Гемелла рванула вперед. Прыгнула сначала на одно дерево, затем с него перепрыгнула на другое и сверху напала на смесь громадного паука и обезьяны, свалив химеру с восьми её лап. Та крепко прижала лапами Гем к себе, чтобы она не могла шевелиться. Я хотел уже было вмешаться, но Гемелла лапой нажала на морду химере и выдавила ей глаза. Я открыл рот. Затем Гем впрыснула яд, как уже делала до этого. Химера начала извиваться, отпустила её и хотела сбежать. Но Гем ударила химеру хвостом и шипом оставила огромный порез на спине, после которого та свалилась на землю и продолжила попытки сбежать, выбиваясь из сил. Мне даже стало неприятно наблюдать за таким зверством. Я хотел было выстрелить в химеру, чтобы прекратить мучения, но Гемелла опередила меня, перекусив ей шею. Я смотрел на неё, всю в крови, и не понимал, откуда в ней это. Даже с новыми габаритами она знала, что нужно делать и как эффективно убить. Да и выдавить глаза… Выдавить, мать их, глаза! Это уже слишком! Это ненормально для химеры! Даже для той, которую создал Ромеро. Тут нужен, как минимум, интеллект, чтобы понимать, как действовать. Наверное, он все-таки использовал свои гены. А что если она начнет всех убивать в полисе? Там ведь есть и другие химеры. Что если я веду её на смерть? Убьют, как буйную, и всё. А меня отправят на пожизненные работы. Сказке и хорошей жизни придет конец.

— Гемелла! — произнес я. — Иди ко мне! — Она послушалась. — Я тебе разрешал нападать, а?!

Она опустила голову.

— Мы идем в другой мир. Где не все химеры — враги. Нельзя убивать всех без разбора! Ты понимаешь меня?

Она уперлась мне в плечо.

— Больше не убивай без команды, если это не несет нам вреда. Хорошо?

Гемелла поклонилась. Я сначала не понял, что произошло, но после открыл рот. Он меня и правда поняла.

— Ты понимаешь меня?!

Она вновь поклонилась. Я выпучил глаза от удивления.

— Все это время?!

Она вновь поклонилась, но уже дважды.

— Это Ромеро тебя научил всему?

Она вновь поклонилась, затем уперлась мне в плечо и заскулила. Я понял, что лучше больше ничего не спрашивать и дать ей время. Да, она химера, но необычная. У неё есть сознание! Черт возьми, сознание! Она меня понимает!

Я шел и про себя думал, что Гем все-таки его дочь. Настоящая, мать его, дочь! Что я могу у неё спрашивать разные вещи, и она будет мне отвечать. Да, конечно, она не расскажет многого, но я могу задавать вопросы и получать ответы в виде «да» или «нет». Даже это даст многое! Я смогу узнать о судьбе Ромеро, возможно, смогу найти его и поговорить, может быть, даже помочь. И, видимо, она меня не убила при нашей встрече только потому, что я тоже был человеком, как и её отец. Это невероятно! Это просто сумасшествие! Так не бывает! Химера с генами человека! Он сделал это! Он сделал! Сделал!

Мы шли в полис. Я восторженно рассуждал про себя, а Гемелла просто шла рядом, наверное, тоже о чем-то думая. Мне было не понятно, как такое, вообще, возможно. Видимо, Ромеро гений, раз смог это сделать, да еще и в одиночку. Воистину, у гениев безумные цели. Стоит, наверное, присмотреться к тем, кто верит и стремится к чему-то сумасшедшему. Им явно есть что рассказать.

— Ромеро жив? — не выдержав, спросил я.

Гемелла ничего не ответила, лишь опустила голову, глядя под ноги.

— Ты знаешь, где он?

Гемелла помотала головой. Её глаза заблестели. Я замолчал, лишь погладил её по спине, оставив руку на ней и этим выражая свою поддержку. Мне предстояло многое узнать и от Гем, и из дневника. Меня это подбадривало. Жизнь казалась интереснее, чем раньше, хотя я и узнавал лишь чужую жизнь. Порой история чьей-то боли гораздо интереснее всей жизни рядового человека, где всё обычно, стандартно и скучно. Да, конечно, такой жизнью отнюдь не хочется жить и страдать, переживая её на собственной шкуре, но, касаясь этого, вздрагиваешь и немного теряешься, понимая, что есть что-то настоящее и просто неподдельное. Да, в своем дневнике Ромеро делился переживаниями и мыслями, как это делают писатели, но за всем этим стоит реальная боль. Как и у тех же писателей, которые весь свой сюжет переживают, как свою собственную жизнь. Что же остается таким, как мы, читателям? Наверное, взять частичку этой боли, чтобы, касаясь истории чужих страданий, избежать возможных своих. Ведь боль — это повод чему-то научиться, и, если она не утихает, значит, еще есть то, что можно из неё взять. Нельзя терять бесценные уроки.

В полисе Гемелла и правда ни на кого не кидалась. Скорее, даже оробела. Оно и понятно: всю жизнь прожить в лаборатории, иногда выбегать через вентиляцию и смотреть на поле и лес. Видеть, максимум, одного человека. А тут — каменный город городов, чертов Горгород, где миллионы людей, слитых в мультинациональность. Множество химер, которые не хотят напасть. Транспорт. Какие-то правила. Шум. Всё это, конечно, кружит голову. И не удивительно, что, придя домой, она уснула без задних лап. Как, собственно, и я.

Оказаться в родных стенах было удивительно. Вроде бы знаешь, где что лежит, но было такое ощущение, будто я находился в чужом доме. Нужно было еще во многом реадаптироваться. Купить еды. Узнать последние новости. Узнать насчет боев и вообще, что и как.

Во сне я больше не боролся с водной химерой. Впервые за долгий период. Было даже удивительно проснуться от того, что выспался и больше не хочется спать. Жизнь обещала быть другой. И я первым делом взялся готовить, а после и до вещей добрался. Разобрал всё. Дневник положил у кровати, сказав ему, что скоро мы встретимся. На радостях начал даже с вещами говорить. Сходил в душ, смыв с себя прошлое, причем, зашел прямо в костюме. В общем, обживался, как мог. А в это время Гемелла изучала дом. Всё нюхала, осматривала, бегала из стороны в сторону, изучая происходящее за окнами. Чтобы её утихомирить, я включил новостную ленту на стене. Она уселась и неподвижно наблюдала за всем, что там происходило. Я бы удивился, если бы не знал, что в ней гены человека, но тут лишь улыбнулся и продолжил заниматься своими делами.

Запись 56. «Вчера нашел бутылку виски в одном из ящиков. Надрался в задницу... Теперь ужасно болит голова. Больше не буду пить. Никогда не буду пить...».

Запись 57. «Надел костюм. Решил прогуляться на поверхности. Устал постоянно сидеть под землей в этой чертовой лаборатории. Этот мир до безобразия прекрасен — всё в нем стремится выжить, и можно ли упрекнуть? Раньше бы я ужаснулся, увидев, как две химеры борются друг с другом, особенно если одна из них была бы значительно сильнее другой. Всё равно, что людям прошлого увидеть, как собаки заживо разрывают какого-нибудь уличного кота. Но такое перестает пугать, если видеть это чаще, чем один раз в жизни. И сильную химеру можно понять: она хочет выжить, а для этого она должна есть. А вот слабую... Всё слабое должно умереть! Я вот подумал о популяции, допустим, овец. Если человек начнет жалеть всех убогих овец и предоставлять им такие же возможности размножения, как и у сильных, рано или поздно, популяция ослабнет из-за большого количества особей, которые будут хуже адаптированы к среде. И если человек исчезнет, волки истребят всю популяцию овец. А теперь посмотрим на популяцию людей. Вот человечество гуманное предоставляет убогим и обездоленным болванам равные возможности и льготы. К чему это приведет в итоге? К тому, что их будет становиться всё больше и популяция людей однажды сама себя изживет! Если, конечно, слабую культуру не поглотит более сильная, где подобное не поощряется. О чем люди думают, когда потакают слабости?!».

Я был согласен с Ромеро. Человечество и правда само себе враг в своем желании нажиться, если припомнить гибель девяти гигантов. Что мы имеем теперь? Регион! Место, где могут выжить немногие, и то благодаря боевым костюмам. Стоит только заболеть или не вовремя чихнуть — и всё, жизнь оборвалась. Может, наше время подходит к концу? Может, человечество создает себе замену? Наличие культуры — еще не сила, это всего лишь способность сплотиться на недолгий промежуток времени.