Тиберий, неслышно ступая, появился из тёмного угла. Высокий шестидесятилетний мужчина, прикрывающий лысеющую голову золотым лавровым венком. Длинный пурпурный плащ змеёю волочился по полу. Император хотел застать Германика врасплох внезапностью появления. Это в некоторой мере удалось хитрому Тиберию. Германик невольно вздрогнул, когда Тиберий положил руку ему на плечо.

— Рим встретил тебя триумфом, — проговорил император, пронизывая племянника змеиными глазками. Было непонятно, улыбался ли Тиберий, или ехидничал.

— Народ приветствовал победы над варварами, одержанные мною для империи и для тебя, цезарь! — осторожно ответил Германик.

— Меня давно уже не славит подлый плебс, — с невыразимым презрением произнёс Тиберий. — Какая неблагодарность! После всего, что я сделал для Рима! Какой порядок навели в этом грязном городе мои преторианцы!

— Твои деяния прославят тебя в веках, — благоразумно отозвался Германик.

— Поэтому я не люблю Рим! — продолжал император, не обращая внимания на лесть. — Не люблю жирных безмозглых сенаторов, вечно противоречащих мне… Предпочитаю Неаполь, светлый, солнечный. Моя вилла на Капри — вот настоящая столица империи! А не этот грязный, загаженный отходами Рим.

Германик молчал. «Прячься от проблем на вилле, закрывай глаза и уши! Когда Рим поймёт, что он тебе не нужен — ты станешь не нужным Риму!» — думал он.

Неожиданно взгляд Тиберия упал на Калигулу.

— Что ты делаешь? — гневно крикнул цезарь.

Мальчик в этот момент пристально разглядывал греческую вазу. Ах, какая это была ваза! На чёрном глянцевитом фоне рельефно выделялись золочёные фигуры: фавны, сатиры и нимфы в любопытных положениях. Руки Калигулы против воли потянулись к занятной вазе. Открыв рот от изумления, семилетний мальчик жадно рассматривал непристойные изображения. Блеющий голос цезаря Тиберия испугал его. Калигула вздрогнул и выронил из рук вазу. Мелкие осколки усеяли мозаичный пол.

— Ах ты, маленький негодяй! — истерично взвизгнул Тиберий. — Ты разбил мою лучшую керамику!

Император, ругаясь хуже пьяного легионера, схватил мальчика за вырез туники.

— Макрон! — кричал Тиберий, словно его убивали. Липкая слюна летела во все стороны из кривого рта императора.

В зал ворвался испуганный Невий Серторий Макрон — молодой трибун второй преторианской когорты, которая сегодня несла дежурство во дворце. Он держал в руке короткий меч и дико вращал глазами, высматривая опасность, грозящую императору.

— Отведи мальчишку на конюшню, и пусть ему дадут десять ударов хлыстом! — исступлённо визжал Тиберий.

— Прости моего сына, цезарь. Гай ещё мал, и его проступок — случаен, — вступился Германик. — Когда вырастет, он будет вот так же крушить твоих врагов!

Тиберий постепенно успокаивался. Однако, ему было необходимо излить злость на кого-нибудь. Оставив в покое Калигулу, император заорал на Макрона:

— Убирайся прочь! Ты так медлителен, что меня могли бы десять раз убить, прежде чем ты соизволил явиться на зов!

Макрон выскочил из зала, как побитая собака. Тиберий нервным жестом поправил сползающий венок.

— Ты пренебрегаешь воспитанием сына, Германик, — высокомерно заметил император.

— Бесконечные военные походы не позволяют мне заняться семьёй, — хмуро произнёс Германик.

— Ну что же, в следующий поход я позволяю тебе взять жену и детей, — засмеялся император мелким паскудным смешком.

— Следующий поход?.. — вопросительно поднял бровь Германик.

— Да. Империя нуждается в тебе! — невозмутимо отозвался Тиберий. — В Армении неспокойно, Малая Азия готова превратиться в очаг восстания, парфяне вот-вот взбунтуются… Одним словом, ты должен навести порядок в азиатских провинциях.

— Ты отсылаешь меня из Рима, цезарь? — холодно спросил Германик.

— Рим требует, чтобы мы, первейшие граждане, беспрекословно служили ему! — чётко произнёс император, делая многозначительные паузы между словами. Глаза Тиберия почти неуловимо сверкнули ненавистью из-под нависших седеющих бровей.

«Это — почётное изгнание!» — понял Германик. Он стоял, напряжённо вытянувшись, как перед войсками накануне решающей битвы. Тонкие бледные губы решительно сжаты, скулы нервно подёргивались. Тиберий безошибочно догадался, что происходило в душе Германика, какого рода сомнения овладели молодым полководцем.

— Твоё отсутствие не будет долгим, — заверил племянника Тиберий, лукаво улыбаясь. — Вернёшься из Антиохии с победой, и я велю возвести в твою честь триумфальную арку…

— Мой долг — беспрекословно служить Риму. Я поеду в Антиохию, — прервал Германик разглагольствования Тиберия.

Германик развернулся и направился к выходу. Весьма неучтиво по отношению к цезарю, но Германик не мог пересилить себя. Не мог заставить себя попрощаться с Тиберием — дядей, приёмным отцом и императором Рима. Горечь несправедливой обиды обжигала сердце полководца и неминуемо выплеснулась бы наружу, скажи он ещё хоть слово Тиберию.

— Ты обиделся, Германик? — цезарь послал вдогонку ему вопрос, в котором прозвучала скрытая насмешка. Полководец остановился посреди огромного полупустого зала и медленно обернулся. Ясные серо-голубые глаза Германика столкнулись с мутно-зелёным неуверенным взглядом Тиберия.

— Моя поездка в Антиохию означает немилость? — напрямик спросил он.

— Ну что ты! — с улыбкой возразил Тиберий. — Наоборот, я прошу тебя о милости. Я старею. Мне уже не под силу уследить за порядком в дальних провинциях. Ты — мой племянник и наследник. Кто, как не ты достоин чести укрепить престиж Рима и власть цезаря? Придёт время — и ты тоже станешь императором! Возможно, даже раньше, чем предполагаешь. Может быть, я сам накину на твои плечи пурпурную мантию после победного возвращения?!. — Тиберий выжидающе посмотрел на Германика, пытаясь понять, какое впечатление произвели на честолюбивого полководца его слова. И, ссутулившись, притворно захныкал: — Мне почти шестьдесят лет, императорский венец становится обременительным для меня!..

Германик изумлённо уставился на Тиберия. Неужели правда — то, что говорит цезарь? Можно ли верить человеку, который столько раз нарушал слово? Германик на всякий случай благоразумно решил не верить. Кто, находясь на вершине власти, добровольно откажется от неё? И все-таки!.. И все-таки, сердце Германика гулко забилось, когда он мысленно представил себя в императорском венце и лиловой мантии, въезжающим в Рим на позолоченой колеснице, запряжённой четвёркой белых лошадей. Честолюбие высоко подняло голову и заглушило голос благоразумия. Германик улыбнулся императору, и Тиберий облегчённо засмеялся.

— Вот и прекрасно! — воскликнул Тиберий, обнажая в улыбке полусгнившие зубы. — А перед отъездом ты непременно пообедаешь у меня. Я устрою в твою честь великолепный банкет! Усладим желудок изысканными яствами: паштет из фазаньей печёнки, запеченые петушиные гребешки, щупальца осьминога под винным соусом… И вино! Много вина с пряностями и корицей. А для развлечения — танцовщицы из Гадеса, города основанного финикийцами на самом краю земли — там, где солнце по вечерам садится в бесконечное море. Знаешь ли ты, как соблазнительно и страстно пляшут эти смуглые женщины, в чьих жилах причудливо смешалась кровь финикийцев, кельтов, карфагенцев и завоевателей-римлян?.. — Тиберий плотоядно зачмокал влажными губами.

Германик подавил отвращение, охватившее его при виде отвисших слюнявых губ цезаря. Он почтительно приложил руку к груди и, отступив на шаг, произнёс:

— Я пообедаю у тебя, божественный цезарь!

— Я дам тебе ларец с посланием и подарками для сирийского наместника. По приезде в Антиохию вручишь его от моего имени Гнею Пизону. Ларец будет открытым, дабы ты убедился, насколько велико моё доверие к тебе, возлюбленный сын! — заявил Тиберий.

— Запечатай ларец, о цезарь, — бесстрастно отозвался Германик. — Я никогда не посмею усомниться в тебе.

И Тиберий удовлетворённо улыбнулся.

В приливе неожиданной любезности, он провёл Германика и маленького Калигулу до выхода, скрытого тяжёлой парчовой занавесью. Белые мягкие руки Тиберия, покрытые мелкими старческими веснушками, дрожали в припадке какой-то нервной радости. Император скрывал их среди пышных складок мантии.