– Так он сможет попастись, а потом его кто-нибудь найдет, – объяснил Лан, когда заметил, как Морейн, нахмурившись, смотрит вслед мерину.

Говоря откровенно, она жалела лишь, что не порылась в седельных вьюках, притороченных позади седла гнедого. Но в Лане проявилась удивительная черта – доброта. Чего-чего, а подобной черты обнаружить в суровом воине Морейн не ожидала. За такой поступок надо бы избавить его от ос. Так или иначе, ей нужно придумать нечто весьма запоминающееся. В конце концов, чтобы расколоть панцирь Лана, у нее остается всего две ночи. Когда они доберутся до Чачина, дел у нее окажется по горло и ей станет не до Лана Мандрагорана. Какое-то время она будет очень занята.

Если Канлуум именовали порой городом в холмах, то Чачин можно было назвать городом в горах. Три самых высоких, пусть и со срезанными вершинами, пика возносились почти на милю, и в солнечных лучах сверкали многоцветные черепичные крыши и выложенные изразцами стены дворцов. А на самом высоком пике, выше всех зданий, красовался Дворец Айздайшар, и над самым большим куполом, над ало-зелеными стенами гордо реял стяг со вставшим на дыбы Красным Конем. Город окружали три кольцевых вала, перед каждым – ров шириной в сотню шагов. Дюжину переброшенных через рвы мостов сторожили массивные башни. Движение по мостам было не в пример Канлууму оживленнее, поскольку Запустение отстояло от города гораздо дальше. В ворота и из ворот текли потоки людей, верхом и на своих двоих, тянулись вереницы повозок и тележек, но стражники в шлемах и кирасах с эмблемой Красного Коня на груди оказались не менее придирчивыми, чем в Канлууме. Поэтому прошло немало времени, пока четверо путников пересекли Мост Восхода.

Едва миновав городские ворота и уступив дорогу тяжело груженным купеческим фургонам, с грохотом катившим мимо, Лан сразу же натянул поводья. Пусть даже в Чачине его ждет встреча с Эдейн, он радовался, что оказался тут, и радовался этому, как никогда в жизни. Если не кривить душой, то нельзя сказать, что они уже въехали в Чачин – вторая стена, повыше первой, располагалась в сотне шагов впереди, а третья стена, выше предыдущей, виднелась еще дальше, – однако Лану не терпелось побыстрее расстаться с Элис. Где, Света ради, в такую пору года она исхитрилась отыскать блох? Да еще и черных мошек в придачу? Черная мошка должна лишь в следующем месяце появиться, не раньше! Тело зудело от укусов и расчесов. По крайней мере, удовольствия от своей затеи она не получила. В чем, в чем, а в этом Лан был совершенно уверен.

– Было дано обещание защищать вас до Чачина. Обещанное исполнено, – сказал он спутнице. – Держитесь подальше от пользующихся дурной славой кварталов, и на улицах города вам ничего не грозит. Все равно как если бы вас защищал десяток телохранителей. Так что можете заняться своими делами, а у нас – своя дорога. Деньги оставьте себе, – холодно прибавил Лан, когда женщина потянулась за кошелем. Самообладание, уступив вспыхнувшему раздражению, все же дало трещину. Несмотря ни на что, она громоздит оскорбление на оскорбление.

Рин тотчас же напустился на Лана, мол, негоже так разговаривать с Айз Седай, принялся с виноватой улыбкой извиняться перед ней, отвешивать низкие поклоны с седла, так что колокольчики в косицах зазвенели тревожными гонгами. А Букама глухо и угрюмо заворчал, что у некоторых людей манеры просто-таки свинские. На это, впрочем, он имел некоторые оправдания. Сама Элис воззрилась на Лана с ничего не выражающим лицом; судя по бесстрастным чертам, она, возможно, и в самом деле та, за кого себя выдает. Если такое заявление – неправда, то она многим рискует. А если правда, то... Тогда ему тем более не терпелось с ней расстаться.

Развернув Дикого Кота, Лан галопом поскакал по широкой улице, взбирающейся на гору; испуганные прохожие, как и кое-кто из верховых, шарахались в стороны. В другой раз из-за такого могли вызвать на дуэль. Хадори и сопутствующая кожаной повязке слава способны отпугнуть разве что простолюдинов. Однако Лан скакал слишком быстро и вряд ли бы услышал оскобленные крики или вызовы на дуэль; даже не замедляя бега коня, он ловко объезжал портшезы, груженные товарами лавочников тележки на высоких колесах, носильщиков, что на положенных на плечи шестах несли поклажу. После тишины и покоя сельской местности по ушам едва ли не били громыхание по брусчатой мостовой окованных железом колес и крики торговцев-разносчиков и лавочников. Слух резали флейты уличных музыкантов. После чистого воздуха лесов и полей ароматы жареных орехов и мясных пирожков на тележках продавцов, запахи стряпни с кухонь дюжины ближайших гостиниц и сотен окрестных домов мешались в неприятную вонь. Немалую лепту в общий «букет» вносили и лошади из многих десятков конюшен.

Букама и Рин, с вьючной лошадью в поводу, нагнали Лана, когда он одолел уже полпути к Айздайшарскому дворцу. Если Эдейн в Чачине, то она, несомненно, именно там. Букама и Рин, пристроившиеся к Лану по бокам от него, хранили молчание – весьма мудро с их стороны. Букама, по крайней мере, имел представление, с чем предстоит встретиться Лану. Вступить в Запустение и то было бы намного проще. Во всяком случае, уцелеть и выбраться из Запустения живым. Любой придурок может отправиться в Запустение. Неужели он такой дурень, раз едет сюда?

Чем выше они забирались, тем медленнее ехали. На улицах наверху людей было меньше, здесь крытые черепицей дома уступали место дворцам и особнякам богатых купцов и банкиров, их стены украшали разноцветные изразцы, а вместо уличных музыкантов появились спешащие по поручениям хозяев ливрейные слуги. На смену торговым фургонам и портшезам пришли красочные кареты с родовыми гербами Домов. Карета, запряженная или четверкой, или шестеркой лошадей с плюмажами на уздечках, занимала большую часть улицы, и обычно ее сопровождало пять-шесть верховых, не говоря уже о паре выездных лакеев, стоявших на запятках экипажа. Все всадники были вооружены и в доспехах и готовы задать трепку всякому, кто попытается проехать чересчур, на их взгляд, близко от кареты. Не говоря уж о том, чтобы проучить каких-то трех просто одетых мужчин, вздумавших именно так и поступить. Желтый кафтан Рина выглядел не столь шикарно, как в Канлууме, а Лану пришлось сменить свою запачканную кровью куртку – вторую самую лучшую, на третью – поношенную настолько, что Букама рядом с Ланом казался чуть ли не принарядившимся. При воспоминании о заляпанной кровью одежде в голову Лану пришли и другие мысли. Он в долгу перед Элис – за проведенное ею Исцеление, и еще есть также должок за доставленные ею мучения, хотя, говоря по чести, только за первое он вправе расквитаться. Нет. Нужно выбросить из головы эту странную маленькую женщину, пускай она каким-то образом словно бы засела где-то у него в черепе. Сейчас Лану необходимо сосредоточиться на Эдейн. На Эдейн – и ему предстоит самая отчаянная схватка за свою жизнь.

На плоской вершине, полностью заняв площадь гайдов в пятьдесят, раскинулся напоминающий небольшой городок Айздайшарский дворец – сверкающая громада куполов, галерей и переходов, где на каждой стене, на каждой плоской поверхности красовались зеленые и красные узоры. Гостеприимно распахнутые огромные бронзовые ворота под выложенной красной мозаикой аркой украшала сиявшая лакировкой эмблема Красного Коня. Ворота вели на Гостевой Двор, но когда Лан и его спутники подъехали к ним, выскочившая из-за створок дюжина стражников преградила путь. Поверх кирас солдаты носили короткие плащи-табарды зеленого цвета, на которых был вышит Красный Конь, а на алебардах красовались красно-зеленые вымпелы. В красных шлемах и штанах и в начищенных до блеска высоких зеленых сапогах стражники выглядели весьма живописно, однако каждый из них был испытанным ветераном, прошедшим не одну битву, и взирали они на появившуюся троицу через стальные решетчатые забрала шлемов весьма суровыми взглядами.

Лан спрыгнул с седла и поклонился, не очень низко, прикоснулся рукой ко лбу, к груди и к эфесу меча.