Люси, с внезапно застывшим лицом и с широко открытыми глазами, как сомнамбула, медленно отстраняется на спинку стула и не мигая продолжает смотреть на меня.

— Надо искать решалу, Лю! Или… целую бригаду решал. Бля буду!

Она тут же выходит из ступора. Опершись лбом на ребро открытой ладони, прикрывает ею глаза, и отрицая, покачивает головой.

— Не, ну ты сама прикинь! — я застываю, ожидая её ответа.

— Ох, Изоев, какой же ты…

Отстраняет ладонь и пытается сделать строгое лицо, еле справляясь со смеющимися глазами и расходящимися в улыбке уголками губ, а мне не понятно, согласна она или нет и я опять подхватываюсь:

— Ну что ты в самом деле! Просеки сама, Лю! Обо мне только… старший и знает, а им на уши приседает!.. На посошок. — большим пальцем правой руки касаюсь своих верхних зубов и этим же пальцем провожу по воздуху туда-сюда поперёк своей шеи. — Падлой буду, Лю! В натуре! Отвечаю!

Она же… Ну что ж такое-то? Смотрела ж уже нормально, но на последнее реагирует вообще для меня непонятно — опускает лицо и прыскает со смеху.

— Да чего ты, ну?! Я ж серьёзно. — даже немного обидно.

Но её внезапный и, на мой взгляд, совершенно беспричинный смех длится совсем недолго. Уже беря себя в руки и сосредотачиваясь, сложив ладошки одну в другую и опершись локотками в стол, Люси, в явно просветлённом состоянии, опускает на них подбородок и, в то же самое время, глядя на меня совершенно отсутствующим взглядом, медленно и с паузами произносит:

— Локально и кратковременно… Перехват… С установкой связей… поверх… Или со смещением… С подменой и с удержанием зоны… Но это же… Без стираний и безо всякой проработки.

Замолчав, ещё шире открывает глаза, а я тут же вставляю свои пять копеек:

— Та, стриптиз-училка — это первый блин, Лю! И им смерть не нужна.

Тут же меня осеняет ещё большей догадкой:

— Чтоб мне сдохнуть! Слушай Лю, они ведь точно знают… Они знают, в чью песочницу они залезли.

И Люси, так и не поменяв положения, как в сомнамбулическом трансе, очень медленно подытоживает, кивая в подтверждение:

— Боже ж мой… Как же всё просто.

в настоящем…

Даша, в неудобной для себя позе, замирает и несколько секунд, еле заметно подрагивая губами, напряжённо всматривается мне в спину.

Не отводя взгляда, высвобождает вторую руку и ногу, и чуть подавшись вперёд, садится. Вскрикнув, ладошкой прижимает свой рот. В её глазах появляется неподдельный ужас и ещё плотнее прижав, уже всю ладонь к губам, она проговаривает:

— Ма-мочки.

А я просто баран! Ну ведь хотел же посмотреться в зеркало! Ведь как чувствовал! Хотя… Ай. Что бы это смогло изменить?.. Да уж заранее сплёл бы что-нибудь. А теперь вот как?

Я почти уже догадался, что там может быть и выговариваю первое что ложится на язык, в слабой попытке предотвратить то что должно произойти:

— Дашенька, ну что ты. Ты же медик…

Даша вздрагивает и скосив на меня, ставшими огромными и влажными, глаза и ни отнимая ладошки ото рта прерывисто произносит:

— Там… Тут-то… Откуда это?! Изоев! У тебя там… живого места нет!

Быстро, на локтях подвигаюсь к ней и обнимаю, и с абсолютно пустой головой, и с величайшим желанием уйти от неизбежного и переждать, прячу своё лицо меж её грудей. Даша тут же, одной рукой сильно прижав мою голову к себе, всхлипывает.

Ну чтоб мне пропасть! И хотя на спине у меня ничего и не болит, а так, иногда чешется — зудит даже, необходимо что-нибудь придумывать. И срочно!

Фред не обернулся на щелчок замка закрывающейся входной двери.

В этот момент он стоял посередине комнаты с гордо выпяченном подбородком и прикрытыми веками. Но этого ему показалось мало — этого было совсем недостаточно для всеобъемлющего ощущения себя и Фред выпятил ещё и губы, поджав нижнюю к верхней и вкупе с этим, прищурил глаза. И вот только теперь, когда его лицо приобрело вид великого стратега и победителя, в минуту постижения замысла битвы с неизменно успешным исходом, Фред, довольный собой, глубоко вздохнул, расширяя крылышки ноздрей, удовлетворённо усмехнулся и произнёс:

— Надо вымыться. У меня есть ещё около четырёх часов… Я смогу даже отдохнуть.

Трудно сказать почему эта фраза была произнесена вслух — можно, разве что, предположить: видимо картина собственной значимости всё ж таки не дотягивала до желаемой полноты, без доносящихся звуков собственного голоса до собственных же ушей. Опять самодовольно хмыкнув и чуть кивнув головой, медленной и упругой походкой Фред прошёл в ванную комнату…

Мылся он с наслаждением: тщательно тёрся мочалкой обильно политой бесплатным шампунем; подолгу омывался прохладными струями воды из-под душа, блаженно прикрыв глаза и подставляя различные части своего прекрасно сложенного тела. Намылив подмышки шампунем, безопасным лезвием тщательно выбривал эти места.

Изредка останавливался и отстранясь, как художник чуть издали всматривается в удачно положенный мазок на свой шедевр, Фред осматривал результат. Потом опять вставал под прохладные струи.

Что-то напевал себе под нос — совсем негромко и если бы кто-нибудь имел возможность прислушаться, то наверняка уловил бы знакомые нотки в выводимой мелодии, а также отметил бы про себя, что слух и, как ни странно, голос у этого молодца присутствовал.

Закончив мытьё Фред, не вытираясь, встал перед зеркалом и долго себя рассматривал, поворачиваясь то левым, то правым боком и поочерёдно сгибая то левую, то правую руки и напрягая мышцы, как это делают бодибилдеры на соревновательном помосте. И при этом, оценивая себя только с наивысшей положительной оценкой, каждый раз строил презрительную гримасу на лице, явно относящуюся не к самому себе.

Наконец всё-таки взяв полотенце и начав с некоторой ленцой вытирать влагу с головы и плеч, Фред, перехватив полотенце за оба конца, начал растираться, с каждой секундой ускоряя и ускоряя темп, и достигнув определённой им самим скорости, продолжал растирания в установленном ритме.

Закончив, он окинул себя взглядом — с ног до головы, и придя к выводу, что добился должной, на его взгляд, красноты тела, вновь вздохнул полной грудью и с горделивой величавостью посмотрев на своё отражение, произнёс:

— Ну вот и всё. Тебе конец.

Судя по взгляду его чуть прищуренных глаз и воинственно-напряжённой выпяченной груди, в этот момент эта фраза опять относилась не к самому себе.

Вытерев насухо, кое-где ещё влажные участки тела, Фред ещё с минуту, наверное, постоял у зеркала пристально всматриваясь, но теперь уже в своё лицо и напоследок смахнув со щеки что-то невидимое, и бросив полотенце себе под ноги, вышел из комнаты.

Проходя небольшим коридорчиком, соединяющим комнаты, бросил мимолётный взгляд на висящее зеркало. На следующем шаге, преодолевая своё нежелание расставаться со своим отражением, но всё-таки наконец-то оторвав взгляд от самого себя и повернув голову, встал как вкопанный. Будто бы налетел на стену…

Ни в силах сделать ни шага и ни вымолвить ни слова, с застывшим недоумением на лице и с опущенными руками вдоль бёдер, Фред как вкопанный стоял в начале комнаты, просторного гостиничного номера и смотрел на кровать.

На кровати — на той самой, где совсем недавно он с наслаждением проводил время с женщиной…

На кровати сидел парень. Просто сидел и улыбался — рот до ушей. И взгляд приветливый. В спортивной форме, в кроссовках, скрестив ноги по-турецки и сверху постельного белья. Сидел прямо посередине, и с дымящейся сигаретой в левой руке. Пепел он стряхивал не на пол, а прямо тут же, на мятые простыни:

— Ну здорово Фред! Ну ты прям как бегемот в болоте, перед засухой. Не дождёшься тебя.

Эта фраза несколько вывела красавца из сиюминутного ступора. Нет он не испугался — Фред был не из робкого десятка, просто явление этого… по виду почти мальчишки произошло уж очень неожиданно. Но дело даже и ни в этом.