Неслышно ступая, подошёл верховный жрец. Он появился внезапно, из темноты, сгустившейся в углах храма. Полный мужчина средних лет, прикрывающий лысину рыжим кудрявым париком, он приблизился к Гаю Калигуле.

— Желаешь принести жертву Аполлону? — учтиво осведомился он.

— Хочу, чтобы могущественный бог предсказал мне будущее, — прошептал Калигула, сунув жрецу увесистый кожаный мешочек с сестерциями.

— На внутренностях быка? — жрец взвесил мешочек на ладони, стараясь определить размер вознаграждения.

— На голубях.

Верховный жрец провёл Калигулу во внутренний двор, подвёл к птичьей клетке. Белые голуби с пышными хвостами, нахохлившись, сердито ворковали. Жрец пересыпал в ладони Калигулы горсть зёрна.

— Брось птицам, — велел он. — Голубь, который первым клюнет эти зёрна, определит твою судьбу.

«А если никакой не клюнет?» — суеверно подумал Калигула. Сердце бешено колотилось, когда он бросал зёрна голубям.

К облегчению Калигулы, птицы благосклонно отнеслись к подношению и склевали зёрна. Жрец намётанным глазом заметил первого и навязал ему на шею крупную алую бусину на шерстяной нитке. А затем открыл дверцу клетки.

Голуби, шурша крыльями, взмыли в пастельную синеву неба. Прикрываясь ладонью от солнца, жрец пристально следил за полётом. Калигула, подавляя волнение, тоже всматривался в стаю голубей, ища того, с бусиной.

— Твой голубь поднялся выше всех! — воскликнул жрец. — Боги благосклонны к тебе. Ты поднимешься на вершины власти!

Калигула торжествовал. Ликование переполняло его. По-детски подпрыгнув, юноша хотел повиснуть на шее жреца, но вовремя сдержался.

И вдруг голубь с бусиной потерял высоту. Странно захлопав крыльями, он опустился на покатую крышу соседнего дома. И криво побежал по красно-коричневой черепице, приволакивая лапу. Жрец замер. Перевёл вопрошающий взгяд на Калигулу. Тот уже не смотрел на голубей. Внимание Гая перенеслось на скульптуру, изображающую похищение Дафны Аполлоном. Бог взвалил на плечо сопротивляющуюся нимфу; руки её уже превратились в ветви, зато задняя часть, привлёкшая взгляд мраморного бога (а заодно и Калигулы), была ещё человеческой.

Рассматривая мраморный зад нимфы, Гай не заметил резкого снижения своего голубя. Жрец предпочёл промолчать. Неразумно предсказывать неудачу члену императорской семьи. «Пребывание на вершинах власти будет недолгим. Затем его ждёт падение!» — подумал жрец.

Выйдя из храма Аполлона, Калигула направился к Форуму. Там, на главной площади Рима, находился храм, посвящённый богине Весте, хранительнице семейного очага.

Ежегодно, накануне июньских календ Агриппина Старшая передавала в храм изрядное подношение. Мать все ещё жила в ссылке. Изредка писала, из опасения не осмеливаясь откровенничать в посланиях. Деньги от имени Агриппины в храм Весты приносили сыновья. Но Нерон и Друз уже были торжественно объявлены совершеннолетними. А мужчинам не положено появляться в храме, где священнодействуют весталки-девственницы. И второй год подряд Калигуле приходится исполнять материнскую волю.

Впрочем, и несовершеннолетнего юношу обычно не пускают далее переднего двора, атриума. Калигула, ожидая верховную жрицу Весты, прислонился к колонне.

Две женщины в длинных белых туниках неспешно пересекли атриум. В старшей из них Калигула узнал верховную весталку. Протянул ей мешочек с сестерциями и свиток с материнским посланием. Женщина, спрятав монеты, внимательно читала письмо Агриппины. Калигула тем временем искоса посматривал на юную весталку.

Девушке было лет семнадцать. Совсем недавно завершился десятилетний срок её учёбы, и она стала полноправной жрицей Весты. Во всяком случае, в прошлом году Калигула её не видел.

— Молю богов о благополучии твоей матери! — громко вздохнула старая жрица, заставив задумавшегося Калигулу вздрогнуть от неожиданности. — Подожди здесь, пока я напишу ответ. Домитилла побудет с тобой.

«Значит, её зовут Домитилла!» — подумал Гай, неожиданно поняв, что ему очень хотелось узнать имя незнакомой весталки.

Уходя, верховная весталка бросила на Домитиллу выразительный взгляд. Девушка поняла: её оставляли с посетителем не для того, чтобы тот не скучал в одиночестве. А для того, чтобы юноше не вздумалось проникнуть в глубь храма, запретного для мужчин.

Калигула разглядывал матово-смуглое лицо девушки, изящный нос, прихотливый изгиб пухлых губ. И не было сил отвести в сторону взгляд! Невыносимо хотелось стоять между мраморных колонн, глядя целую вечность на гладкие каштановые волосы, расчёсанные на прямой пробор, на карие глаза, продолговатые, словно сладкие финики…

— Ты очень красива, — наконец сказал Калигула, обретя привычную дерзость.

— Не говори мне этого! — Домитилла закрыла уши смуглыми ладонями. — Весталке не положено слушать такие слова.

— Не скажу, — согласился Калигула. — Но буду думать! — повинуясь голосу взбурлившей крови, он потянулся к Домитилле. Взял безвольную тонкую руку девушки и заглянул ей в глаза дерзко и ласково. Он заметил, что так ведут себя легионеры, приставая на улицах Рима к женщинам, несущим на плече амфору или кувшин.

Домитилла поспешно отдёрнула ладонь и покраснела. Никогда ещё мужчина не касался её руки. Даже такой: шестнадцатилетний мальчик в отроческой светло-зеленой тунике. Бритва ещё не касалась его нежной щеки, рыжеватые волосы отливают золотом. Первый и единственный, который назвал Домитиллу красивой… И юная весталка вдруг мучительно затосковала, впервые сожалея о том, что обречена хранить девственность.

— Теперь я буду думать о тебе дни и ночи напролёт, — продолжал Калигула не только потому, что девушка ему действительно понравилась. Кроме этого, его ещё подталкивало странное упрямство. Ведь он хорошо знал, что жрице Весты, потерявшей девственность, грозит смерть. И мужчине, соблазнившему её, — тоже!

Знал! Но все равно смотрел на грудь, натянувшую тонкую шерсть туники, на узкие плечи, на серебрянные браслеты, змеёю охватившие смуглые предплечья. И смущал неопытную девушку жаром дерзкого взгляда. И сам смущался, оттого что касался к чему-то маняще запретному, ещё неизведанному, но уже близкому.

Вернулась верховная жрица, неся свёрнутое в трубку послание для Агриппины Старшей. Калигула, завидев её, отвернулся от Домитиллы и напустил на себя скучающий вид.

— Передай это матери, благородный Гай! — сочувственно проговорила немолодая весталка. — И поблагодари её…

Калигула покинул храм Весты, подпрыгивая с озорством юного сатира. Домитилла облегчённо вздохнула, услышав его удаляющиеся шаги. Кратковременное присутствие юноши несказанно смутило её. Казалось, его уход принесёт облегчение. Но, ложась вечером в постель, Домитилла вдруг с ужасом осознала, что мечтает о Калигуле.

Цезарь Тиберий проводил большую часть времени на Капри. Лишь изредка посещал Рим, каждый раз скрывая досаду. Эти вынужденные поездки были для императора докучливой обязанностью. Да и римляне тоже не особо радовались редким наездам Тиберия.

Восемь дюжих рабов опустили носилки у нижней ступени мраморной лестницы. Император выбрался из носилок не без посторонней помощи. Дворец встретил его тишиной и прохладой.

— Где мои внуки? — осведомился Тиберий у хладнокровных преторианцев.

— Нерон Цезарь и Друз Цезарь на днях отбыли на Пандатерию, навестить мать, — сообщил верный Макрон.

Тиберий раздражённо скрипнул зубами:

— Младший змеёныш пополз следом за старшими?

— Нет, Гай Цезарь в Риме, — прозвучал бесстрастный голос Макрона. — Император желает видеть внука?

— Нет! — осадил Макрона Тиберий. — После многодневного путешествия император желает отдохнуть! Общение с неразумным сопляком может только раздражить и утомить меня.

Макрон покорно склонился.

Калигула вернулся во дворец к вечеру. Он провёл послеобеденные часы в термах. Вдоволь наплескался попеременно в холодной и тёплой воде, наслушался городских сплетён… Возвратился в приподнятом настроении, посвежевший, пахнущий ароматным оливковым маслом.