Снова и снова в памяти всплывал жаркий шёпот Ливиллы: «Мы будем счастливы… Я уговорю Тиберия назначить тебя наследником…» О, если бы Ливилла не умерла!..

Сеян поднялся с ложа. В одной лишь нижней тунике заметался по жарко натопленной опочивальне. Босые ступни ощущали неровную поверхность мозаичного пола. Он подошёл к жаровне, пылающей в углу. Протянул крупные ладони к пламени.

«Когда Август составлял завещание, то наследником первой очереди назначил Тиберия. Если бы тот умер или отказался от наследства, то его место занял бы Германик или Друз, сын Тиберия. Наследниками третьей очереди были названы римские сенаторы и всадники, преданно служившие покойному императору», — вспомнил Сеян.

Непрошенные мысли заполнили возбуждённый мозг префекта: «Тиберий тоже написал завещание и передал его на хранение весталкам. Наследники — его внук и сыновья Германика. Но если род Тиберия пресечётся, то право на императорскую власть получат те, кто нынче верно служит цезарю. В числе третьестепенных наследников — и моё имя!»

Сеян устало прикрыл глаза. На внутренней стороне век вырисовывалась картина: он в лиловой мантии и оливковом венце! Золочёная колесница несётся по Священной дороге; вороные кони топчут копытами розовые лепестки. Белые пышнохвостые голуби взмывают в небесную синеву. Серебрянные сестерции щедро летят в толпу, кричащую: «Сеян — император!»…

«Почему бы и нет?.. — зачарованно раздумывал префект претория, бродя от одной стены к другой. — Пусть умрут сыновья Германика. Когда Рим узнает о новом злодении презренного Тиберия — ему несдобровать. И тогда я, второе должностное лицо в Империи, подхвачу жезл, который вот-вот выпадет из старческих рук! Я, всадник Луций Элий Сеян, соединю под моей рукой военную власть — власть императора, и гражданскую — принцепса! И сравняюсь могуществом с бессмертными богами!»

Гордыня искривила в надменной умешке тонкие губы Сеяна. Все было решено! Сыновья Германика умрут. Но не по велению Тиберия! А потому, что так угодно префекту претория, возжелавшему стать императором!

А как же сероглазый мальчик, в чьих жилах смешалась кровь Ливиллы и Сеяна? При воспоминании о нем потеплел холодный взгляд префекта. «Тиберий Гемелл слишком мал. Сенат не решится облачить его властью, с которой не всякий зрелый муж справится. Когда я стану императором, то усыновлю мальчишку и назначу моим наследником. Так будет справедливее всего!»

Калигула, зевая и потягиваясь, выбрался в сад. Свежий воздух донёс аромат лимонного дерева. Быстро рассеивались остатки ночного тумана. Ноги по щиколотки тонули в бледно-зеленой траве и сразу же становились неприятно мокрыми от холодной росы.

Гай увидел братьев и побрёл к ним. Нерон и Друз сидели на мраморной скамье у фонтана и озабоченно перешёптывались. Недавно они посетили угасавшую в ссылке мать — впервые после длительной разлуки. С тех пор молодые лица братьев выглядели непомерно озабоченными.

Увидев Калигулу, они разом смолкли и уставились на него.

— Что ты поднялся так рано? — не особенно приветливо проговорил Нерон, исподлобья оглядывая продрогшего Гая.

— Хочу послушать ваши речи! — дерзко ответил Калигула.

— Иди-ка отсюда! Иначе… — рассердился Нерон и, на правах старшего брата, показал внушительный кулак, пахнущий благовониями.

— Подожди, — Друз со спокойной улыбкой опустил руку брата. Обнял Гая за плечи и доверительно зашептал: — Мы размышляем о том, как помочь матери. Если Тиберий узнает — нам и ей грозит опасность. Ты ещё слишком юн, чтобы участвовать в заговоре. Уходи и молчи о том, что узнал.

Друз легонько подтолкнул Калигулу к жилой части дворца.

— И не обижайся. Мы, как старшие, отводим от тебя опасность, — угрюмо добавил Нерон, опустив кулак.

Калигула послушно вернулся на галерею. Переходя от одной колонны к другой, юноша рассматривал обнажённые статуи. Неожиданно со стороны сада донёсся хриплый говор преторианцев и звон мечей.

Гай испуганно обернулся. Расширенными от ужаса глазами он видел, как в сад, размахивая руками, строем вбегали преторианцы — целая когорта. Солдаты тройной цепью окружили братьев Калигулы — Друза и Нерона. Молодые мужчины прижались друг к другу спинами, положив ладони на рукоятья мечей. В голубых глазах обоих светилась ненависть и затравленность. Но преторианцы уже набросились на них, вырвали из рук мечи, насильно поставили на колени.

К сыновьям Германика размеренным солдатским шагом подошёл Элий Сеян. Черты лица его были напряжены, тонкие губы сухо сжаты.

Он, слегка покачиваясь, читал свиток, скреплённый печатью с орлом. Калигула прижался худощавой спиной к тонкой, ребристой коринфской колонне. Затаив дыхание, он прислушивался к торжественным завываниям Сеяна.

— … За участие в заговоре против императора… — долетели до юноши отрывистые слова — страшные слова! За ними почти всегда следовала смерть.

Калигула по-детски зажмурился, глотая солёные слезы. А когда открыл глаза, братьев уже тащили прочь. Гай отчётливо видел ободранные до крови колени упавшего Друза. Видел, как опустилась плеть преторианца на напрягшиеся плечи Нерона.

Юноша отчаянно бросился за преторианцами.

— Куда ведут моих братьев? — растерянно бормотал он, подпрыгивая и вытягивая шею, чтобы напоследок рассмотреть Друза и Нерона сквозь строй рослых преторианцев.

— Пошёл прочь, щенок! Не путайся под ногами! — кто-то грубо оттолкнул Калигулу. Он упал, больно ударившись о гранитные ступени. Злой преторианец склонился над юношей и поспешно шепнул: — Спрячься в покоях до вечера…

Под безликим медным шлемом Калигула узнал тёмные глаза Макрона — трибуна когорты, уводившей братьев.

Гай испуганно вбежал в свои покои и заметался в поисках убежища. Нервно вздрагивая, полез под ложе. И затаился там, глотая слезы и слежавшуюся комками пыль.

Постепенно стих возбуждённый говор и звуки борьбы. Но Калигула не осмеливался даже пошевелиться. Под ложе забился трехмесячный щенок молосского дога. Немного поскулил, пугая Гая. Затем пригрелся возле него и заснул.

Должно быть, прошло много времени. Засуетились рабы, разыскивая юного господина. Калигула слышал их торопливую речь и звон обеденной посуды. Голод болезненно сводил кишки. Но даже это не заставило Калигулу выбраться из-под ложа. Наконец раб Прокул догадался заглянуть под кровать. И отшатнулся в ужасе, увидев посреди пыли дико блестящие глаза господина.

— Убирайся! — сердито зашипел Гай.

— Мой господин, преторианцы уже ушли, — понимающе проговорил Прокул. — Выходи и отведай мяса с овощами. Еда придаст тебе силы.

— Я сказал: убирайся! — Калигула в гневе сорвал с плеча серебрянную застёжку и швырнул в раба. И беззвучно заплакал в бессильном отчаянии.

Прокул покорно отполз от кровати. Вернулся несколько мгновений спустя. Наклонившись, раб просунул под ложе плоское блюдо с телятиной и вареной капустой. Калигула жадно накинулся на еду. Проснулся щенок, принюхался и тоже сунул нос в блюдо. Гай ревниво оттолкнул его. Насытившись, он позволил щенку вылизать остатки капусты.

Подоспела нужда посетить отхожее место. Калигула мужественно терпел до тех пор, пока нестерпимая резь в животе не вынудила его помочиться на щенячью шёрстку — чтобы заглушить звук струйки. Щенок подскочил, отряхнулся. Брызги полетели в лицо Гаю, заставив его поморщиться от отвращения.

Время шло. От долгого лежания заныли кости. Калигула устроился поудобнее и вскоре задремал. Когда проснулся, в опочивальне уже темнело.

Протирая сонные глаза, Гай услышал чей-то грузный, тяжёлый топот, отличающийся от едва слышных шагов босоногих рабов. Затем увидел большие волосатые икры в преторианских сандалиях. Калигула сжался. «Пришли за мной!» — мелькнула страшная мысль.

— Выходи, благородный Гай. Опасность миновала, — прозвучал голос Макрона.

— Не выйду, — отчаянно затряс головой Калигула.