человеческой помощи, вошел в подъезд, где есть и домофон и консьержка, да еще самостоятельно поднялся на лифте на пятый этаж. Впрочем, соседей по этажу и консьержку надо допросить еще раз. Вдруг узнаем что-нибудь интересное.

— Но начать, по-моему, надо все-таки с отца. Потрясти его на предмет скелетов в шкафу. — Даниель покрутил в руках карандаш, словно не зная, что с ним делать, а потом зажал его в зубах.

— Только не «потрясти», а очень аккуратно выведать, — возразил Себастьян, с интересом наблюдавший за злоключениями карандаша. — А если мы начнем его «трясти», то немедленно вылетим из следственной группы.

— Какие мы пугливые! — фыркнул Даниель.

— Не пугливые, а осторожные. А ты не прикидывайся глупее, чем ты есть на самом деле. Ведь прекрасно знаешь, что я прав. А «трясти» можно ее друзей и знакомых, да и то только тех, от кого таким способом легче добиться правды.

— Почему-то мне кажется, что таких немного, — позволила себе высказаться я.

Себастьян посмотрел на меня с одобрением:

— Мне тоже так кажется. И Даниелю тоже. Он просто придуряется.

— Насмотрелся полицейских сериалов, — поддакнула Надя.

— Тебя бы в таком сериале пристукнули в первой же серии, максимум — во второй, — огрызнулся Даниель.

— Это почему? — заинтересовалась Надя.

— Потому что первым делом убивают тех, кто действует всем на нервы. И героям хорошо, и зрителям приятно.

— Я вот сейчас как... — угрожающе произнесла Надя, привставая с места.

— Тихо вы оба! — прикрикнул Себастьян. — Ваши бои без правил мне уже надоели! Или мы работаем, или я выгоняю обоих, и продолжайте ваш детский сад где хотите.

Надя и Даниель обменялись яростными взглядами, но благоразумно притихли.

— Ты, Даниель, позвони после восьми Захарову и узнай, нашел ли он убийства, похожие на совершенное этой ночью. Если объект наших поисков — все-таки серийный убийца, то наш эпизод может быть не первым, — продолжал Себастьян. — Надя, ты, после того, как мы все обсудим, на сегодня свободна. А завтра — сидишь на домашнем телефоне, ждешь наших сообщений и поручений — ну, как обычно.

— А можно, я буду сидеть не на своем домашнем телефоне, а на Данином? — вкрадчиво поинтересовалась Надя. Не слишком понятно было, к кому она обращается — к пустой кофейной чашке, к Себастьяну или к самому Даниелю.

Впрочем, ни кофейная чашка, ни Даниель на вопрос никак не отреагировали, если не считать тени улыбки, мелькнувшей на губах последнего. У Себастьяна же вопрос вызвал не вполне объяснимую реакцию. Он поднял брови, потом нахмурил их, скривив при этом рот... И, наконец, закончив мимические упражнения, выдал:

— А.., разве ты не собиралась заниматься домашними делами?

Мне почудилось в его голосе что-то похожее на замешательство.

— А тебя это так волнует? — усмехнулась Надя. На мой взгляд, она его еще пожалела. Я бы на такую бесцеремонность ответила гораздо язвительней.

— Да нет, — соображая, что сморозил глупость, замялся Себастьян и, схватив со стола четки, уставился на них так, словно впервые увидел. — Просто я... Хотя неважно.

Все замолчали.

Себастьян со скучным лицом перебирал четки, Даниель терзал зубами злосчастный карандаш, Надины алые ногти чертили окружности по крышке стола. И тут нечистый дернул меня за язык.

— Какие еще распоряжения будут, господин младший архангел? — ехидно поинтересовалась я. — Вы обо мне не забыли?

Себастьян оторвался от четок и посмотрел в мою сторону. Как в лучших дамских романах, наши глаза встретились, в результате чего я внезапно онемела и начисто забыла собственные имя, фамилию и прочие анкетные данные.

Обворожительно взмахнув ресницами и улыбнувшись — ни дать ни взять оперная примадонна, — Себастьян проникновенно произнес:

— Забыть! О вас! Как можно? Память о вас всегда живет в моем сердце.

Почему-то эти слова меня совсем не обрадовали. Наоборот — я почувствовала себя полной дурой, которая нечаянно потревожила спящую собаку или сунула палец в электрическую розетку.

— Поэтому, — продолжал Себастьян, — я хотел бы, чтобы вы сейчас отправились домой и хорошенько отдохнули. Завтра нам предстоит нелегкий день.

— А что, мне разве совсем ничего не надо делать? — жалобно простонала я.