— Не любишь? А какие? — останавливает рядом со мной, а ко мне тянет ручонки Даринка.

— Герберы, знаешь такие яркие. Они лето напоминают сочностью красок, — улыбаюсь, забирая малышку к себе на руки.

— Греберы, тьфу. Герберы, — словно пережевывает это название. — Надо такое выдумать, — продолжает бурчать, ну как медведь, чес слово. — Где я мог слышать это странное название?

— В цветочном, как вариант, — грею пюрешку девчушке.

— Да нет, — загадочно тянет он, но и не продолжает говорить. Замолкает.

Ну, нет, так нет.

После обеда собираюсь в универ.

— Ты сегодня придешь? — останавливает меня вопрос Павла, когда я вот-вот почти вышла.

— Нет. Ты вроде и сам справлялся, — оборачиваюсь, пожимая плечами.

— Ладно, как хочешь, — пожимает плечами и ухмыляется. — До завтра, значит.

— До завтра, — говорю я и снова пытаюсь выйти, но меня перехватывают за локоть и развернув легко, почти невесомо целуют в щеку.

Я говорила, какого невероятного синего цвета у него глаза? Не помню.

— Пока, — шепчу я и наконец-таки покидаю квартиру, чуть не захлопывая за собой дверь.

На улицу выхожу с пылающими щеками. Мне кажется, что и уши, да и кончики волос приобрели отчетливый яркий красный цвет.

Нравлюсь я ему, видите ли. Придумал же и сам поверил в это. Глупость.

До универа добираюсь быстро. Преподы нагружают по полной. В перерывах болтаю с подругой, но в голове так и крутится фраза Медведева.

Домой бегу с хорошим настроением. Дома, в своей постельке наконец высплюсь. Хотя не сказала бы, что рядом с Павлом страдала бессонницей. Но неудобство все-таки присутсвовало. Все-таки почти чужой человек.

Мама встречает с порога, обнимая.

— Заявилась блудная дочь, — фыркает мимо проходящая Сашка.

— Ма, вот ты мне скажи, кто такую ведьму полюбит?

— А тебя-то кто? Ничего из себя не представляешь, — и скрывается за углом. А мы с мамой раскрыв рты зависаем от такой наглости.

— Обалдеть. И мам, это нормы воспитания? Если да, то я вообще ничего не понимаю.

Из разговора с родительницей узнаю, что родня таки освобождает нашу жилплощадь. Буквально на днях. И это не может не радовать.

Только Александра и остается.

— Тишина какая у нас, где все? — спрашиваю маму за чашкой чая.

— Так Катерина с Алексеем и близняшками уехали в город. С обеда примерно. Закупаются. Наши сорванцы у соседей. Там день рождение, пригласили их.

— А чегось бабку не зовете почаевничать? — на пороге кухни появляется бабуля.

— Я думала, что ты уже спишь, — уступаю место бабушке, а сама пересаживаюсь.

— Я не люблю рано ложиться, — усмехается. — Как у тебя дела то, Любушка?

— Где?

— Так с малышкой? — снова эти бабушкины загадки.

— А что с ней? Когда уходила, все было в порядке.

— Ну и слава богу, — машет рукой. — Я про ее родителей.

— Ба, я сейчас начну ругаться. Что там такое ты знаешь, что все пытаешься разведать у меня?

— Да ничего такого.

Нет, ну вы посмотрите на нее. Ведь вижу по глазам, что что-то видела и знает. Только сама не признается.

— Рассказывай, — настаиваю я, а мама молча наблюдает за нами.

— Да нечего рассказывать. Он сам тебе все расскажет.

Первая ночь дома. О, как же я разучилась спать в тишине и спокойствии. Нет, Даринка хорошо спала по ночам, но я все равно старалась не забывать, где я нахожусь. И это было нелегко. Потому что стыдно признать, но в постели рядом с Пашкой я чувствовала себя спокойнее, чем сейчас в своей кровати. Не в первую ночь конечно, но все же. А стоит вспомнить его прикосновения, так вообще дыхание сбивается, а сердце подпрыгивает, куда-то к горлу. Разве это правильно?

И это нервирует. Очень! Сказать, что Пашкины слова меня задели, ничего не сказать. Но у меня есть причины, чтобы не вестись на эту провокацию. Помню я его слова почти пятилетней давности. А вот он меня не помнит. Поэтому и облив его кофе, я ни капли не пожалела. Разве что увидев его вот таким домашним и поняв, что он вовсе не напыщенный индюк и не мажор. Он заботливый и ласковый. Но разве это что-то должно изменить? Нет, не думаю. Потому что редко когда человек ведущий образ жизни весельчака и бабника вдруг остепениться и решиться на затворничество. Потому что Медведев частенько мелькал в журналах на первых страницах с лозунгом: капитан команды снова с новой пассией. Так было. Потом, правда, чуть притихли новости или Пашка.

И все, хватит мечтать и думать не понятно о чем. Пора спать.

Но сон не идет. А закрывая глаза, я вижу его. С букетом цветов и с робкой улыбкой. Надо сказать, что я ругаю себя за такой резкий ответ. Но мне страшно верить в его симпатию, вот хоть убейте. Или попробовать? Ведь мне он симпатичен. А может, просто, кажется. Но с другой стороны если рассуждать, то разве пошла бы я абы кому помогать? А заявление на роспись подавать? Да ни в жизнь. А тут так легко поддалась его обаянию. Да, блин, Люба, вовремя ты рассуждаешь и раскладываешь все по полочкам. Только надо что-то делать. Или решаться на что-то более, а может и вовсе просто сворачивать удочки и сваливать. Но я же не могу бросить Даринку…

Утро. Шум и гам. Топот сверху и за дверью. Нас что, выносят?

Нехотя сползаю с постели. Голова гудит так, словно там ядерная бомба рванула.

— Что происходит, — выцепляю за ворот братца и втаскиваю в свою комнату. — Чего носитесь с самого утра?

— Чего ты пугаешь? — возмутился Костик и насупился. — Да Сашка собирается в институт. Вот, а с ней теть Катя. Ну и девки крик подняли, что тоже хотят. Ну, дурдом, — машет недовольно головой парень. — А я в школу, все, пока, — вырывается брат и хлопает дверью у меня перед носом.

Смотрю на часы, убеждаюсь, что я успею к уходу Павла. Это мне на руку, чтобы как можно вместе не проводить времени. Трусиха? Да, возможно.

Собираюсь с сумасшедшей скоростью. Чтобы не быть замеченной в суете, и выбегаю из дома, на ходу застегиваясь и поправляя рюкзачек на плече.

Добираюсь до Павла за минут сорок. И по привычке скребусь в дверь, понимая, что ключей у меня так и нет. За дверью послышались шаги и щелчок открывающегося замка.

— Привет, — улыбаюсь я, но в ответ получаю лишь хмурое лицо. — Что-то случилось?