Рядом с тяжелой аркой входной двери, выкрашенной в темно-зеленый цвет, было множество круглых медных звонков, под каждым выгравировано имя владельца. В середине Имоджен увидела: Джек Моллой. Его имя казалось решительно английским среди причудливых итальянских, хотя она вспомнила, что на самом деле он был американцем ирландского происхождения.

Она позвонила. Прошло минуты две, никто не ответил. Имоджен почувствовала укол разочарования.

А затем дверь отворилась. Перед Имоджен стояла девушка лет двадцати трех в платье-футболке и шлепанцах, темные волосы собраны в хвост на макушке.

– О, простите, – сказала Имоджен. – То есть… scusi[31]…

Она не могла придумать, что сказать. Девушка тепло ей улыбнулась:

– Все нормально. Вы, должно быть, Имоджен. Джек попросил меня спуститься за вами. Боюсь, в последнее время ему трудновато ходить по лестнице. – Девушка посторонилась. – Кстати, я Петра. Его домработница.

Имоджен последовала за девушкой через мрачный холл. Аромат лилий в большой вазе на столе едва заглушал сильный запах от расположенного рядом канала. В здании стояла мертвая тишина, словно здесь вообще никто не жил. Двумя лестничными пролетами выше была открыта дверь квартиры Джека.

– Входите, – сказала Петра, и Имоджен ступила внутрь.

Окна от пола до потолка смотрели на канал, и зеленоватая голубизна воды перекликалась со стенами, выкрашенными в будто бы запыленные, мягкие цвета. Тяжелые льняные шторы были подхвачены толстыми веревками. Два кремовых дивана стояли друг против друга в центре комнаты, и на одном из них полулежал Джек Моллой. Его редеющие волосы были зачесаны назад, в правой руке дымилась сигарета. Одежда его была поношенной и потертой, но, очевидно, дорогой, так как сохранила свой цвет и форму: темно-синяя рубашка и белые брюки. Глаза Джека Моллоя скрывались под нависающими веками, в них светился интерес к происходящему.

– Джек Моллой. Простите, что не встаю. – Он протянул руку и не объяснил, почему не может встать. Может, у него и нет объяснения? Может, в его возрасте он просто не хочет вставать с очень удобного по виду дивана?

Имоджен пожала протянутую руку, она была прохладной и сухой, и пожатие оказалось твердым.

– Здравствуйте, – сказала Имоджен. – Я Имоджен.

– Значит… Один из близнецов ваш отец?

– Верно. Тим.

Он посмотрел на нее.

– Вы не совсем похожи на Адель.

Имоджен невольно подумала, что разочаровала его, как будто он ожидал двойника.

– Ну да. Я ниже ростом. И полнее. И волосы у меня не такие темные. Я не так элегантна…

– Вы кажетесь мне исключительно прелестной. Я просто рассматривал вас. Я очень давно ее не видел. Хотя думаю, возможно… Цвет ваших глаз?

Имоджен испытывала неловкость от его пристального взгляда, такого пронизывающего.

– Значит… Вы знали мою бабушку, когда она была моложе?

Джек несколько секунд молчал.

– Да. Да, я знал ее, когда она только открыла свою галерею. Мне нравится думать, что я в некотором роде вдохновил ее. Хотя она была очень целеустремленной. Конечно, она во мне не нуждалась.

– Галерея пользовалась огромным успехом. Но знаете, мы ее продаем. Бабушке уже не по силам эта работа.

– А вы не хотите и дальше заниматься ею.

В его тоне прозвучал упрек. Имоджен подумала, уж не отправила ли ее сюда Адель для того, чтобы Джек Моллой убедил ее остаться в галерее. Правда, бабушка ничего так не желала, как выпихнуть внучку из гнезда.

– Полагаю, мне нужно новое занятие, – сказала Имоджен. – Мир не ограничивается Шеллоуфордом.

– Уверен, вы добьетесь успеха в любом деле.

– Я, конечно, приложу все усилия. – Имоджен оглядывала гостиную. На стенах висело несколько впечатляющих картин. «Превосходящих своей стоимостью само здание», – предположила она. – У вас тут великолепные работы.

– Да. Но вы еще увидите лучшую. Подарок к вашему дню рождения, насколько я понимаю.

Имоджен пожала плечами:

– Я понятия не имею, что это. Адель мне не сказала. Только название. Я ничего о ней не знаю. – Она помолчала. – И того, почему она у вас.

– Я был ее хранителем со дня написания.

– Почему? Почему бабушка не могла держать ее у себя?

– Это было… Сложно.

Джек посмотрел на нее с вызовом.

Имоджен приподняла брови.

– Сложно – в каком смысле?

На мгновение Имоджен подумала, не была ли картина украдена. Она была уверена, что Адель ни за что не стала бы иметь дела с ворованным произведением искусства, но некая тайна существовала.

Джек улыбнулся:

– Я заказал ее ко дню рождения Адели.

Он протянул руку, чтобы Имоджен помогла ему подняться. Джек Моллой был почти невесомым, и Имоджен поняла, насколько он слаб. Внешность его была обманчива.

Джек поманил ее за собой.

– Она в столовой, – сказал он.

Открыл тяжелую деревянную дверь. Стены следующего помещения были выкрашены в кроваво-красный цвет. Большую часть комнаты занимал стол на двенадцать человек в окружении дюжины резных стульев, похожих на миниатюрные троны. В дальнем конце помещался камин высотой до плеча. Над ним висела картина.

Едва увидев ее, Имоджен ахнула.

На темно-зеленом бархате кушетки распростерлась женщина, белизна ее кожи резко выделялась на этом фоне. Волосы полураспущены, одна рука лежит на шее, другая покоится на бедре. Во взгляде сквозит бесконечное удовлетворение. Не могло быть сомнения: она только что насладилась близостью с любовником; об этом говорила игривая полуулыбка на ее губах. Модель являла собой воплощение женственности; слово «эротичная» прозвучало бы приземленно.

Внизу к раме была прикручена позолоченная табличка с выгравированными на ней тремя словами. «Возлюбленная». Ребен Зил.

Имоджен прижала руку к груди. У нее перехватило дыхание. Никогда в жизни она не видела столь великолепной работы. Это был классический, необузданный Ребен Зил – блистательный образец всего того, за что его восхваляли. Женщина словно бы находилась в этой комнате рядом с Имоджен. Ей чудилось, будто она касается ее кожи, ощущает ее тепло, казалось, заговори она, и женщина ей ответит.

Но не это потрясало больше всего.

Она лишилась дара речи, потому что женщина на картине была Адель.

Имоджен повернулась к Джеку за подтверждением.

Он пристально смотрел на картину, опираясь на трость. Взгляд его был мечтательным. Имоджен не совсем его разгадала. Сожаление? Восхищение? Тоска. Это была тоска.

Что-то щелкнуло у нее в мозгу. Недостающие части головоломки встали на место.

– Вы были любовниками, – прошептала она.

Мгновение он не отвечал.

– Я по-прежнему по ней скучаю, – сказал Джек. – Я был дураком. Мне не следовало ничего начинать, но я был слишком тщеславен, чтобы сопротивляться вызову. Я ее обожал, но никогда не выдавал этого, до самого конца. У меня были собственные правила, которые, как мне казалось, делали меня непобедимым и неприкосновенным. – Он помолчал. Как-то ссутулился. – Все это значит, что в итоге я потерял женщину, которую очень любил.

– Что случилось? – спросила она у Джека.

– О, у вашей бабушки достало здравого смысла, чтобы понять мою никчемность. А ваш дедушка был в десять раз лучше меня.

Имоджен подумала о своих дедушке и бабушке. Они всегда были так близки. Она не могла представить, что у Адели был роман. Судя по картине, она была довольно молода. Ненамного старше теперешней Имоджен.

– Она понимала, – продолжал Джек, – что я никогда не сделаю ее счастливой. Она знала, когда поставить точку. В тот момент, когда все было идеально. Это был единственный выход. Она очень умная женщина, Адель.

Джек поднял трость и, упираясь ею в раму, выровнял картину. Имоджен снова на нее посмотрела.

– Это действительно Ребен Зил? – спросила она, но подтверждения не требовалось. Она видела это по уверенным мазкам, по самому качеству, энергии живописи.

Джек кивнул.

– Одна из самых ранних его работ, – сообщил он. – Но, думаю, она будет для вас очень ценной.