— Вы не уйдете, пока не вернете мне деньги, — воскликнул я, схватив его за руку. Было досадно, что вскричал я тонким голоском. Положение требовало, чтобы слова произносились внушительным басом, а я пел тенором. Высоким тенором.

— Уберите руки, — потребовал Фабиан, вырвался и брезгливо стал очищать свой рукав. — Не прикасайтесь ко мне. Если вы сейчас же не уйдете, я позвоню в дирекцию и попрошу вызвать полицию.

Схватив со стола лампу, я ударил его по голове. От удара лампа разлетелась вдребезги. Фабиан медленно оседал на пол, и лицо у него было удивленное. Тонкая струйка крови побежала у него по лбу. Я вынул стилет и, наклонившись над упавшим, ожидал, когда он придет в себя. Прошло около пятнадцати секунд, прежде чем Фабиан открыл глаза. Они были мутны, без всякого выражения. Я приставил острие стилета к его горлу. Он сразу же пришел в сознание и с ужасом уставился на меня.

— Я не шучу, Фабиан, — проговорил я. И в самом деле, в этот момент я был способен убить его. Так же, как и он, я весь дрожал.

— Ладно, — заплетающимся языком вымолвил он. — Не надо насилия… Я взял ваш чемодан… Помогите мне подняться.

Я помог ему встать на ноги. Он немного шатался и сразу же опустился в кресло. Провел рукой по лбу и увидел, что рука в крови. Вынув платок, он стал прикладывать его к рассеченному месту.

— Боже мой, вы чуть не убили меня, — слабым голосом произнес он.

— Ваше счастье, что этого не случилось, — сказал я. Фабиан попытался улыбнуться, но, взглянув на стилет, который я все еще держал в руке, поморщился.

— Ножи всегда вызывают у меня отвращение, — пожаловался он. — А вы, должно быть, ужасно любите деньги.

— Не больше, чем вы.

— Из-за них я не стал бы убивать.

— Почем знать? Я тоже никогда не думал, что способен на это. До сегодняшнего дня. Где деньги?

— У меня их нет.

Я угрожающе шагнул к нему.

— Остановитесь. Ради Бога, остановитесь. Ну… хорошо… у меня просто сейчас их нет при себе… Но они в наличии. Не размахивайте, пожалуйста, этим ножом. Я уверен, что мы сможем договориться. — Фабиан снова приложил платок к кровоточащему лбу.

И вдруг я обмяк. Меня начало дико трясти. Я был в ужасе от того, что едва не совершил. Ведь я действительно мог убить человека. Я бросил стилет на стол. Если бы в этот миг Фабиан заявил, что не даст мне ни цента, я бы повернулся и вышел, махнув на все рукой.

— В глубине души, — меж тем спокойно продолжал Фабиан, — я, конечно, сознавал, что однажды кто-нибудь может появиться и потребовать деньги. Меня это очень тревожило. Но боюсь, что вам придется некоторое время обождать возврата денег.

— Как это понимать? Что это за «некоторое время»? — все еще пытаясь говорить грозным тоном, спросил я, сознавая, что вид мой не соответствует тону.

— Дело в том, мистер Граймс, что я позволил себе некоторую вольность с вашими деньгами. Пустил их в оборот, — сказал он с извиняющейся улыбкой врача, сообщающего о неизлечимой болезни. — Нельзя было допустить, чтобы деньги бесполезно лежали без движения. Как вы считаете?

— У меня прежде не было денег и нет опыта, как обращаться с ними.

— О, неожиданное богатство. Я тоже подумал об этом. Если вы не возражаете, я пройду в ванную и отмою следы крови. Вот-вот придет Лили, и мне бы не хотелось пугать ее своим видом.

— Идите, — сказал я, усаживаясь, — я подожду вас здесь.

— Не сомневаюсь, — кивнул он, поднявшись с кресла и уходя в ванную. Вскоре послышался звук льющейся воды. Из ванной через спальню был выход в коридор, но я был уверен, что он не сбежит. А если бы он и захотел уйти, я бы не стал его задерживать, ибо находился в каком-то оцепенении. Деньги в обороте. Капиталовложения. Я представлял себе различные варианты встречи с человеком, похитившим у меня деньги, но уж никак не мог вообразить, что она обернется деловым финансовым обсуждением.

Фабиан вышел из ванной умытый, причесанный. Шагал он твердо, и ничто не указывало на то, что несколько минут назад он без чувств и в крови лежал на полу.

— Прежде всего, — сказал он, — не хотите ли выпить?

Я кивнул, и он подошел к серванту, достал бутылку шотландского виски и налил два стаканчика. Я выпил залпом, он пил медленно, сидя в кресле и вертя стаканчик в руке.

— Если бы не Лили, — усмехнулся Фабиан, — вы бы, вероятно, никогда не нашли меня.

— Вполне возможно.

— Женщины, — вздохнул он. — Вы спали с ней?

— Предпочел бы не отвечать на этот вопрос.

— Что ж, вы правы. — Он снова вздохнул. — Ну, а теперь… Думается, вы позволите мне рассказать с самого начала. У вас есть время?

— С избытком.

— Прежде чем я начну, разрешите оговорить одно условие?

— А именно?

— Вы ничего не скажете Лили о… обо всем этом. Как вы могли заметить из письма, она весьма высокого мнения обо мне. И мне бы не хотелось…

— Если я получу обратно деньги, я никому не скажу ни слова.

— Вполне справедливо. — Он опять вздохнул. — Если не возражаете, я вначале расскажу немного о себе.

Я не возражал, и он пообещал, что будет очень лаконичен.

Рассказ оказался не таким уж коротким. Начал Фабиан со своих родителей-бедняков. Отец был мелким служащим на небольшой обувной фабрике в Лоуэлле в штате Массачусетс, где Майлс родился. В доме всегда не хватало денег. Ему не пришлось учиться в колледже. Во время второй мировой войны Майлс служил в авиации под Лондоном. Там он встретил девушку — англичанку с Багамских островов, где у ее родителей были большие поместья. По окончании войны Майлс демобилизовался в Англии и после стремительного ухаживания женился на этой богатой девушке.

— Каким-то образом, — пояснил он мне причину вступления в этот брак, — у меня вдруг возникла склонность к шикарной жизни. Работать не было никакого желания, и в то же время никаких перспектив, чтобы жить той жизнью, которая меня манила.

Приняв британское подданство, Майлс со своей женой отправился на Багамские острова. Родители жены были не скупы, но и не щедры, а потому он начал играть, чтобы пополнить свои средства. Играл главным образом в бридж и триктрак.

— Увы, — заметил он, — обнаружились у меня и другие слабости. Женщины.

И вот однажды собрался семейный совет, после чего последовал быстрый развод с женой. И с тех пор Майлс стал профессиональным картежником. По большей части жил довольно сносно, но в постоянной тревоге. Приходилось много разъезжать. Нью-Йорк, Лондон, Монте-Карло, Париж, Сан-Мориц, Гштаад.

— Я жил сегодняшним днем, из руки в рот, — продолжал он, — не заглядывая в будущее. Мне то и дело подворачивалась возможность разбогатеть, но для этого у меня не было даже небольшого капитала. Не скажу, что это отравляло мне жизнь, но я был недоволен своей судьбой. За несколько дней до полета в Цюрих мне исполнилось пятьдесят лет, и я сознавал, что будущее ничего не сулит мне. А как тошно жить среди богатых, когда у самого почти ни гроша за душой. Делать вид, что проигрыш, скажем, трех тысяч так же мало значит для тебя, как и для них. Переезжать из одного первоклассного отеля в другой, когда ты, так сказать, на игре, а в перерывах прятаться в захудалых гостиницах.

Особенно выгодной была обстановка в лыжных клубах. Из года в год там шла почти постоянная карточная игра. У Майлса был цветущий привлекательный вид, он ходил на лыжах, чтобы узаконить свое членство в клубе, аккуратно платил долги и свою долю расходов в компаниях, никогда не мошенничал, был очень мил с женщинами, знакомился с греческими, южноамериканскими и британскими миллионерами, игроками по натуре, гордившимися своим карточным умением, а на самом деле весьма беспечными в игре.

Была также возможность подцепить какую-нибудь вдовушку или разведенную со средствами.

— К несчастью, — со вздохом прибавил он, — я ужасный романтик, явный недостаток в моем возрасте. То, что навязывалось, я не брал, а то, что привлекало, не предлагалось. Во всяком случае, — несколько рисуясь, заметил он, — я сам понимаю, что выгляжу вовсе не героем.