— Не спорю, — сказал я.

— Я лишь хочу, чтобы вы верили, что я говорю правду и что мне можно доверять.

— Продолжайте. Пока я еще не доверяю вам.

— Итак, теперь вы знаете того, кто пытался открыть чемодан в одном из роскошных номеров отеля «Палас» в Сан-Морице и обнаружил, что секретный замок не открывается.

— И тогда вы вызвали человека, чтобы взломать замок, — сухо заметил я, вспомнив, как это происходило у меня.

— Совершенно верно. Когда открыли чемодан, я тут же обнаружил, что он не мой. Не знаю, почему я вслух не сказал об этом. Возможно, какое-то шестое чувство удержало меня. Или, быть может, потому, что сверху лежал новенький кейс, который обычно носят с собой, а не кладут в чемодан. Так или иначе, я дал человеку на чай и отпустил его… Кстати сказать, мне было жаль выбросить ваш кейс, и я с удовольствием возвращу его вам.

— Благодарю вас.

— Не стоит благодарности, — без всякой иронии поклонился он. — Когда затем я сосчитал деньги, конечно, сразу понял, что они украдены.

— Да, конечно.

— Согласитесь, что это несколько меняет моральную, так сказать, сторону всего этого дела, не правда ли?

— Отчасти.

— Также было ясно, что тот, кто вез через океан эти деньги, не обратится за помощью к полиции. Вы не станете отрицать этого?

— Нет, не стану.

— Осмотрев тщательно содержимое вашего чемодана, я пришел к заключению, что владелец его человек небогатый, если не сказать больше.

Я утвердительно кивнул.

— В чемодане не было ни записных книжек, ни писем — ничего, что могло бы указать имя владельца. Не было даже ни одного лекарства с рецептом, на котором стояло его имя.

Я невольно рассмеялся.

— Вы, должно быть, необычайно здоровый человек, — одобрительно заметил Фабиан.

— Так же, как и вы, — усмехнулся я.

— А, вы, значит, тоже искали у меня рецепты?

— Разумеется.

— Далее я стал припоминать, осталось ли что-нибудь в моем чемодане, что указывало на меня. И решил, что ничего там нет. Совершенно упустил из виду письмо Лили. Мне казалось, что я его выбросил. Но даже если бы письмо и нашли, то, зная присущую ей осторожность, можно было быть уверенным, что в нем нет ни имени, ни адреса. Ну и, следовательно, мое решение было вполне очевидным.

— Вы попросту присвоили деньги.

— Позвольте сказать, что я пустил их в оборот. В хороший оборот.

— А именно?

— Разрешите объяснить все по порядку. Так вот, у меня никогда не было достаточно денег, чтобы основательно рискнуть, когда везет. Если я выигрывал, что бывало чаще, то не пожинал полностью плоды своего счастья в игре. Я, например, не отважился играть в бридж более пяти центов за очко.

— Да, жена Слоуна говорила мне, что вы играли с ним по этой ставке.

— Только в первый вечер. Затем мы перешли на десять центов. Потом на пятнадцать. Понятно, что Слоун, много проигравший мне, лгал своей жене.

— Сколько же он проиграл?

— Буду откровенен с вами. Когда я уезжал из Сан-Морица, в моем бумажнике лежал чек Слоуна на двадцать семь тысяч долларов.

Присвистнув от удивления, я с невольным уважением поглядел на Фабиана. Моя игра в покер в Вашингтоне выглядела жалким упражнением. А вот он действительно был игрок, который знал, как надо положиться на удачу. Однако меня тут же озлобила мысль, что рисковал-то он моими деньгами.

— Какого черта вы мне все это рассказываете? — сердито спросил я.

Фабиан умиротворяюще поднял руку:

— Все в свое время, дорогой мой. Хочу добавить, что я был так же счастлив и в триктраке. Может, вы помните того страстного молодого грека с красавицей женой?

— Очень смутно.

— Поверьте, он был восхищен, когда я предложил увеличить ставки. В итоге — чистоганом девять тысяч с лишним.

— Значит, — хрипло проговорил я, — вы сорвали еще тридцать шесть тысяч. Рад за вас, Фабиан. Стало быть, вы при деньгах. Верните мне мои семьдесят тысяч, мы пожмем друг другу руки, выпьем и разойдемся в разные стороны.

Он грустно покачал головой:

— Все это не так просто.

— Не испытывайте моего терпения. Либо у вас есть деньги, либо их нет. И для вас же лучше, чтобы они были в наличии.

— Надо бы нам выпить еще по рюмке, — сказал Фабиан, поднимаясь и идя к серванту.

Я проводил его сердитым взглядом. После того, что уже произошло, когда я чуть не убил его, всякие словесные угрозы теряли свое значение. Мне пришло в голову, что, может, он просто заговаривает мне зубы, ожидая, чтобы кто-нибудь — горничная, Лили или один из его знакомых — вошел в комнату. И тогда он мог бы, имея свидетеля, обвинить меня в том, что я приставал к нему, требуя уплаты несуществующего долга, или пытался продать ему грязные порнографические открытки, или еще что-нибудь в этом роде, дабы иметь предлог выгнать меня из отеля. Когда он поднес мне рюмку, я сказал:

— Имейте в виду, Фабиан, если вы мне лжете, в следующий раз я приду к вам с пистолетом.

— Доверьтесь мне, — ответил он, усаживаясь с рюмкой в руке. — У меня есть планы для нас обоих, и они требуют взаимного доверия.

— Какие планы? — спросил я, чувствуя, что этот многоопытный человек, несколько минут назад бывший на волосок от смерти и все же спокойный и твердый, ловко играет со мной, как с ребенком. — Вы за это время взяли еще тридцать шесть тысяч, а говорите, что вам не так просто вернуть мне мои деньги. Почему?

— По той причине, что я пустил их в оборот.

— Какой оборот?

— Позвольте мне сначала обрисовать в основном тот план, который я наметил для нас. — Он глотнул виски. — Возможно, вам не понравится то, что я уже сделал, но в дальнейшем, я уверен, вы будете мне глубоко благодарны.

Я собрался было перебить его, но он сделал знак, прося, чтобы я выслушал его.

— Семьдесят тысяч, понятно, большой кусок. Особенно для такого молодого человека, как вы, который, как видно, никогда еще не ворочал деньгами.

— Куда вы это гнете, Фабиан? — не удержался я, так как видел, что шаг за шагом все идет к тому, что я уже буду не способен ни возразить, ни предпринять что-либо. Он продолжал спокойно, уверенно и убедительно:

— На сколько вам хватит этих денег? На год, на два? Самое большее на три года. И как только вы всплывете наверх, за вами начнут охотиться потакающие вашим слабостям подхалимы и алчные женщины. У вас мало опыта, если он вообще есть, в обращении с большими деньгами. Это видно хотя бы потому, как вы пытались вывезти их в Европу.

Я молчал, не зная, что возразить.

— С другой стороны, — проговорил он, глядя мне прямо в глаза, — я почти тридцать лет ворочал крупными деньгами. Вы года, скажем, через три сядете на мель, без гроша в кармане, в каком-нибудь захолустье в Европе, ибо я сомневаюсь, что вам удобно вернуться в Америку, а я… — Он остановился, загадочно поглядев на меня.

— Продолжайте, — сказал я.

— А я, имея эти деньги для начала, не буду удивлен, если сделаю больше миллиона.

— Долларов?

— Нет, фунтов стерлингов.

— Должен признаться, что ваша хватка пленяет. Но что мне за польза от этого?

— Мы станем компаньонами, — невозмутимо заявил Фабиан. — Прибыль будем делить пополам. Что может быть лучше?

— Значит, к моим деньгам прибавятся и ваши тридцать шесть тысяч? — спросил я.

— За вычетом некоторых расходов.

— Каких именно?

— Ну, оплата отелей, дороги, развлечений.

Я оглядел комнату, в которой было полно дорогих цветов.

— Что-нибудь осталось?

— Довольно много. Послушайте, — с жаром проговорил он, — чтоб успокоить вас, сделаем так: через год вам разрешается забрать свои семьдесят тысяч, если вы того пожелаете, и выйти из компании.

— А если за этот год мы все потеряем?

— Так то риск, на который мы оба идем. И я верю, что он оправдает себя. Кроме того, укажу вам еще на некоторые преимущества. Как американец вы обязаны платить подоходный налог, верно?

— Да, но я…

— Вы хотите сказать, что вовсе не собираетесь платить его. Действительно, если вы просто профукаете ваши семьдесят тысяч, у вас не будет никаких затруднений и забот. Но если вы станете увеличивать свой капитал законными или даже полузаконными путями, то вам придется остерегаться целого легиона американских агентов по всей Европе, их осведомителей в банках и деловых конторах… Вы будете в постоянном страхе, что у вас отберут заграничный паспорт, оштрафуют, возбудят уголовное преследование…