— Невеста приехала?

— Дана, позови этих садюг, пусть еще что-нибудь вколют, нога начинает болеть.

Так получив еще дозу обезболивающего мы продолжаем работать с Даной. Я включаю телефон, который разрядился еще вечером и простояв ночь на зарядке, наконец, попадает в мои руки. Тут же приходят сообщения о пропущенных звонках от Любы. Улыбнуло. Волновалась, значит.

Через пару часов входит мой лечащий врач, если это можно назвать лечением.

— Как чувствуете себя Павел? — интересуется он, обращая внимание, что я обложен бумагами чуть ли не по самые уши.

— Как видите.

— И все-таки, я настоятельно рекомендую вам проходить лечение в специализированной клинике. У вас разрыв мениска с осложнениями, это не шутки. Вы же чувствуете сильные боли, — возмущается мужчина.

— Я не могу пока этого себе позволить, извините, — отмахиваюсь от врача и мы продолжаем изучать бумаги.

Мне еще не удалось поговорить с Оксаной. Она категорически отказывается возвращаться в страну. Видимо понимает, что приедь сюда, обратно она уехать сможет не скоро. Я же хочу быть отцом девочке, которую она мне выдала за мою дочь. Нет, не для того чтобы отомстить. А потому что с ней ребенок ничего хорошего не увидит. Если я все оставлю как есть, то дочь так и будут кидать по знакомым, а то может и по потенциальным папашам.

Еще, желая связаться с кукушкой, как у нас тут все задействованные горе-мамашу уже прозвали, нарвались на ее нынешнего сожителя. Как выяснилось, пара не жената. Тот вообще не церемонясь, послал нас всех в ж… известном направлении. Собственно и не удивительно. Мне вот еще любопытно, он о имеющейся дочери его бабы вообще знает?

Или даже не догадывается, потому что Оксана могла ее с рождения ему и не показывать. Боже, пока копаешься во всем этом, хочется волосы на себе рвать. От страха, что сейчас прознают про ребенка и заберут ее в дом малютки, и быстро же найдут приемных родителей. А я не хочу ее отдавать.

Дана взялась за поиски отца девочки, биологического. И пока безуспешно. Поэтому все замерли, пока там, за границей найдут Совину, которая умудрилась скрыться в неизвестном направлении и свяжут нас с ней. Тогда будет уже легче. Думаю, дядька посодействует, и ее депортируют к чертовой бабушке. А здесь я покажу ей райскую жизнь.

Домой еду общественным транспортом. Утро раннее. Семь часов, но на улице темно. Только занимается рассвет. Я иду не торопясь до ближайшей остановки. Сев на скамейку, заглянула в телефон, в котором тишина. Мама знала, где я буду.

Автобуса долго ждать не приходится, и я быстро добираюсь домой.

Отец уже отвез мелочь в сад. Дома тишина, что очень не привычно.

Ставлю чемодан, который порядком поднадоел и разуваюсь. Я морально выдохлась, хотя раскисать некогда и нужно брать себя в руки.

— Привет, — выходит встречать мама. — Мы тебя заждались. Как ты? — обнимает меня, а я утыкаюсь носом в ее плечо и всхлипываю. Соскучилась ужасно. Из дома так далеко больше ни ногой. — Ну что ты? Пойдем, пока Даринка спит, я тебя накормлю, а то скоро проснется и покажет нам всем концерт. Она в последнее время беспокойная.

Сидя на кухне, как мы обычно любим поболтать с мамой, я рассказываю все что накопилось. А она в свою очередь мне про Пашкины дела.

— А он мне ни слова, представляешь! — воскликнула я.

— Он и лечиться не хочет. Говорит сейчас не до этого, — продолжает жаловаться мама. Ну, вот это совсем край.

— Так дело не пойдет. Нужно вызывать его родителей.

— Я думаю, он не обрадуется.

— А мне все равно. Я вот тоже не обрадовалась, когда утром в палату вошел не врач, а эта, его невеста, — фыркнула, а мама рассмеялась.

— Ой, Люб, не могу с тебя. Хоть стой, хоть падай. Ты бы и не уходила, тогда может Пашка все и рассказал тебе. Ты ж наверное руки в ноги и галопом оттуда, — говорит мама, давясь смехом.

— Смешно тебе, — злюсь. — Я ему устрою, лечиться он не хочет.

Лезу на поиски телефона и нахожу. От Паши ни словечка. Ну и ладно. Решил разгребать все сам, плюнув на себя, так я ему покажу, какую себе он жену захотел.

Поковырявшись в телефонной книжке, нахожу номер его мамы. Ну, вот и все. Глянув на часы, понимаю, что еще рано, но разве может быть рано или поздно, когда речь идет о здоровье любимого сынули? Нет. Поэтому набираю и ожидаю ответа.

— Алло, — звучит настороженно.

— Нина Петровна, доброе утро. Извините, что так рано. Это Люба, — говорю на одном дыхании, ловя мамин удивленный взгляд.

— Люба? Что-то с Павликом, — тут же забеспокоилась та.

— Именно, с ним самым. Вы, наверное, еще не знаете, но Паша недавно получил травму колена и на отрез отказывается лечиться, — начинаю я.

— А что? А как? Господи, Витя. Витя! Выезжаем к Павлу. Там что-то случилось, — и все это я слышу. От высокого голоса женщины у меня заложило ухо.

— Когда вас ждать?

— Завтра утром будем. Сейчас собираемся и выезжаем. Он сам где?

— В больнице. Но я вас буду ждать дома. Так что хорошей дороги, — и отключилась, замерла с телефоном в руках. — Надеюсь, все правильно сделала. Рано или поздно все равно рассказать надо было им всю правду о Даринке. А тут такой момент, что маман его и ругаться не будет. Ведь беспокойство за здоровье сына будет на первом месте. А чья дочь, моя или Павла? Так еще и лучше что его. Роднее, — словно сама себя успокоила и, выдохнув, села обратно.

— А вон и наша проказница проснулась, — услышали голос ребенка.

Я очень соскучилась по малышке. И зайдя в комнату, где она уже сидела на постели я замерла.

Даринка повернулась на звук открывающейся двери, и мы встретились взглядами.

— Ма, — потянула ко мне ручки, а я так и замерла. — Ма, — хныкнула малышка, а у меня заслезились глаза.

— Моя девочка, — беру ее на руки, и та меня обнимает, начиная хныкать.

— Ма, — чуть охрипшим голосом ото сна.

— Ну вот, маманя, доча твоя, — улыбается бабуля. Первое слово какое, эх, — вытирает тыльной стороной ладони слезинку.

Ну и как я могла ее оставить на такое долгое время? Как я смогла себе позволить сбежать из дома, сбежать от себя. Боже, какая я дура.

— Малышка моя, сладенькая, — целую в пухленькую сладенькую щечку моей девочки.

Так я и провозилась с дочуркой весь день, а к вечеру все-таки отправились мы с ней в квартиру Паши. Мама отпустила без особого энтузиазма, но я уже не могла оставить ребенка.